— Глупости он обычно делает до того, как моей жизни начинает угрожать опасность, — нагло заявила девица, глядя ему прямо в глаза. — А после — становится предельно серьезен. И порой его противник даже успевает понять, что глупость сотворил как раз он.
— Да ты практически угрожаешь мне, Роуз, — Александр неодобрительно покачал головой. Впрочем, особого недовольства он не испытывал. Герцог ненавидел тех, кто униженно молил о пощаде, заливая его туфли слезами. Испытывал легкую брезгливость к ушедшим после вынесения приговора в полную прострацию. Те же, кто огрызались, до последнего сохраняя присутствие духа, были, пожалуй, самой сносной категорией смертников.
— Я отвечаю на ваш вопрос. Предельно честно и предельно подробно, как вы меня и учили, — она плотнее обхватила коленки. Не от страха, скорее — от холода. Невольно излишне сильно прижала обожженную огнем грудь. Зашипела сквозь зубы, устраиваясь удобнее. Но глаз от него так и не отвела.
— Он велел мне что-нибудь передать? — спросил герцог о том, что действительно было важным.
— Нет.
— Выражал недовольство, что ты «сбежала» от него и попала в результате в беду?
— Был расстроен, что я попала в беду.
— Обещал спасти?
— Да. Конечно.
— И ты ему веришь?
— Что будет спасать? Верю. Что спасет? Это не только от него зависит. Он признает вашу силу и вашу хорошую подготовку. Но он не отступит, в это верю твердо.
— И именно это заставляет тебя улыбаться?
— Почувствовать, что ты дорога, что любима — разве этого мало, чтоб вызвать улыбку?
— О чем ты, девочка? Он демон. У него нет души, он любить неспособен.
— «Демону недоступны ни жалость, ни сострадание», — покорно кивнула Роуз. — Да, я тоже читала это в детстве. Но знаете, это описание больше подходит вам.
Наказывать за дерзость не стал — просто вышел. Он уже приговорил ее к смерти, какие могут быть еще наказания? Жестокость ради жестокости? Демоном он как раз не был, поэтому без необходимости силу не применял никогда.
— Позови девчонке лекаря — раны гноятся, — бросил ожидавшему его снаружи Лансу. — Да купите ей на рынке добротное шерстяное платье с исподним и помогите надеть, в подвале холодно. И… кровать, что ль, поставьте. Она, все же, благородного рода, негоже ей спать на полу.
— Да, ваше высочество. Но… как же демон?
— А демон ее уже посетил. В ближайшее время вряд ли вернется. Так что нет смысла мучить девушку дальше — все, что нам нужно было, демон уже увидел.
— Да, конечно. А… как же он? Прошмыгнул-то? Ну и?..
— Что «ну и», Ланс? На то и демон, чтоб поймать его было непросто. Но ничего, мы справимся. Не сработала одна ловушка — значит, угодит в другую.
* * *— Зачем нам спасать ее, Герлистэн, о чем ты? — Ландалиан посмотрел на брата, как на умалишенного. — Все идет по плану, и все идет просто прекрасно. Один из Верховных Рыцарей Дэуса вот-вот казнит ту, что уже отдана сыттару, зная о том, что она отдана сыттару, и тем самым нарушит договор. От нас требуется просто ждать, и мы получим свободу на блюде! Что тебе эта Роуз? Мы станем свободны, у тебя будет любая, любые — без счета!
— Как ты верно сказал — она уже отдана сыттару, — прорычал Герлистэн, с трудом сдерживая гнев. — То есть мне. А я никому и никогда не позволю отнять у меня мое! Никому и никогда, запомни это!
— Но Гер, на кону стоит наша свобода, ради нее гордыней можно и поступиться, — подал реплику Редириан.
— Речь не о гордыне.
— В этом случае можно поступиться и честью, — Ландалиан уступать не собирался.
— Вот ты ей, видимо, и поступился! Когда начал строить козни за моей спиной! План был другой!
— План был именно этот, — вступил в беседу Касавьер. — До тех пор, пока ты не влюбился в эту свою розу, как последний слюнтяй.
— До тех пор, пока я не нашел вариант интересней! Всем нам интересней, а не только мне-слюнтяю. И мы это обсуждали, и вы согласились, что в случае успеха с Черным замком, мы получим больше и сразу.
— А в случае провала? Мы получим как минимум ничего, а как максимум… — продолжали спорить братья.
— А как максимум, мы подождем твоей очереди завести себе юную сильфу, и отправим на смерть ее, чем плох такой вариант? — воззрился Лис на последнего говорившего. — А от моей извольте руки убрать!
— Но, Герли, погоди, остынь. Взгляни спокойно: оно само все чудесно складывается. От нас требуется простейшее — не мешать.
— Оно само? Оно само так сложилось, что у Рыцарей Храма не осталось ни одного экземпляра договора? Само так вышло, что его суть давно потонула под домыслами и пересказами? Само получилось, что герцог так и не нашел текста Статута Преми, по которому был обвенчан?
— Так о том и речь — это сделано было давно. Не лично против тебя и не лично против твоей сильфы. Мы терпеливо выжидали столетиями, чтоб не создать неудачный прецедент, который пробудит человеческую память. Чтоб не явился в последний момент седой монах с криками «не смейте!». А теперь — он не появится, мы знаем точно. Герцог везде искал, он спрашивал всех, посылал запросы в самые дальние обители…
— Вот как раз из самых дальних ответ мог еще попросту не прийти.
— Он бы пришел, если бы они его знали. Послушай…
— Нет, послушайте вы! Роуз — моя сильфа. И убить ее я никому не позволю — ни людям, ни вам! И я очень советую вам, братья, не вставать у меня на пути!
— Боюсь, ты не понял нас, брат, — повысил голос Касавьер. — Это мы никому не позволим встать между нами и нашей свободой. Даже тебе, не говоря уже о твоей девчонке. Ландалиан прав, девчонок много. А момента, когда алтарный камень расколется именно под нашим договором, мы ждем уже слишком долго. Теперь он пришел. Никто не в силах обвинить нас, что мы не чтили договор. Мы чтили его безукоризненно, столетиями. И теперь лишь цепь роковых случайностей привела к тому, что не закончившая перерождение сильфа попала в руки Верховного Рыцаря. А уж то, что он решил казнить юную девушку — не за преступления, но лишь для того, чтобы она не попала к нам — это только его решение и только его ошибка. И никто — НИКТО, Герлистэн — не помешает ему эту ошибку совершить.
— Попробуй мне запретить.
— Я уже тебе запретил. Ты не покинешь Долину, пока все не закончится.
— Моя сильфа еще жива, а значит, и я — все еще живой. Живым же место среди людей, и ты не вправе меня удерживать, — он поднялся. — Прости, беседа перестала быть интересной.
— Ну-ка держите его! — тут же взвился Касавьер, теряя невозмутимость.
Навалились вшестером. Сбежать не успел, отбиться, понятно, не смог.
— Не делай этого, Ксар, — прохрипел из последних сил, глядя на старшего брата.
— Не делать что, Герли? Не сражаться за свободу своего народа? Не стремиться снять с нас вековые оковы? Прости, ты просишь о невозможном.
— Но замок…
— Замок не нужен. Он был хорош, чтоб отвлечь внимание — и не в меру умного герцога, и не в меру влюбленного сыттара.
— Я не…
— Неважно. Это все уже неважно, Герли. Через пару дней ты сам скажешь нам спасибо. Заприте его, братья. Скоро все кончится. Свобода близка.
* * *Бесполезные сожаления Александр предпочел скрыть. Да, заманчиво было мечтать, что, взбешенный увиденным, демон опрометчиво схватится за цепи, дабы освободить свою измученную сильфу. И тут же повиснет на них сам, благо подоспевшие на шум стражники опутают его сетями и обвешают амулетами до полной потери всех его демонических сил.
Что ж, первая попытка провалилась. Но ведь ничего еще не потеряно. Пленница по-прежнему заперта, и по-прежнему очень нужна демону живой и невредимой. Сыттар не соврал своей жертве, для ее свободы он действительно сделает все. Он не отступит, он будет пытаться спасти ее вновь и вновь. Пока не освободит. Или пока не попадется.
Чтобы не допустить первого и увеличить вероятность последнего, герцог полночи провел за анализом ошибок, совершенных при создании неудачной ловушки, и переустановкой охранных амулетов так, чтобы ни в коем случае не пропустить следующего визита демона.
А уже на рассвете встречал присланных ему из храма Мастеровых. Сети и амулеты были хороши, но все же ни в какое сравнение не шли с начертанной по всем правилам пентаграммой. Такому на скаку и по книгам не научишься, такому опытные наставники учат годами, зато и результат превосходит все ожидания. Конечно, чтобы начертить и напитать силой пентаграмму такого уровня, что требовалась сейчас, необходимо не менее тридцати шести часов (а лучше, конечно, и все сорок восемь), так ведь и казнь была отсрочена отнюдь не ради традиций.
Убедившись, что спасти пленницу из камеры невозможно, демон, несомненно, приложит все усилия, чтобы спасти ее по пути на эшафот, или уже с помоста. И потому, пока под громкие крики глашатаев, помост сооружали на главной площади, незаметные мужички в ношеной крестьянской одежде деловито и неспешно занимались некими земляными работами на заднем дворе временной герцогской резиденции. К тому моменту, когда станет ясно, что место казни изменено, у демона просто не останется времени изучать территорию досконально. Да и готовую пентаграмму, как утверждают специалисты, увидеть непросто. Даже демону. Особенно демону.
Пока же дополнительная защита не помешает. Однако, вместо с нетерпением ожидаемого герцогом святого воинства, в усадьбу прискакал лишь один монах в изодранной и обожженной одежде. Буквально свалившись с коня под ноги охране, он сообщил, что в монастырском подворье, где храмовое воинство остановилось на ночлег, среди ночи вспыхнул пожар. Который горожане, справедливо опасаясь и за свои дома, сначала бросились, вроде, помогать тушить.
Однако потом в толпе раздались крики: «Монахи подожгли город!» Подхваченные дураками и паникерами, эти крики множились, словно языки пламени на ветру. Во всех концах все громче, все многоголосей звучало безумное: «монахи хотят сжечь наш город!», «монахи приехали, чтобы сжечь нас всех!» И вот уже не ведра с водой, а камни летели в тех, кто пытался бороться с пожаром. В толпе замелькали дубинки и ножи, охваченные безумной жаждой убийства, горожане сначала набросились на монахов, но вскоре переключились и друг на друга.
— Словно одержимые, ваша милость! Они громят дома и лавки, жгут, убивают! И все это с диким смехом и безумными взглядами. В них словно демон вселился!
— Демон и вселился! Где ваши амулеты? Где молитвы? Где сила Храма? Чем вы заняты там были, что допустили подобное?!
— Так пожар же, ваша милость. Тушили.
— Вы в душах должны пожар тушить, а не деревяшки спасать прогнившие!
— Надо немедленно послать туда войска, ваше высочество, — позволяет себе совет его капитан.
— Войска? Ты представляешь, что будет, когда безумие охватит войска? Организоваться, провести очистительные обряды, — вновь оборачивается герцог к монаху. — Взять ситуацию под контроль: поставить горожан на колени и заставить хором читать молитвы; отсечь одержимых от просто поддавшихся влиянию толпы. Действуйте, не паникуйте! Мне вас учить, как бороться за людские души? И пошлите вестников по монастырям — завтра здесь должно быть все святое воинство!
— Так не успеют до завтра.
— Должны успеть! И пару отрядов — сюда, ко мне. Сохранить в неприкосновенности этот дом, куда важнее, чем успокоить город. Пусть окружают усадьбу по периметру, оплетают заговорами и заклинаниями и ждут гостей! Не исключено, что вся эта безумная толпа сейчас направится штурмовать мои подвалы.
— Так может, не затягивать с казнью, ваше высочество? Раз такое дело, и нечисть так разгулялась…
— Что же ты за монах, раз нечисти испугался? Демон тебе такую возможность дает определить, кто чист, а кто одержим страстями бесовскими. Так пользуйся! А ведьма будет казнена в свой срок, без спешки и суеты, по закону и с благословения Пресветлого Дэуса. Мы не разбой творим, чтоб нам суетиться.
Ведьма! Если б его интересовала смерть ведьмы, та давно уже была бы мертва. Он убил бы ее сам, быстро и безболезненно, без всяких костров и долгих предсмертных мучений. Но герцогу был нужен сыттар, и ради его поимки и Роуз и горожанам придется еще немного потерпеть.
Как ни хотелось отправиться в город, чтоб лично организовать сопротивление нечисти, начавшей атаку чужими руками, пришлось отправлять с монахом своего капитана, а самому оставаться в усадьбе. Все же главная битва будет здесь. Герцог не сомневался, рано или поздно, обезумевшая толпа двинется в усадьбу. А главное — в усадьбу двинется тот, кто все это затеял. Так что город пусть усмиряют монахи, а ему остается лишь ждать.
До полудня все было тихо. Затем прилетел вестник из Тольского гарнизона: отряд, отправленный по указанию герцога доставить четыре подводы с порохом в Черный замок, бесславно погиб, в результате подрыва этих самых подвод еще в дороге. Причины подрыва были не до конца ясны, выжившие говорили о вспыхнувшем на ровном месте конфликте, о безумии, охватившем одного из солдат. Да, в общем, не важно. Пороха в гарнизоне осталось лишь пара бочек, везти его в замок из других гарнизонов — далеко, да и уже бессмысленно: раз демон уже узнал о намерении герцога взорвать чертов замок вместе со всеми его проклятыми сокровищами — он будет препятствовать этому и дальше. Продолжать попытки — лишь множить трупы.
Трупы множились и без того. Несмотря на все усилия монахов, волнения в городе, едва утихнув, тут же вспыхивали вновь, безумие передавалось, словно чума, от соседа к соседу. Уже к обеду герцог мог наблюдать толпы обезумевших лично, они шли на усадьбу бесконечным потоком.
Попав в поле действия монашеских амулетов и очистительных молитв, большинство светлело лицом и опускалось на колени. Тех, кому ни молитвы, ни амулеты не помогали, скручивали веревками и запирали в хлеву.
Однако, пришедшие в себя и отправленные по домам, люди вновь впадали в буйство и присоединялись к нападавшим, стоило им отойти от монахов на пару десятков шагов. А хлев уже к вечеру оказался переполненным, его стены трещали от попыток арестованных пробить их головами, и герцог всерьез опасался, что придется, в итоге дать приказ стрелять. Толпа не убывала, хоть и была покуда бессильна прорваться внутрь охраняемой территории
К вечеру у начальника Сыска уже были вестники с сообщениями о том, что безумие охватило еще около десятка городов по всей стране, и послание короля с требованием решительных действий. Демона по-прежнему не было. Зато в спальне его ожидала Анабель.
Прекрасная и воздушная, она металась по его покоям, словно легкое облачко, носимое ветром.
— Ты нынче без фиалок, — удивления герцог не выказал.
— Что ты творишь, идиот?! — она метнулась к нему, чтобы замереть, не долетев полшага. — Герлистэн обезумел, его сильфы все обезумели… Там — почти война, здесь — почти война… Братья заперли его пока, но запоры не выдержат, рухнут, и тогда… ты хоть представляешь, что будет тогда?! Да он землю и небо смешает за то, что ты сотворил с его сильфой!
— А чего он ждал, отправляя ее ко мне? Что я подарю ей цветов и повезу представлять королю?
— Я не знаю, чего он ждал, я тебе говорила! И говорила, что делать, чтобы все это кончилось: убей ее, убей немедленно! Сейчас же, пока еще можно хоть что-то спасти!
— Что спасти, Анабель? Разве смерть Роуз не приведет к еще большим несчастьям? Ведь обезумивший, по твоим словам, Герлистэн, вот-вот вырвется (зачем его заперли, кстати?) и начнет безудержно мстить.
— Нет! Не вырвется! Наоборот! Да как ты не понимаешь? Сыттар может покинуть Долину, лишь пока жива его сильфа! Убей ее, и он больше не будет тебе угрозой!
— Да, а толпы безумцев, что весь день штурмуют мои ворота? Сыттар не может покинуть Долину, зато его сильфам ничто не помеха. Заперт сыттар, свободен — не важно, они врываются в людские сны, сводят с ума, натравливают друг на друга… Разве со смертью Роуз все это кончится, Анабель? Разве они прекратят?
— Но… — она на миг растерялась. — Но иначе все будет гораздо хуже: ты не выстоишь, он отнимет у тебя свою Роуз, а вместе с ней и жизнь! Он получит сокровище Черного замка — могущество, что позволит ему править миром! Твой род погибнет, твоя страна погибнет, начнется хаос! А это… Это все потеряет смысл, едва Роуз умрет. И ты справишься. Рыцари Дэуса справятся. Они победят безумие, защитят свою паству, лярги будут отброшены, изгнаны из людских мыслей. Ты же закрылся. Храм сможет закрыть и других. Герлистэна сломает неудача, он забросит людские дела, прекратит строить козни…