Ты молодец, что вспомнила про золотые шарики. Да, собирать их в королевских покоях и прыгать через кольца – одно и то же, но когда меня только вернули к Королеве и заставили носиться в поисках бисера, я едва отошел от испытаний кухней и думать ни о чем не мог. С тех пор моя сила воли окрепла, и вот ее готовились сломить по новой. Если бы меня загнали на манеж сразу после кухни, я, может статься, и показал бы неплохое представление, даже не пикнув и с большой охотой. Не знаю… Меня должна была увидеть целая толпа, да и бегать предстояло намного дольше и унижаться куда сильней: так запросто принять постыдную позу, подобно дрессированному зверю, себя не заставишь.
Ничего удивительного, что господа не прибегают к настоящим пыткам: каленому железу, клещам и розгам, – для обучения рабов и собственного увеселения.
Принц Алекси тяжело вздохнул.
– Так что же случилось? Представление состоялось?
– Конечно. Спасибо лорду Грегори, он своим предупреждением лишил меня сна. Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, а если и дремал, то быстро просыпался. Мне чудилось, что все мои мучители стоят под деревом: конюхи, кухари. Как будто они прознали о новом наказании и вознамерились воспользоваться моей беспомощностью.
Я слышал, как шепчутся лорды и леди, вышедшие прогуляться под звездами. То и дело какого-нибудь раба волокли к месту наказания, и он плакал под ремнем. Мелькали факелы…
С наступлением утра меня сняли с дерева, выкупали и умастили маслом. Член мой при этом не трогали, только потом, перед самым представлением, его заставили подняться.
На рассвете Рабская возбужденно загудела. Мой грум Леон сказал, что в просторном зале недалеко от покоев Королевы устроили манеж. Вкруг него в четыре ряда установили места для господ. Вельможи должны были захватить и своих рабов – показать им, что их ждет в случае непослушания. Впрочем, даже успокаивая меня, Леон сам тревожился, отчего мой ужас окреп. Грум еще обильней смазал мои бедра и зад маслом, спрыснул им волосы у меня на лобке и уложил их.
Я думал и хранил молчание.
Наконец меня отвели в зал с манежем. Из тени у входа я увидел освещенный круг и сразу понял, что мне предстоит. Слуги приготовили стулья разной высоты и величины; под потолком развесили трапеции; установили кольца. Ряды сидений освещались свечами в высоких канделябрах.
Королева, моя жестокая Королева важно восседала у себя в кресле. Подле нее сидел великий герцог Андре.
Принцесса Линетта ждала меня в середине круга. Ей позволили стоять, тогда как меня она готовилась опустить на четвереньки.
Дожидаясь своего выхода, я понял: сопротивляться бесполезно. Ни слез, ни возбуждения скрыть не удалось бы, я только унизился бы еще сильнее.
Я готовился исполнить все, что бы ни потребовала принцесса Линетта. Сама она выглядела просто потрясающе: длинные соломенные волосы свободно ниспадали ей на спину, но ягодицы оставались открыты. На ее попке виднелись легкие розоватые следы от порки, как и на бедрах и на икрах, и следы эти ее ничуть не уродовали, напротив, дополняли красоту. Меня это взбесило. На шее у принцессы сверкал позолоченный ошейник из выделанной кожи, настоящее произведение искусства. Обута она была в обильно позолоченные сапоги на высоких каблуках.
Я же чувствовал себя как никогда раздетым. Мне даже ошейника не надели, а значит, я должен был управлять собою сам. Меня никто не стал бы таскать туда-сюда.
Я видел, чего ждут лорды и леди. Принцесса готовилась устроить им незабываемое представление, проявить изобретательность, фантазию, выместить на мне свой гнев, командовать «Быстрее!» или «Живее!», кричать и наказывать меня за малейшую нерасторопность. Она готовилась купаться в любви и обожании. И чем сильнее я сопротивлялся бы, тем больше ее любили бы хозяева. Собственно, как и предупреждал лорд Грегори.
Я же мог победить единственным способом – подчиниться и беспрекословно, идеально исполнять команды. Не противиться ни внутренне, ни внешне. Плакать, если польются слезы, но подчиняться даже тем приказам, от одной мысли о которых у меня темнело бы в глазах.
Наконец все было готово. По рядам пошли милые принцессы с кувшинами вина. Они изящно покачивали бедрами и, наклоняясь, чтобы наполнить кубок лорда или леди, давали мне полюбоваться своими прелестями. Им тоже предстояло лицезреть мое наказание.
Весь двор готовился его увидеть.
Наконец Королева хлопнула в ладоши и повелела вывести на манеж ее «питомца, принца Алекси», которого принцесса Линетта «укротит» и «вышколит» на глазах у придворных.
Лорд Грегори выгнал меня в круг, отвесив несколько резких шлепков.
Яркий свет больно ударил по глазам, потом, когда они привыкли, я увидел, как приближается моя укротительница. Повинуясь порыву, я бросился ей навстречу и поцеловал сразу оба сапога. Придворные одобрительно загудели.
Осыпая поцелуями ноги Линетты, я думал: «Моя жестокая Линетта, моя беспощадная Линетта, сейчас ты моя королева». Страсть бурлила в моих венах, словно жидкий огонь, по всему телу, не только в члене. Не дожидаясь приказа или шлепка, я выгнул спину и чуть раздвинул ноги.
Линетта, хитрая демоница, сразу принялась пороть меня, поучая: «Принц Алекси, ты проявишь себя перед Королевой смышленым зверем, моим командам будешь подчиняться беспрекословно. И отвечать на мои вопросы станешь со всей возможной почтительностью».
Итак, мне разрешалось говорить. Кровь прилила к лицу, но принцесса Линетта не дала времени испугаться, и я быстро кивнул, ответив: «Да, моя принцесса», и зал вновь довольно загудел.
Принцесса была сильна и лупить умела пожестче самой Королевы, исступленно, как любой из конюхов или кухарей. Она сразу вознамерилась выпороть меня до красноты, если не хуже, и влепила мне несколько звонких ударов. Хлестала она мастерски, снизу верх, так что ягодицы подскакивали.
«Вон на тот стул, – скомандовала она. – Присядь на корточки и раздвинь ноги. Руки за голову! Живо!» Она придала мне ускорения, и я, вскочив на стул, чуть не сверзился с него. Позу принял ту же, в которой истязал меня конюх в саду, и весь двор наконец увидел мой восставший член.
«Медленно обернись вокруг себя, – скомандовала принцесса. – Пусть лорды и леди видят зверя, который сегодня их потешит!»
Свои слова она не забыла подкрепить множеством искусных и метких ударов. В зале раздались редкие хлопки, и я услышал, как наполняются кубки. От звука шлепков в ушах звенело, и не успел я завершить первый оборот, как Линетта скомандовала припасть носом и грудью к сиденью и совершить еще один, уже быстрее.
Тут-то мне и пришлось напомнить себе о выдержке. Я быстро подчинился, выгнул спину и задрал зад, который, впрочем, не терпелось убрать из-под ударов. Раздвинул колени и завертелся на месте под цокот каблуков укротительницы. Ягодицы сжимались почти против воли, сами по себе; я морщился, но подставлял их под лопаточку. Перед глазами мелькал белый мраморный пол, мелькали лица зрителей, а в сердце зарождалось чувство: так вот же оно, мое место, другого и быть не может!
Придворные тем временем смеялись, их голоса звучали возбужденней. Пресыщенные лорды и леди нашли новое развлечение. Меня хвалили за послушание, тогда как я стонал и не думал сдерживаться, еще выше задирая попку.
Закончив и вновь оказавшись в центре манежа, я услышал аплодисменты.
Впрочем, жестокая укротительница, не давая передышки, загнала меня на следующий стул, с него – на третий. На каждом я задерживался, присев на корточки и расставив ноги. Дергая бедрами при каждом ударе и мыча – громко и удивляясь самому себе.
«Да, моя принцесса», – отвечал я на команды дрожащим и в то же время глубоким, полным страдания голосом. «Да, моя принцесса», – произнес я, когда Линетта наконец велела спуститься, заложить руки за голову, расставить ноги и медленно присесть, пока мой зад не достигнет нужного ей уровня. В таком виде она отправила меня скакать сквозь кольца. «Да, моя принцесса», – ответил я без промедлений. Скакал резво, без стыда, хотя мой член и мошонка свободно колыхались в воздухе.
С каждым ударом Линетта била все сильнее. Я же стонал все громче, а зрители смеялись все живее.
Потом она велела мне повиснуть на трапеции, и я заплакал от усталости. Стоило же ухватиться за перекладину, как Линетта принялась стегать меня, заставляя раскачиваться взад-вперед. Затем приказала подтянуться и вывернуться так, чтобы продеть ноги в петли на перекладине.
Мне это оказалось не по силам, и зрители зарыдали от хохота. Наконец на манеж вышел Феликс и помог. Повиснув вверх ногами, я вновь подвергся порке.
Утомившись, Линетта приказала спрыгнуть на пол. Тут же она сменила лопаточку на узкий кожаный ремень, конец которого петлей набросила мне на член и потянула к себе. Я на коленях пополз за укротительницей. Еще ни разу не таскали меня вот так, за член, и слезы ручьем лились из моих глаз. Бедра сами собой выпячивались, и я думать забыл об изяществе. Все тело пылало огнем, меня трясло.
Пройдя до места Королевы, Линетта развернулась и быстро пошла прочь, увлекая меня за собой на поводке. Приходилось спешить и молча плакать, плотно смежив губы.
Я выбился из сил. Линетта тащила меня вдоль края манежа, нарезая круг, конца которому не предвиделось. Ремень впивался мне в член, а попка ныла даже без ударов, так усердно обработала ее укротительница.
Впрочем, я знал: представление подошло к концу, ибо принцесса Линетта исчерпала запас трюков. Она-то надеялась на мои непокорность и дерзость, а столкнулась с полным послушанием, которое и стало изюминкой выступления.
Однако кое-что напоследок она припасла.
Линетта приказала мне встать и наклониться так низко, чтобы ладонями я достал до пола. При этом зад мой видели Королева и великий герцог. Я лишний раз вспомнил, какой я голый.
Укротительница сменила лопаточку на свою излюбленную игрушку, ремень, и стала сечь меня по заду, бедрам и икрам. Полоска кожи била, оплетаясь вокруг ног, а принцесса приказала мне положить голову на стул и убрать руки за спину. Так я и застыл, расставив ноги и опустив подбородок на сиденье, чтобы мое заплаканное лицо видели все.
Сама понимаешь, зад мой остался беззащитен, неприкрыт, и Линетта принялась осыпать его комплиментами: «Ах какие у тебя ляжечки, принц Алекси, какая попочка! Она такая упругая, округлая, мясистая. Ты так мило вертишь ею, когда пытаешься вилять». Тут же она подкрепила свои слова ударом ремня. Я плакал и стонал, стонал и плакал.
Выждав некоторое время, Линетта наконец поразила меня: «Весь двор жаждет увидеть, как ты умеешь управляться с попкой. Пошевели ею. Ты должен не просто извиваться, когда тебя заслуженно секут, но показать нечто поистине удивительное и унизительное». Что она имела в виду, я не понял, и тут же, будто в наказание за упрямство, получил несколько ударов ремнем. «Да, моя принцесса», – сквозь слезы ответил я. «Ты не подчинился!» – вспылила она, явно добившись желаемого. Я невольно принялся всхлипывать. Как мне было ответить? «Шевели попкой, принц, – приказывала Линетта. – Пусть твой милый зад спляшет, а ноги останутся недвижными». Королева рассмеялась, и до меня, переполняемого стыдом и страхом, внезапно дошло: Линетта требовала простой и в то же время невыполнимой мелочи. Я подергал бедрами из стороны в сторону, и за это принцесса меня отхлестала. Я против собственной воли опять принялся ныть.
«Нет, принц, – сказала она, – не все так просто. Исполни для придворных настоящий, полноценный танец. На эти жалкие увертки они насмотрелись!» Линетта ухватила меня за бедра и стала двигать их, но не просто из стороны в сторону, а по кругу и вверх-вниз, так что мне пришлось сгибать и разгибать колени. Она крутила моим задом.
Послушать, так трюк вовсе не кажется сложным, однако мне было невыразимо стыдно исполнять его. В это, с виду простое, верчение задом я вкладывал все силы. Принцесса командовала, а я лил слезы. Горло мне перехватило. «Сильнее гни колени, танцуй, танцуй! – приказывала Линетта, не забывая орудовать ремнем. – Гни колени и бедрами шевели. Больше забирай влево! – злобно выкрикивала она. – Ты мне противишься, Алекси! Ты недоволен! – кричала она, осыпая мой зад звонкими шлепками. – Шевелись!»
Я позабыл о выдержке, и принцесса это видела. Она побеждала.
«Как смеешь ты закрываться в присутствии Королевы и ее двора?» – бранилась укротительница, вновь ухватив меня за бедра. Принялась крутить их туда-сюда, туда-сюда, с бо?льшим пылом. Я уже не мог этого терпеть. Оставалось только превзойти ее, а значит, двигаться еще живей и охотней, чем она требовала. И вот я, давясь всхлипами, подчинился. Зал взорвался аплодисментами. Я крутил задом, как мог, изо всех сил. Гнул колени и стирал подбородок, которого не смел отнять от стула – чтобы все видели мои слезы, видели, что воля моя сломлена. «Да, принцесса», – чуть слышно произнес я с мольбой в голосе и закрутил попкой так, что зрители хлопали и хлопали, не прерываясь.
«Молодец, принц Алекси, умница, – похвалила меня Линетта. – Теперь расставь ноги шире, еще шире, и добавь жару!» Я подчинился, закрутил бедрами так, что ляжки звонко шлепали, соприкасаясь. Меня переполнял стыд, какого я не испытывал ни разу с момента, как приехал в Замок. С этим унизительным трюком, который я подобострастно исполнял, забыв о чести, не шли ни в какое сравнение ни порка всадниками в поле, ни то, как их командир вез меня в седле, ни изнасилование на кухне…
Наконец Линетта разрешила остановиться. Лорды и леди шушукались о чем-то, о чем в такие моменты обычно шушукаются лорды и леди. Голоса их звучали взволнованно, а значит, представление пробудило в господах страсть. Я, даже не оглядываясь, понимал: все они, хоть и притворялись скучающими, смотрят на манеж.
Принцесса Линетта приказала мне исполнить танец заново, но уже вращаясь вокруг стула и удерживая голову в прежней позиции – мол, пусть все господа в равной мере насладятся шедевром послушания.
Заливаясь слезами, я старался выполнить приказ и сохранить при этом равновесие. Не дать принцессе повода вновь исхлестать меня.
Наконец Линетта громко объявила, что на арене – послушный принц, который в будущем сумеет удивить почтенных лордов и леди еще и не такими трюками. Королева хлопнула в ладоши, распуская придворных, однако те не торопились уходить. Для задержавшихся принцесса заставила меня снова ухватиться за трапецию и, вздернув подбородок, маршировать на месте.
Она секла меня, и боль пронзала мои бедра и икры, но хуже всего приходилось ягодицам. Тем не менее я маршировал, пока ряды не опустели окончательно. Королева, кстати, покинула зал первой.
Принцесса Линетта вернула ремень и лопаточку лорду Грегори.
Как нарочно – и к моему удовольствию – принцессу Линетту раздели прямо там, на манеже. Незнакомый мне паж закинул ее себе на плечо и унес. Жаль, я не успел разглядеть выражение ее лица, только увидел напоследок ее узкие, вытянутые лонные губы да рыжий пушок на них.
Я по-прежнему висел на трапеции, мокрый и блестящий от пота, опустошенный. Лорд Грегори подошел и взял меня за подбородок. «Ты неподражаем, – сказал он. – Ничтожный, гордый и мятежный принц Алекси!» – яростно добавил наставник. Изобразив испуг, я спросил: «Скажите, в чем я провинился?» Тот же вопрос частенько задавал принц Геральд в королевских покоях.
«Ты получаешь удовольствие от игр. Для тебя нет ничего поистине постыдного, унизительного или сложного. Ты над нами смеешься!» – воскликнул он, немало поразив меня.
«Ну что ж, – продолжил наставник. – Отведай-ка моего члена».
Лорд Грегори отослал последнего пажа, и мы остались вдвоем в темном зале, только свет звезд проникал туда сквозь окна. Лорд зашуршал одеждами и ткнул мне в зад стоячим членом.
«Проклятый сопливый принц», – сказал он и засадил мне.
Когда наставник кончил, пришел Феликс и закинул меня на плечо – как до этого закинул на плечо Линетту другой паж. Мой набухший член терся о тунику Феликса, но я сдерживался, как мог.
Феликс отнес меня в покои Королевы, где та сидела у зеркала и подпиливала ногти.