И, словно в ответ девочке, оконное стекло задребезжало.
Кто-то снаружи постучал по нему пальцем: тук, тук, тук…
Партизаны поверили, что она пригодится. За ней пришли! Девочка прильнула к окну, но вместо мужского баса она услышала писклявый мальчишеский голос:
— Лариска! Я жду. Давай выходи.
Это стучались не люди из леса, это стучался Санька. Он уже давно побирался, и бабушка давно посылала с ним Лару, но девочка уверяла бабушку, что она заработает.
— Вот увидишь, я заработаю. А просить милостыню мне стыдно. Потерпим ещё немного, баб!
Бабушка долго терпела, зная, как трудно заработать зимой в разорённой, нищей деревне. Но вчера больная, голодная бабушка заплакала:
— Господи! Чем так мучиться, прибрал бы ты меня поскорей!
И Лара не выдержала. Хорошо. Если Санька завтра пойдёт побираться в Тимоново, пусть он ей постучит.
Вот он и постучал.
Причесаться было недолго: все деревенские девчонки, боясь сыпного тифа, подстриглись. И у Лары теперь были короткие волосы. Одеться тоже было недолго. Но девочка медлила.
Имеет она право в последний раз спросить бабушку: «Может, потерпим ещё немного, баб?»
Из-под рваного одеяла высовывалась бабушкина рука, плоская от худобы, как дощечка. А что, если бабушка умрёт? Умрёт из-за того, что её гордая внучка стыдилась просить милостыню? Как будто со вчерашнего дня рука стала меньше. Как будто рука тает.
Нет, раздумывать нечего. Надо сегодня же принести из Тимонова хоть несколько корок. Бабушка больше не может терпеть.
Печенёвские крыши скрылись вдали. Теперь ничего не было видно, кроме снега и неба, белёсого как снег.
Порывами налетал ветер, перемешивая белое небо с белой землёй. Дорога начинала струиться, и Ларе казалось, что это уже не дорога, а серебристая река. Они плывут против течениями их сносит. Вон как уже далеко отнесло мальчика и девочку — беженцев, которых Санька зазвал в компанию. Они не могут поспеть за своим вожаком.
— Саня, надо бы подождать ребят.
— Да с этими косолапыми нам до ночи не дойти! Эй, вы! Заснули или примёрзли к дороге? Долго ещё вас ждать?
Девочка не обратила на Санькин окрик никакого внимания. Иногда она останавливалась, низко нагнув голову, будто чего-то искала; иногда шумно всплёскивала руками. Слышно было, как она разговаривает сама с собой.
Но мальчик, прибавив шаг, догнал нетерпеливо поджидавшего его Саньку.
— Она тебе кто? — Санька кивнул на девочку. — Сестра?
Мальчик испуганно заморгал.
— Сестра.
— Дурочка, что ли?
— Не… Хворая. Пожара испугалась. Немцы нашу деревню пожгли.
— Хворым надо дома сидеть. Зачем ты её на мороз поволок?
Мальчик потупился.
— Её люди жалеют. Ей другой раз даже сала дадут.
— Эх! — скрипнул зубами Санька. — Ну ладно. Сейчас не об этом разговор. Пусть голова у неё дурная, но ноги-то не дурные? Может она скорее идти?
— Не… Шибче она не может. Ноги стоптала. Мы сдалёка, с Белоруссии. Всё бегли и бегли. Хотели от немца убечь.
Больная девочка, оставшись одна, встрепенулась и начала торопливо ковылять по дороге. Санька угрюмо рассматривал её ноги, замотанные тряпьём.
— Так, так…. - подбадривал сестрёнку мальчик-беженец. — Вы говорите «дурочка», а я вам скажу: наша Марийка всё понимает. Дай немец ей хлеба — какая бы она ни была голодная, у немца не возьмёт.
Больная девочка вплотную подошла к ребятам, но её странно блестевшие глаза смотрели мимо.
— Чуете? — Лицо больной исказилось от страха. — Чуете? Палёным воняет. Опять немцы кого-то жгут.
— Не слушайте её, — вздохнул мальчик, — ей всюду пожар чудится.
Санька для проверки шмыгнул носом.
— А вот и не чудится. Точно: палёным воняет. Понюхай-ка сам.
Четыре носа нюхали воздух, щекотно пахнувший дымом. Ребята шли по запаху, как по следу. Запах становился всё гуще.
Вдали блеснуло пламя, особенно яркое среди снежной белизны. Горело не в деревне, горело на берегу реки.
— Фыо! — свистнул Санька. — Не бывать нам сегодня в Тимонове!.. Ведь это горит тимоновский мост!
Когда четверо оборвышей добрались до речки, деревянный мост уже догорал. Между сваями по-весеннему темнела полынья. В ней, как чёрные сомы, плавали головешки.
Снег возле моста был волосатый от усыпавшей его сенной трухи.
— А куда же девались фрицы? — Санька посмотрел в сторону Тимонова, где стояла немецкая часть. — Почему не любуются на свою работу? Подожгли мост и смылись? Эге! Едет машина. Ребята, в засаду, за мной!
Все побежали, а больная девочка упала и стала ползти по снегу на карачках. Девочкин брат и Санька подхватили её под мышки и уволокли за бугор.
Санька выбрал удобный наблюдательный пункт. Восемь ребячьих глаз следили за немецкой машиной, которая, ныряя по ухабам, подъехала к речке. Из машины выскочили немцы и тараканами забегали по снегу.
— Ругаются, — пояснил Санька, прислушиваясь к немецкому говору, — вроде им не понравилось. Вроде им это в диковину самим.
Офицер угрюмо смотрел на дымящиеся сваи. Потом он что-то сказал сопровождавшему его солдату, и тот отправился на разведку к полынье. Но лёд под ним зашипел, и солдат зигзагами побежал к берегу. Видно, он здорово перетрусил. Даже спина у него была испуганная.
За бугром злорадно хихикнули.
— Не нравится, — ёрзая животом по снегу, повторил Санька, — лопни мои глаза, не нравится. Как же теперь они будут ездить по деревням, грабить народ? Сами себе напортили, дураки!
Сами? Лёжа на снегу рядом с Санькой, Лара жадно вглядывалась в трепещущий на ветру огонь. Нет, не сами.
Если она раньше только смутно догадывалась, то теперь она знала наверняка. Люди ушли в лес не для того, чтобы прятаться, а чтобы бороться с врагом. И огонь у реки для девочки был сигналом, что борьба началась.
— Ребята! — Голос Лары звенел от волнения. — Это не немцы. Это партизаны. Слышите: это наши во вред немцу сожгли мост!
— Наши! — как эхо, повторили мальчики, а больная девочка по-птичьи радостно пискнула.
Машина повернула обратно к Тимонову. Немцы не рискнули переезжать речку по льду. Ларе даже стало жарко от радости. Вот когда она может крикнуть немецким солдатам их же обидное слово:
— Цурюк!
Больше Лара не хотела прятаться. Она стояла во весь рост, и ветер развевал её кудрявые волосы.
— Цурюк! — подхватили мальчишки, выскакивая из-за бугра.
Они прыгали по снегу, как зайцы. Они танцевали какой-то дикий, бешеный танец. Только больная девочка не могла прыгать на своих стёртых ногах. Но она усердно хлопала в ладоши, приговаривая:
— Цурюк! Цурюк! — И вдруг она взвизгнула: — Ой, лихо! Никак, немцы вертаются!
Все бросились врассыпную — кто куда.
Тимоновский мост починили, он сгорел снова. Он горел шесть раз, но деревенские мальчишки уже не считали это событием. Горели другие мосты, казармы, продуктовые склады. Взрывались на минах машины. Партизаны громили немецкие гарнизоны. На дорогах находили трупы неизвестно кем убитых немецких солдат.
Фашисты не могли понять: где и когда ожидать удара противника. Он нападал внезапно, он был неуловим. Порой фашистам казалось, что с ними воюют не только люди, но берёзы и ели, холмы и болота — вся захваченная ими чужая земля. Немцев стала не на шутку тревожить эта разраставшаяся партизанская война…
Как-то летом, придя в Тимоново, Лара увидела толпу перед домом, где раньше был сельсовет. Должно быть, немецкий офицер сообщал что-то важное, если сюда согнали даже стариков и детей. Пока переводчик, запинаясь, подбирал нужные слова, офицер, словно кого-то выискивая, всматривался в толпу. Его узкое вытянутое лицо напоминало морду щуки.
— …приметы двух Иванов, — донеслось до Лары. — Иван-главарь — глаза голубые, волосы русые, возраст тридцать лет. Иван, его помощник, возраст четырнадцать лет.
Толпа всколыхнулась.
— Господи! — прошептала женщина, стоявшая возле Лары. — До того невтерпёж стало народу — дети пошли воевать!
— …они не есть солдаты, они есть бандиты. Сегодня они стреляют немца, завтра будут стрелять тебя и тебя! — Переводчик несколько раз ткнул в толпу пальцем. — Немецкое командование предупреждает: кто кормит и прячет бандита, тот сам есть бандит и будет казнён. Однако разумный русский человек, который поможет ловить бандита, получит награда…
Толпа расходилась молча. Свернув на боковую улицу, Лара услышала детский голос:
— Дедушка! Они его не поймают, Ваньку Бандитёнка?
— Сами они бандиты. Даст бог, не поймают. Лес убережёт.
С тех пор Лара часто думала о мальчике, которого шутливо и ласково прозвали Бандитёнком. Его историю она выучила наизусть…
…Жила в Белоруссии семья Ивченко. Жила счастливо, пока не грянула война. Остался Ваня Ивченко без дома, без крова, без матери, без отца. Пошёл Ваня в лес куда глаза глядят. И пропал бы он от голода, если бы в лесу ему не встретился большой Иван. У него был станковый пулемёт без колёс, и стали два Ивана косить из пулемёта врага…
Может, когда-нибудь и ей, Ларе, повезёт и она с ними встретится или с другими партизанами. Каждый раз, отправляясь в лес за грибами, за ягодами, Лара про себя повторяла: «Хочу, чтоб это было сегодня! Хочу, чтоб сегодня!»
И в один из августовских дней её желание сбылось.
На этот раз с подружками увязался Санька. Минуя Домашнее болото, минуя Пирожные горушки, где много можжевельника, которым хозяйки парят крынки, чтоб не скисало молоко, Санька завёл девочек в Тимоновский лес. Тут их и окликнули:
— Ребята, вы откуда и что здесь делаете?
Чернявый парень с винтовкой вырос словно из-под земли.
— Мы печенёвские, грибы ищем. — Санька не сводил глаз с винтовки.
— Сколько вас?
— Да все тут.
Чернявый тихонько посвистел, и из-за деревьев показались ещё двое. Но расспрашивать ребят о ближайших деревнях стал один, про которого Лара подумала: это командир. В его движениях чувствовались подтянутость, военная выправка, лицо было чисто выбрито. Подумать только — бреется в лесу!
Санька сказал, что ближе всего отсюда Тимоново, с косогора видны его крыши, но в селе стоят немцы.
— И много их?
— Много… — Санька зажмурился. — Человек… сто!
— Хватил! — не вытерпела Лара. — Не сто, а пятьдесят.
— А вы бы не могли сбегать в Тимоново и, не поднимая шума, узнать поточнее? И заодно принести нам хлеба, — сказал командир.
— Золотые ваши слова, — радостно закивал чернявый. — Уже три дня постимся, этак и вовсе ссохнутся кишки.
Ребята бросились бежать, но Лара медлила. Конечно, она думает, она почти не сомневается, но всё же она должна знать наверняка.
— А чем вы докажете, что вы партизаны?
Чернявый повертел дулом винтовки перед Лариным носом.
— А это ты видела?
— Вот и не доказали: у полицаев тоже есть оружие.
— Ну и заноза!
Чернявый был возмущён Лариной дерзостью, но командир смотрел на девочку с любопытством.
— Если б мы были полицаи, зачем нам играть с немцами в прятки? Согласна? Ну так беги, догоняй ребят.
Часа через два босоногая команда вернулась. Ребята принесли хлеба и сала, в корзинке у Лары и Саньки оказалась ещё и брюква. Нетрудно было догадаться, как она им досталась. Лара почёсывала коленки — до чего же жгучая на огороде крапива! — у Саньки на штанах красовалась дыра.
Командир и его товарищ отрезали себе немного хлеба, остальное чернявый унёс в чащу и вернулся с пустой корзинкой. Ясно, что в лесу были ещё люди. Может, и Ваня Бандитёнок там?
Лара внимательно посмотрела на командира. Всё вроде сходилось: возраст — тридцать лет, глаза голубые, волосы русые…
— Скажите, вы не Иван?
— До сих пор Петром звали. А какого Ивана вы ищете?
— Мы двоих ищем! У них пулемёт без колёс! — Ребята рассказывали наперебой.
— Станковый пулемёт, хоть и без колёс, хорошая штука, но воевать вдвоём… — Командир покачал головой. — Будет случай, посылайте Иванов к нам за озеро Язно. И ещё, ребята, одно поручение. Только надо выполнить его аккуратно, чтоб комар носа не подточил…
В конце дня — время, назначенное командиром, — босоногая команда снова появилась в Тимонове. Две девочки свернули налево, мальчик и девочка направо. Лара толкнула Саньку локтем. По деревенской улице шёл, сопровождаемый переводчиком, офицер.
— Саня, нам повезло! Видишь «щуку»?
Ребята прибавили шагу, чтоб догнать «щуку».
— Партизаны! — взвизгнула Лара.
Офицер резко обернулся, тяжёлая рука сдавила девчонкино плечо. Где она видела бандитов?
И Лара стала рассказывать так, как научил ребят командир. Она с братом собирала грибы в Тимоновском лесу и очень испугалась людей с винтовками. Нет, они её не видели, она спряталась в кустах. Сколько их было? Человек десять. Куда они пошли? Она слышала, как они говорили про Ольховку.
Пока Лару допрашивали, к офицеру торопливо подошёл солдат. Он докладывал на своём языке, но такие слова, как «партизан», «Ольхофка», переводить не надо, да Лара к тому же знала, что «десять» по-немецки «цеен». Значит, и подружки выполнили партизанское поручение. Теперь им поверят. «Щука» попадётся на крючок!
Пошарив в карманах, офицер протянул Ларе конфетку.
— А мне? — завопил Санька. — Я тоже видел! Вот, десять Иванов! — Санька растопырил на обеих руках пальцы: — Я тоже считал!
Но переводчик оттолкнул Саньку, сказав, что сестра поделится с братом, что господину офицеру некогда, он спешит.
А через несколько дней все соседние с Тимоновом деревни облетела новость: погнавшись за партизанами, немецкий отряд попал в засаду. Из семидесяти гитлеровцев немногие остались в живых.
Лара с Санькой обсуждали эту новость, сидя на заборе.
— Знаешь, я не очень понимаю, — признался Санька, — как десять партизан…
— Не десять, а сто десять! — засмеялась Лара. — Если не двести!
— Но командир сказал сам…
— Неужели ты не понял, что это была военная хитрость? Я догадалась сразу. У командира были такие хитрые глаза.
В Тимоново привезли новых солдат, но пополнения просили и другие немецкие гарнизоны. Партизаны действовали всё смелей, их силы прибывали. И в русских, и в белорусских, и в прибалтийских деревнях теперь хорошо знали, что есть среди густых лесов неподвластная немцам земля и зовётся она «Партизанский край».
Говорили, что туда подались и два Ивана. Теперь их не два, а целый отряд, и каждый боец в этом отряде носит имя Иван.
Немцы пытались подкупить население. За голову партизанки учительницы Елены Подрезовой была обещана награда. Но желающих получить эту награду не нашлось.
Немцы надеялись, что их союзниками в войне с партизанами будут зимний холод и голод. Однако в Партизанский край пробрался обоз с продуктами и тёплой одеждой. Кто снаряжал обоз? Кто помогал партизанам? По деревенским избам зашарили полицаи.
— Дед! Мы пришли к тебе валенки купить. Цену дадим хорошую.
— Да я сам босой. Придётся зиму сиднем сидеть на печи.
— А где ж твои валенки? Помнится, они были крепкие.
— Да что вы! Не валенки, а решето. Я их спалил.
Полицаи чувствовали, что дед хитрит. Кто-то топает в его валенках по партизанскому лесу. Но попробуй докажи!
Немцы считали, что на занятой их войсками земле с Советской властью покончено. И вдруг они слышат, что под носом у них, в деревне Морозово, русские люди отпраздновали освобождение Красной Армией города Великие Луки. На собрание явилось триста человек молодёжи из тридцати оккупированных сёл и деревень.
Кто эти люди? И опять по избам зашныряли полицаи.
— Что-то тебя, красотка, целую неделю на улице не было видно?
— Потому что хворая. Дома сижу.
— А на собрание в Морозово ходить не хворая?
— Какое собрание? Я про него не знаю. Чего вы ко мне пристали?
Это она — хворая? Не девка, а репка! Наверное, и на собрании была, и с партизанами знакома. Но попробуй докажи!
Немцы решили отучить население помогать партизанам. Если виновники не находятся, значит, виновата вся деревня. В деревне Старый Двор каратели загнали в сарай и сожгли живьём пятьдесят женщин и детей.
Каратели никого не щадили. Когда на улице появлялись немецкие солдаты в чёрных мундирах, деревенские знали: это идёт смерть.
Вдова казнённого тимоновского учителя давно приготовилась к смерти. Но что будет с её бедными внучатами?!