Оставались корова и рабочий. Почему оставалась корова, я понимал, корова – существо сильно безмозглое, попала в незнакомую ситуацию – и все, стоит и будет стоять, пока есть не захочет. А как захочет, начнет мычать. Ее теперь отсюда без хозяина не выгнать, а его, кажется, нету.
А вот почему оставался рабочий?
– Мужик, – позвал я. – Иди домой. Домой иди.
Как сидел, так и не шевельнулся. Не хотел идти. Погнать его надо, мать от него в особенную злость придет, я бы пришел, увидь такого в собственном саду. Вот я, вся в каком-нибудь там дзене, прихожу с пилатеса, а во дворе у меня сидит гастер в коме.
Позвал Симбирцева, все-таки человек с образованием, попросил перевести.
– Мужик. Гоу хоум.
Так сказал я. А он раз – и ответил. Ну, что-то на своем, курлы-мурлы, вертолет-шайтан.
– Я не очень силен в тюркских языках, – сказал Симбирцев. – Мне кажется…
Симбирцев задумался, перебирая в голове свои обширные знания.
– Что-то там про шайтана, кажется, – выдал он. – Он очень испуган и говорит, что сегодня взглянул в глаза шайтана.
– Скажи, что проводишь его, – предложила Аделина.
Симбирцев поморщился, потом и сказал:
– Пойдемте, я довезу вас до места.
Гастарбайтер отрицательно замотал головой.
– Я вас довезу, – повторил Симбирцев. – Вы где работаете?
Но мужик только мотал головой.
– Может, он ненормальный? – предположила Аделина.
– Кто их знает, у них не поймешь ничего… В полицию позвонить?
– Какая полиция?! – вмешался я. – Если они это увидят, придется отцу разбираться. Пусть в себя придет да двигает.
– А если он до вечера не придет? – спросила сбоку Алька. – Может, его покормить – он и очнется?
– Покормить, попоить и спать уложить, – заключила Аделина. – Ага. Леш, может, он денег хочет, а?
– Точно, – Симбирцев хлопнул себя по лбу. – Надо было сразу понять.
Симбирцев сунул руку в пиджак, достал бумажник, извлек из него тысячную купюру и протянул рабочему. Тот помотал головой, деньги не взял.
– Странно… – пожал плечами Симбирцев. – Не хочет. Ну, я тогда не понимаю…
Симбирцев сделал постороннее лицо и двинулся в сторону кедров. Сделал два шага и выругался по-иностранному, кажется, по-итальянски так, витиевато.
– Что там? – взволновалась Аделина.
– Дерьмо! Ну что же это такое, – почти всхлипнул Симбирцев.
– Это он в коровью лепешку, наверное, наступил! – объявила Алька.
– Мне нужны салфетки! – крикнул Симбирцев с отчаяньем.
Он стоял на одной ноге, в другой держал свой итальянский туфель. Зачем ему теперь салфетки? Теперь салфетками уже не поможешь.
– Я сейчас сбегаю, – Аделина ринулась в дом. – Принесу. Я быстро.
Наверное, она его все-таки любит, а не только из-за Лондона. Бегает за ним, как собачка, он в дерьмо вступил, а она ему салфетки отыскивает. Нет, точно любовь.
Я подошел к гастеру. Надо было что-то с ним делать, в конце концов, что он тут торчит? Какой-то бред средь бела дня получается. Собака вышла погулять и пригнала домой бригаду строителей…
– Мужик! – позвал я. – Ты бы шел, а? Что ты тут сидишь? Ты иди к себе.
– А может, вы чаю хотите? – спросила Алька. – Я могу принести.
– Да не хочет он чая, – сказал я. – Он в кому впал.
– А если его водой полить? Я сейчас за бутылкой слетаю…
Алька тоже отправилась в дом. Может, это и хорошая идея – облить его водой, от воды многие очухиваются.
Мужик смотрел в землю. Он точно провалился в себя, даже глаза закрыл. Видимо, придется все-таки дожидаться отца.
– Скоро вечер, – я показал на солнце. – Уходи. Уходи.
Я хлопнул в ладоши. Громко и звонко, сам едва не вздрогнул. Вдруг мужик очнулся и поглядел на меня.
– Иди домой, – сказал я. – Домой.
Я махнул рукой.
И тут мужик закричал, упал в траву и стал каким-то… неживым совсем. Странное умение, никогда такого за людьми не замечал.
Я оглянулся.
У меня за спиной стояла Герда. Я не слышал, как она подошла, она точно оказалась здесь. Стояла совершенно с равнодушным видом, смотрела мимо, даже непонятно, отчего этот строитель так испугался.
– Возьми на поводок! – потребовал издали вляпавшийся Симбирцев. – Он же ее боится!
– У меня нет с собой поводка, – сказал я. – Зачем на поводок? Она же спокойная…
Совершенно, причем, спокойная, стояла, смотрела, зевая, на строителя никакого внимания не обращала, ловила что-то в воздухе. Невидимое. Прозрачных комаров.
– В Европе, между прочим, такие псы вообще запрещены, – сказал Симбирцев. – У них неустойчивая психика, они на хозяев нападают.
– Мало ли чем в Европе развлекаются, – ответил я. – Мы не в Европе.
– Ну, в сторону ее отгони, – махнул рукой Симбирцев.
Мне показалось, что он боялся Герды гораздо больше, чем гастарбайтер. А может, из-за навоза злился.
А мужик на самом деле как-то уж чересчур перепугался, ну, я не стал его еще сильней перепугивать, подманил собаку к себе, она подошла, села рядом. А этот вдруг вскочил и кинулся бежать.
Он бежал на стену. Я думал, он свернет и дернет вдоль, к выходу, но он прямо в забор врезался. Со всего размаха. То есть со всей скорости. Ударился, отскочил как мячик, упал на траву. Корова замычала. А этот гражданин в оранжевом жилете сел, как ни в чем не бывало. Поднялся и дальше побежал, правда, на этот раз уже в сторону ворот.
В ворота он, кстати, попал тоже не с первого раза. Но все же выбежал.
– Псих, – сказала Алька. – Ненормальный.
– Надо, наконец, ворота починить, – заметила вернувшаяся с салфетками Аделина. – А то тут у вас шатаются все кому не лень, проходной двор какой-то…
– А корову куда девать? – спросила Алька. – Ад, ты доить умеешь?
Аделина протянула Симбирцеву салфетки, тот попытался протереть обувь, перемазал пальцы. Сказал что-то по-французски.
– Надо было по-простому, – посоветовала Алька. – Газетой…
– Идиотка, – воскликнула Аделина.
Какая-то она нервная тоже делается, как мать совсем. Бедный Симбирцев. Хотя мне его не жаль вообще-то.
Аделина снова побежала домой.
– За арбалетом рванула, – сказала Алька. – Корову пристрелит, наверное.
Но Аделина не стала убивать корову из арбалета, за коровой в семь часов пришла бабушка. Бабушка явилась с выкупом в пятьсот рублей, ну, за то, что корова вроде как потравила у нас насаждения. Я, конечно, денег не взял, но настроение от этого у меня все-таки испортилось. В какую-то печаль я впал. А может, это из-за вечера просто. Загнал Герду в дом, побрел в тоске в свою конуру.
Симбирцев допрыгал на одной ноге до гаража, там его отчистили автомойкой. Но потом он не показывался из своей комнаты до самого ужина. Я тоже не выходил, сидели с Алькой, играли в шашки на щелбаны. За полчаса до ужина явилась Аделина. Кажется, меня воспитывать. Из лучших побуждений.
– Как там? – спросила Алька. – Леха ботинки отмыл, что ли? Невзирая?
Аделина проигнорировала вопрос, взялась сразу за меня.
– Ты с кем связался, братец? – прошипела она. – Приводишь в дом какую-то…
Аделина поморщилась.
– Она даже не скрывает, что в «Булате» состоит, никакой совести! Ты знаешь, что «Булат» в прошлом месяце разогнал пикет экологов? Они протестовали против вырубки леса, а эти молодчики поймали их, приковали к деревьям и телефоны отобрали! А руководителя их дегтем измазали!
– Да это он сам себя раскрасил, – сказала Алька. – Он такой же эколог, как я уролог…
– Помолчи! – прошипела Аделина. – Помолчи лучше! С тобой тут все возятся, а я не буду! Если вы хотите запомоиться – пожалуйста, вам жить. А мы не хотим, мы нормальные люди. Мы не фашисты…
– А я тоже в «Булат» заявку подала, – вдруг выдала Алька.
Аделина подавилась. Она хотела как раз что-то сказать, и этим самым и подавилась.
– А что? – пожала плечами Алька. – Туда с двенадцати лет принимают, в младшее звено. Им как раз нужна думающая молодежь, с активной жизненной позицией.
Аделина посерела.
– В «Булат»? – переспросила она.
– Ага, – подтвердила Алька. – В «Булат». Кандидатом.
Аделина рассмеялась.
– А ты им как, все про себя рассказала? – поинтересовалась она.
– Что все? – не поняла Алька.
– Ну, все? – Аделина постучала себя пальцем по виску. – Я что-то не помню, в «Булат» разве принимают с…
– А твой Симбирцев болван вообще, – перебил я. – Просто болван. И замуж ты не за него выходишь, а за шенген форевер.
– Точно-точно, – подхватила Алька. – У него сера все время в ушах.
– Свиньи, – сказала Аделина. – Скажи, кто твой друг – и я скажу, кто ты сам.
На том и разошлись.
Родители вернулись поздно, так что, к счастью, совместно ужинать не стали, так, погрызли пряников. Все, я, Алька, Герда. Спать легли рано, еще немного светло было. Мне снились рыбы из бездны.
На следующее утро бред усугубился.
За завтраком Симбирцев был смущен и раздосадован. Я спросил, в чем дело, Алька шепнула, что кто-то ночью напрудил Симбирцеву в туфли. Не в те, в которых он вступил в навоз, а в запасные. И теперь Симбирцев этим возмущен. Поскольку туфли испорчены, это раз, а два – он успел в них сунуть ноги. А три – это его последние туфли. И это, если честно, уже просто какое-то безобразие…
Я не удержался и хихикнул. Симбирцев тут же сурово поглядел на меня сквозь свое пенсне. Интересно, ему в нем удобно? Глаза не натирает?
Мать тоже была не в духе. Еще с театрального вечера. К тому же в области свирепствовало коровье бешенство, губернатор гневался, и мэр отложил решение вопроса о финансовой поддержке «Материнского Рубежа»…
А тут еще Симбирцеву туфли намочили. Ну, и Аделина тоже вся красная была от злости, ничего не ела, только корябала вилкой по тарелке, издавала противные звуки. Это она на меня злится. Из-за Саши. Вчера они с Симбирцевым полночи что-то обсуждали на повышенных тонах, мешали спать. А пошли-ка они…
– Может, все-таки обсудим инцидент? – наконец не выдержала Аделина. – Я считаю, что это вообще-то… оскорбление.
Мать пожала плечами.
– А кого оскорбили-то? – Я решил сыграть под дурачка.
– А ты будто не знаешь?! – сощурилась на меня Аделина.
– Не знаю. А что случилось-то?
– Алексею… – Аделина кивнула на Симбирцева. – Алексею…
На лице у Симбирцева появилась обреченность, покорность судьбе.
– Алексею помочились в туфли, – наконец выдала Аделина.
Я рассмеялся.
А что? Это действительно смешно, от этого никуда не деться. Приезжает весь такой Симбирцев, в тройке, с бородкой, с саквояжем, а тут такой с ним казус. С вечера в навоз, с утра в мочу. Здорово. Чехов, под которого Симбирцев так зверски косит, так вот, Антон Павлович из этой ситуации изумительный бы рассказ сочинил. Или даже пьесу в трех действиях. Надо Альке посоветовать.
– Это ты, что ли? – Аделина повернулась ко мне. – Ты, скотина?
– Больная, что ли?!
Я постучал по голове.
– А если не ты, то кто?! – спросила Аделина. – Кто у нас тут с отклонениями…
Аделина поглядела на Альку.
– Аделина, – одернула ее мать.
– Да может, он сам, – предположила Алька.
Симбирцев поперхнулся, Аделина принялась хлопать его по спине.
– А что? – поддержал я. – Запросто. В состоянии сомнамбулизма.
– Игорь, – строго сказала мать. – Игорь, прекрати.
– Шучу, – сказал я. – Не, ну это ведь смешно. С чего вдруг это мне Алексею в ботинки…
– Известно с чего. – Аделина опять разозлилась и стала некрасивой-некрасивой. – С того. Ты со своей буренкой…
– Заткнись-ка, – попросил я.
Отец подлил себе кофе, брякнул чашкой.
– А что?! – взвилась Аделина. – Ему, значит, можно?! Можно говорить гадости, можно надсмехаться, можно обувь портить, а я и слова сказать не могу?! Мы приехали в этот дом, думали, что нас встретят, а тут… Меня всю ночь блохи какие-то кусали, я вся в волдырях…
– Не надо забывать о гигиене, – посоветовала Алька. – А ты себя запустила.
– Замолчи. Замолчи, ненормальная.
– Аделина, – попробовала успокоить мать. – Аделина, ничего ведь…
– Ничего страшного не случилось, – спокойно сказал отец.
– Да я вообще не обиделся… – Симбирцев попытался замять скандал.
– Верно, – поддакнул я. – Чего же тут обижаться? Напротив совсем, это хорошая примета. К удаче, наверное… Повезет на бирже.
Симбирцев поглядел на меня все-таки с подозрением.
– Так это все-таки ты?! – Аделина сощурилась так, что глаз не видно стало.
– Ну, здрасьте, – я звякнул вилкой. – Какой-то бред. С какой это стати мне… пардон, осквернять мокасины твоего жениха?
– Ну, сам-то ты, конечно, не додумался бы. Это твоя подружонка…
– Да это Герда, наверное, – предположила Алька. – Захотела пописать, до утра не дотерпела – ну и вот…
– Мне кажется, что это был некий акт унижения, – холодно сказал Симбирцев и снова поглядел на меня.
И мать посмотрела. И все остальные тоже. Кроме отца, он в дискуссии участия не принимал, ковырялся в яичнице и на планшетке новости просматривал.
– Да чего вы все на меня уставились?! Совсем, что ли?
– Герда – всего лишь собака, – сказала мать. – Если бы она хотела в туалет, она сходила бы на пол. Или в угол. А тут… Тут просматривается явный умысел.
– Вы в своем уме?!
– Да это Мелкий, наверное, – сказала Алька.
Тут все вспомнили про Мелкого и посмотрели на него. Мелкий сидел в своем стульчике и вид имел вполне годный. Хитрый вид, с таким как раз видом выходят на происки.
– Я видела, как он вчера в прихожей околачивался, – сказала Алька.
– Ночью? – усмехнулась Аделина.
– Почему ночью? Вечером. Точно – он. Он мне однажды вот так же ноутбук испортил, помните?
Ноутбук да, было дело.
– Мелкий, точно, – подтвердила Алька. – Видит – дома чужой человек, вот и воспротивился. Ты зря, Леш, ботинки-то выкинул, надо водой просто было помыть. И жил бы дальше.
– Ты так считаешь? – спросил Симбирцев.
– А то.
На Мелком и сошлись.
Глава 13
Неотвратимое Добро
В тот вечер маму дернуло включить телевизор.
Симбирцевы уехали в смешанных чувствах, вечерних чайных посиделок устраивать больше не требовалось, мы скучали дома. Доктор Психо почему-то не явился, впрочем, я не очень расстроилась, он странный в последнее время, кажется, злой, кажется, очень боится Герды.
Ну и дернуло же маму включить телевизор.
Вообще-то телевизор в нашей семье аппарат неуважаемый, ибо зомбоящик. У нас его толком-то и нет. У всех людей проекторы, плазменные панели, ЖК-стены, а у нас прибор «Хитачи» выпуска тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, диагональ семьдесят два, купленный еще моим дедушкой. То есть даже не купленный, а выменянный на трехлетний «Москвич», эту историю я слышу исправно раз в год, когда дедушка приезжает.
Аппарат вполне исправен, но включается раз пять в год, не чаще, в основном по праздникам: Новый год, День Победы, ну, или когда домашнее видео смотрим.
Я, конечно, смотрю телевизор почаще остальных, образовательные программы – «Школа реаниматора», «Не сдохни в Сибири», киноклассика, «Психология для всех», «Американские диггеры», другое душеполезное, но мама всегда контролирует, ну, мало ли, что нехорошее проскочит? А я увижу и тут же испорчусь.
Но сегодня по телевизору должны были показывать папку, он запускал какую-то там федеральную программу по координации усилий… ну, или еще что, и его пригласили в «Злобы дней». В Интернете запись должна была появиться еще не скоро, а маме хотелось поглядеть сегодня, нашего папу мало показывают, работа у него такая.
В восемь часов мы всей семьей комфортно уселись перед экраном, и я, и Гоша, и мама, и даже Мелкого притащили, вставили в подушки дивана. Мелкий некоторое время пытался выбраться, но устал и сделал вид, что смирился. К тому же рядом на диване развалилась Герда, и Мелкий стал охотиться за ее ухом, в явном намерении отгрызть.
Мама включила телевизор, нашла программу местных новостей. Передача «Злобы дней» планировалась на двадцать пятнадцать, а пока шли обычные областные и безжалостные вести с полей. Про подростка-пауэрлифтера, установившего рекорд России и выигравшего за это скутер. Про парашютную секцию, которой не хватает керосина для самолетов, про аварийную посадку болгарского лайнера в нашем аэропорту, про Серовский спиртзавод, сотрудники которого приковали себя наручниками к ограде в знак протеста. Про то, как в Кунгурке завелись русалы и нападают теперь на туристов-водников…