– Все-все. Я сдаюсь. А вот ты завтра со мной на работу не поедешь.
Склонила голову к плечу и жестами что-то спросила. Я, скорее, догадался, чем понял.
– Потому что ты обещала слушаться Регину, а сама опять не расчесалась. Завтра твои волосы спутаются, и ты будешь реветь, и я уйду без тебя. Да-да, не надо на меня так смотреть, ты нарушила условия.
Маша слезла с меня и насупившись села рядом, а я уставился в экран телевизора. Там беспрерывно шел какой-то сериальный мультик, и я сделал вид, что мне невероятно интересно. Потом по-идиотски засмотрелся и уже через пару минут увлекся происходящим на экране. Рядом с этой девочкой мне было настолько легко, что я сам себя не узнавал. Я становился сам собой – без брони, без кожуры и защитных реакций. От нее не надо было. Она возвращала меня туда, где нет лицемерия и дурацких игр. В каждом человеке живет ребенок, во мне он был не то что похоронен, во мне он был сожжен дотла. Притом еще в детстве. У меня его особо и не было. От меня всегда требовали слишком много, так много, что я просто вырывался из-под контроля и рвал все цепи, которые набрасывали на меня отец и мать. Задумался и почему-то не смог вспомнить ни одного момента, когда я был счастлив будучи ребенком, а ведь у меня все было, в отличие от этой девочки. Мне ни в чем не отказывали, и в то же время я никогда не был настолько безмятежен, настолько открыт. Я не валялся на ковре с фломастерами. Моя мать бы этого не поняла. Я должен был сидеть за столом с ровной спиной, ходить на музыку и учиться на отлично. Моим развлечением были поездки в загородный дом. Но даже там меня контролировали. Пока мне не остохерела вся эта опека, и я не сбросил ошейник, послав все к такой-то бабушке и свалив из дома в пятнадцать лет, чтоб жить с другом в палатках на берегу речки-вонючки. Меня, конечно же, нашли в этот же день, точнее, вечер. Меня не били, не ругали. Просто закрыли в комнате и не выпускали неделю из дома, а когда выпустили, я снова сбежал и украл в магазине бутылку водки и колбасу. Я напился и бродил по улицам города, пока меня не поймали менты….
Погрузился в воспоминания и вздрогнул, когда мне под нос подсунули расческу. Ну вот, приехали. Я посмотрел на Машу, а та тыкнула меня в грудь расческой еще раз и показала на свои волосы.
Впервые в жизни я снимал резинки с девчачьих волос, боясь причинить ей боль. Вырвал пару волосков, чуть не получил разрыв сердца и сто раз заглядывал ей в лицо, чтоб убедиться, что она не плачет. Я б, наверное, удавился, если б плакала. Потом я ее расчесывал. И мне это нравилось. Водить расческой по длинным светлым кудряшкам. Они блестели и закручивались в тугие локоны. Она так и уснула, положив голову мне на колени, а я сидел с этой расческой и боялся пошевелиться, чтоб не разбудить. Потом все же перенес Машу на кровать и перед тем, как выйти из комнаты, обратил внимание на рисунок, который она рисовала. Наклонился, поднял его с пола и застыл – она нарисовала Аню, меня и себя. Мы втроем держались за руки. И подписала корявым почерком. «Мама, папа, я». Я положил рисунок обратно на ковер и… вдруг почувствовал, что мне насрать на тест ДНК. Мне плевать, каким будет результат. Это уже не имеет никакого значения и ничего не изменит для меня. Я его сделаю… ради ее анализов и лечения, но это уже лично для меня не имеет никакого смысла. Я хочу заботиться об этом ребенке и неважно – чья она дочь.
Вышел из детской, прикрыл дверь. Снова набрал Нину, но опять сработал автоответчик. В эту ночь я впервые нормально уснул. Без спиртного, без ворочанья с боку на бок до утра. Отключился и все.
Перед поездкой в корпорацию я заехал в клинику и сдал анализ крови. Мне пообещали, что результат будет готов в течение восьми часов. То есть к вечеру будет ответ. Волнение захлестнуло новой волной, проползло по коже ледяными мурашками и отступило, когда я сел в машине рядом с Машей и она мне улыбнулась и подмигнула. Я подмигнул ей в ответ и дернул ее за косичку. А она пнула меня кулачком под ребра. Довольно ощутимо. Надо отдать ее на какой-то вид женской борьбы, чтоб могла надрать задницу любому ублюдку, который посмеет на нее не так посмотреть… это в том случае, если я не надеру.
В офисе уже так бурно не реагировали на то, что я приезжаю с Машей. Теперь у нее имелся свой угол, Костик организовал для нее стол и стул, ноутбук и стеллаж с книжками и игрушками. Первая реакция на этот угол была весьма своеобразная – она обошла его со всех сторон. Потом на меня посмотрела и снова обошла. С опаской поставила на стул свой рюкзак, потрогала плюшевых зайца и медведя, но в руки не взяла. Достала из рюкзака своего обтрепанного мишку и посадила на полку. Потом села за стол и по-деловому, откинув косички назад, открыла крышку ноутбука.
– Эй… можно подумать, что ты влюбился в ребенка. Харе так пялиться на нее.
Я повернулся к Костику и усмехнулся.
– А в нее разве можно не влюбиться?
– В офисе уже все на ушах стоят, гадают, что это за девочка.
– Пусть гадают.
– Скоро пронюхают журналисты.
– Они уже пронюхали. Нас на входе отщелкали еще вчера.
Зазвонил мой сотовый, и я выхватил его из кармана, от досады чуть не застонал вслух.
– Да, Лена. Что ты хотела?
– Поговорить хотела, Гоша!
– О чем? Я на работе, и я занят.
– Неужели? А я вот стою под твоим офисом и требую, чтоб меня впустили поговорить с тобой, но твоя охрана не впускает без твоего указания.
И правильно делает. Я распорядился, чтоб ее не впускали без моего ведома. Сюрпризы не люблю. А она любит их устраивать.
– Я не уйду отсюда, пока ты не поговоришь со мной. Надо будет – проторчу здесь до вечера!
Я шумно выдохнул и бросил взгляд на Костика, потом снова приложил сотовый к уху.
– Оставайся там, я скоро спущусь.
***
Лена была в траурной одежде, а меня почему-то передернуло от того, что она напялила на себя платье с просвечивающей ажурной сеткой на груди. Не так думала о трауре, как о том, чтоб было видно ее торчащие груди. Едва я подошел к ней, она стиснула губы в тонкую линию.
– А что ж ты ее не взял с собой?
– Кого ее?
– Дочь твоей первой потаскушки! Что ты не притащил эту глухонемую оборванку, которую усадили к тебе на шею… алименты еще не просили или уже?
Я схватил ее за локоть и дернул к себе.
– Об этом ты пришла поговорить?
– Да! Об этом. Ты позоришь меня перед всеми этими выходками. Таскаешься с этой девкой, живешь с любовницей! Ты думаешь, я буду на все закрывать глаза?
– Не думаю, потому что я с тобой разведусь!
Ее глаза округлились, и рот приоткрылся.
– Чтооо?!
– Документы от моего адвоката получишь завтра. Пометишь там, чего ты хочешь, и все, и пора заканчивать этот спектакль.
– Спектакль? Ты называешь наш брак спектаклем? Ты совсем ополоумел? Мой отец столько помогал тебе, у вас совместные проекты, а ты… ты нас из-за своей шлюхи и чужого ублюдочного ребенка?!
– Рот закрой, не то я тебе его закрою!
Оттолкнул ее от себя.
– Уезжай домой, Лена.
– Домой? Это не дом. Это склеп. Тебя в нем никогда нет.
– И не будет. Смирись. Мы разводимся. Подумай, что ты хочешь получить.
– Сволочь! Какой же ты подонок! Отец… отец лишит тебя всего!
– Ну пусть попробует. Пообщаемся через адвокатов, Лена.
Я снял обручалку и демонстративно сунул при ней в карман.
– Ты… ты подонок!
– Подонок. И ты прекрасно знала, что рано или поздно все именно так и окончится.
Я развернулся, чтобы уйти, но она вдруг вцепилась в мою руку.
– Слушай, не надо так. Егор. Не надо. Какая разница, кто там есть у тебя. У многих есть любовницы. Я молчать буду. Я глаза на все закрою. Только не уходи от меня. Все у нас хорошо будет.
На какое-то мгновение жалко ее стало… словно отражение свое увидел. Я, наверное, вот так же жалко рядом с Аней смотрюсь. Помешанный на ней и такой же нелюбимый.
– Не люблю я тебя, Лена. Не люблю, понимаешь? Не будет ничего у нас хорошо. Никогда не будет, потому что мне с тобой до тошноты плохо.
И пошел прочь к лестнице, а она вслед орет мне:
– А с ней хорошо? Ничего, она опять тебе рога наставит… она никогда не полюбит тебя так, как я тебя люблю.
Возможно, и не полюбит… зато ее люблю я.
***
К вечеру я уже забыл про тест. Мы с Машей снова поехали к Ане. Малышка заранее выбрала, какую сказку будем читать. И я читал, уже мне это не казалось чем-то странным, не казалось, что я похож на идиота, который распинается перед теми, кто его не слышит. Я читал и посматривал на лицо Ани… ничего не изменилось за эти дни. Она так и не приходила в себя. Меня начинало это пугать… словно дежавю. Совсем недавно я так же приезжал к своей матери, и вначале мне тоже обещали, что вот-вот и очень скоро, но ничего не происходило, пока однажды не сказали, что уже и не произойдет.
Пока читал, пришло сообщение из лаборатории. Анализ был уже готов. Я сжал пальцы в кулак и дочитал сказку, лишь потом вышел в коридор и открыл на электронной почте результаты теста. Пол слегка покачнулся под ногами – нет, я не ее отец. Резко выдохнул и хотел уже сунуть сотовый в карман, как он вдруг зазвонил у меня в руках. Я поднес его к уху, стараясь собраться, прийти в себя, чтоб Маша не увидела, что я расстроен.
– Егор Александрович, это Нина. Я с другого номера. Выехала в Словакию, срочно нужно было. Вы получили результаты ваших анализов?
– Да. Получил.
– А результаты анализов Анны получили?
– Да. Только там ничего не понятно.
– Как не понятно… Аааах, наверное, вам послали генетический тест.
– Я сделал, как вы просили, и сдал анализ. К сожалению, я не могу быть ничем полезен ребенку. Я не ее отец.
– Знаю… но у меня очень большая проблема не только из-за вас – и Анна не ее мать.
У меня рука с сотовым резко опустилась вниз. Я с трудом смог поднять ее обратно. Она весила с тонну.
– Вы меня слышите, Егор Александрович, Анна не является биологической матерью Маши.
– Да. Я вас слышу.
Поднял голову и посмотрел через стекло на девочку, она сжимала руку Ани, поднесла ее, как всегда, к лицу.
– Я хотела поговорить с вами об этом не по телефону… но вы сдали анализ, и я решила вам позвонить.
– Спасибо.
Я отвечал ей как робот, и у меня дрожали руки. Вдруг Маша вся встрепенулась и выскочила ко мне. Схватила меня за рукав и потащила в палату.
– Нам нужны хоть какие-то данные Маши. Может быть, вы знаете, в каком роддоме она родилась. Может, там можно что-то узнать?
Маша подтащила меня к кровати и показала на руку Ани – она слегка пошевелила пальцами, а малышка радостно подпрыгнула и обняла меня за ноги. Я опустил руку на ее голову, машинально перебирая косички дрожащими ледяными пальцами и чувствуя, как у меня дерет глотку от желания заорать.
– Егор Александрович…
Я отключил звонок и сунул сотовый в карман, глядя остекленевшим взглядом на шевелящиеся пальцы Ани.
****
Маргарита Сергеевна Немцова работала в областном роддоме столько, сколько себя помнила. Вначале сестрой-акушеркой на побегушках у бывшего главврача, после того как ту уволили и осудили за взятки не без помощи Немцовой, Маргарита Сергеевна начала быстро подниматься вверх по карьерной лестнице. Настолько стремительно, что уже через несколько лет была заместителем главврача, а позже и сама получила столь желанную должность.
Когда Светлана Юрьевна Герасимова уходила на пенсию, она сказала Маргарите, что лучшего акушера-гинеколога данному роддому не найти, как, впрочем, и самого мерзостного и отвратительного человека, коим являлась Немцова, которая и здесь приложила руку, чтобы заветное кресло освободилось побыстрее. Маргарита особо не расстроилась, проводила с почестями свою предшественницу и занялась переустройством роддома, постепенно превращая его в коммерческую клинику. Теперь она и сама не гнушалась взятками, личными одолжениями и другими перспективами, которые открывала перед ней ее должность. Сменила коллектив, окружила себя верными фанатами и подхалимами. Бизнес в роддоме кипел на полную катушку, цены были назначены за все, вплоть до предметов первой необходимости. Негласный прейскурант выдавался роженице или больной, и у нее не оставалось выбора: либо плати, либо лечись на улице или поезжай в соседний город. А до соседнего города десять километров на машине.
Мэр поселка городского типа Владислав Иннокентьевич Галкин всячески опекал роддом, особенно после того как там родила двойню его драгоценная доченька. Если отбросить меркантильность и жадность, а также подлость, Немцова действительно была врачом от Бога. Она принимала роды у самых «тяжелых» рожениц, вытаскивала с того света младенцев. На нее молились и точно так же ее боялись. Зато она не боялась никого. Ну почти. Больше всего Немцова переживала за свое место и за благополучие своей семьи, которая состояла из мужа врача-кардиолога и трех собак пекинесов. Детей у нее не было. В свое время Немцова наделала кучу абортов, посвящая себя учёбе и работе, прекрасно осознавая риск бесплодия. Но ее это сильно не удручало. Одинокой она себя никогда не чувствовала, в свои сорок девять всегда подтянутая, с идеальным макияжем на аристократическом лице, с высокой прической, уложенной из длинных каштановых волос, и строгим взглядом из-под дорогих тоненьких очков. Она создавала внешнее впечатление благополучия всего роддома в целом.
Когда к ней в кабинет постучались и сообщили, что ее хочет видеть посетитель, видимо, договориться о родах или госпитализации, Немцова велела ждать под дверью. Она была занята. Выбирала очередного пекинеса себе в подарок. Рассматривала мордочки новорожденных щенят и умилительно склоняла голову на один бок, затем на другой. Ее прием на сегодня был окончен, а через несколько часов ее ждало плановое кесарево сечение у жены владельца трех супермаркетов в их областном центре. Она планировала к Новому Году заказать у него красную икру, разумеется в подарок за удачные роды. Посетители сейчас не входили в ее планы. Она собиралась продержать его за дверью, а потом царственно выплыть на операцию, заставив ждать еще или назначив ему на понедельник. Возомнили, что у нее здесь поликлиника, и сидят по лавкам ждут. Даже в поликлинике приходят по записи.
Когда дверь резко распахнулась, Немцова вскинула голову и в негодовании сжала и без того тонкие губы.
– Что такое? Как вы….
И тут же осеклась на полуслове. Она его узнала. Да и как было не узнать? Телевизор она смотрит, новости читает, в интернет заглядывает… Но узнала она его не только поэтому… была еще одна причина, и эта причина заставила Немцову стать цвета стенки и чуть пошатнуться в кресле. У нее тут же подскочило давление и запульсировало в висках. Ужасно захотелось взять таблетку валидола под язык.
Шумаков Егор Александрович прошел через весь просторный кабинет к окну и, не здороваясь с Немцовой, открыл окно нараспашку.
– У вас здесь очень душно.
Сказал он и подошел к столу.
– Добрый день, Маргарита Сергеевна. Прошу прощения, что помешал вам в важных делах, – бросил взгляд на монитор ноутбука с открытой страницей сайта по продаже домашних животных, и Немцова тут же захлопнула крышку, – но мое дело не менее важное. Если позволите… – отодвинул стул, главврач заторможено кивнула и нервно поправила очки на переносице.
– Добрый день…
– Шумаков Егор Александрович, но я вижу, вы меня узнали, и это весьма лестно.
– Ддда, узнала. Чем обязана вашему визиту да в наши края?
Она постепенно старалась взять себя в руки. Но у нее плохо получалось. Шумаков пугал ее, и не только потому, что она была наслышана и о его семейке, и жестком характере молодого бизнесмена, о котором только и пестрели заголовки газет, как он перешел кому-то дорогу или подмял под себя очередного конкурента, или, например, добился сноса гостиницы, в которой ему не так подали завтрак. Шумаков пугал ее тем, что мог узнать… и скорее всего, узнал, что здесь произошло пять лет назад. Иначе зачем он здесь… а если узнал, то Немцовой не только светит увольнение и лишение должности, а может светить нечто похуже, и Иннокентич ее не спасет… так как Шумаков имеет намного больше денег и власти. Трусливый Галкин даже не заступится.