зависит, умрут ли от голода еще тысячи таких мальчиков или выживут. И
помнить только это и ничего более! Но все же...
Тревожное и неприятное чувство, которое Сергей подавлял в себе все эти
дни, было чувство вины перед Лешкой.
7
Лешка занимался необычной тренировкой: его учили владеть своим лицом. С
ним работал болезненный молодой человек в очках, дужки которых были
перевязаны нитками. У него были необычайно длинные пальцы, кисти рук
казались огромными и жили как бы отдельной от тела жизнью. Лешка с трудом
отводил от них глаза, смотреть на движение пальцев было интересно и немного
смешно.
Молодой человек был студентом театрального института. После стрельбы,
ходьбы по болотам этот преподаватель, да и само занятие казались Лешке
несерьезными. Поэтому и получалось плохо.
-- Ну хорошо, попробуем вот что еще, -- молодой человек снял очки и
протер их кусочком бинта. -- Заплачь.
-- Как? -- удивился Лешка.
-- Ну как, слезами, по-настоящему, чтоб плечи тряслись, лицо исказилось
-- и слезы, слезы!
Студент был какой-то издерганный и говорил резко и нервно, хрустя
пальцами.
-- Это же нарочно нельзя.
-- Надо! Может понадобиться. Вот случится такая ситуация, что заплакать
-- значит спастись. Поймали тебя, понимаешь, поймали, и если ты будешь вести
себя как лейтенант Шмидт, то любой немецкий кретин догадается. А ты
маленький испугавшийся мальчик. А мальчики от испуга плачут. Я понятно
говорю?
Лешка кивнул и попробовал. Ничего не получалось.
-- Это делается так, -- сказал студент и задумался. -- Попробуй
вспомнить, ну, самое тяжелое в жизни, когда тебе было очень плохо. Ну?
Лешка опустил голову и пожал плечами. Студент покашлял, встал, прошел
около Лешки и глухо, скороговоркой проговорил у него за спиной:
-- У тебя мама умерла, я знаю, вспомни ее.
Лешка не обернулся. Он увидел маму, как она пришивает ему на холщовый
карман для карточек большую белую пуговицу. Она тогда склонилась, чтобы
перекусить нитку, и долго так сидела, потом вынула нитку изо рта и,
отдышавшись, тихо сказала: "Принеси ножницы, Алеша..."
И как она лежала в кровати, уже не вставая, накрытая шубой поверх
одеял, и как однажды Вера отвела его в другую комнату и посадила лицом к
окну и велела не оборачиваться, но он обернулся, когда по полу заскрипели
полозья. Вера, пятясь, тащила к двери санки, на которых...
-- Вспомнил? -- тихо спросил студент.
Лешка кивнул. Студент снова сел и посмотрел на Лешку.
-- Ну... -- студент похрустел пальцами, -- тогда сощурь глаза. Сильней.
Тебе больно! Ты один!
Слезы не получались. Студент подался вперед и близко от Лешкиного лица
спросил еле слышно:
-- Но ты вспомнил?
-- Нет, -- Лешка отвел глаза.
Студент встал, подошел к окну и долго стоял, прижавшись лбом к стеклу,
перекрещенному бумажными полосами.
Дверь открылась, вошел Сергей.
-- Володя, я его возьму на полчаса, -- сказал он.
-- Да, да! -- студент поспешно обернулся. -- Да. Пожалуйста!
Сергей повел Лешку по коридору.
-- Сейчас ты встретишься с настоящим фашистом, -- неожиданно сказал
Сергей.
И не успел Лешка опомниться, как Сергей открыл какую-то дверь и
подтолкнул в нее Лешку. На стуле возле пустого стола сидел капитан СС, это
Лешка увидел сразу по форме и погонам. Больше никого в комнате не было. У
Лешки все перемешалось в голове: сейчас сбоку войдут еще эсэсовцы, один с
тонкой палкой, усмехаясь... Дверь лязгнет за спиной...
Лешка попятился.
-- Спокойно, -- сказал Сергей и вышел вперед. Эсэсовец вопросительно
смотрел на него. Это был
некрупный человек, белобрысый, со светлыми бровями и бледными
веснушками на худом лице. Он был выбрит и причесан, но без пояса на кителе,
отчего возникало ощущение неряшливости. Руки его лежали на коленях, видно
было, что он подавляет желание встать.
А-а-а... Мало ли на кого можно надеть форму! Лешка хитровато посмотрел
на Сергея, но его лицо было строгим и напряженным, и Лешка почувствовал, что
здесь нет обмана.
Сергей быстро и отрывисто сказал что-то по-немецки. Офицер коротко
ответил, пожал плечами, встал и подошел к Лешке. Лицо офицера болезненно
перекосилось.
-- И что дальше? -- презрительно спросил он. Лешка кое-что помнил из
немецкого, это он разобрал.
От офицера пахло чужим! Совершенно незнакомый запах. То ли
обмундирование так пахнет, может, кожа сапог, а может, он одеколоном
немецким надушился, гад! Лешка побоялся, что Сергей заставит его коснуться
немца.
- Ты внимательно посмотри на него, -- сказал Сергей. - - Его взяли в
плен партизаны. Он был в карательном отряде, который сжег четыре деревни.
Они расстреливали детей. Но ты видишь, это не зверь -- человек. Возможно
даже, он боится щекотки, -- Сергей спросил немца, тот ответил, усмехнулся,
разведя руки. Нет, он не боится щекотки.
Немец добродушно посмотрел на Лешку, и тому пришлось сделать усилие,
чтобы не отойти на шаг.
-- Сколько он расстрелял сам, он не расскажет.
Офицер вернулся к стулу, сел и .положил ногу на ногу.
-- Боишься его? -- спросил Сергей.
-- Н-не знаю...
-- Сейчас-то он не опасен... Ну, посмотрел?
-- Да... А где он живет? -- неожиданно спросил Лешка и поправился: --
Жил.
Сергей задал несколько вопросов, офицер ответил.
-- Он жил во Франкфурте-на-Майне. У него там квартира из четырех
комнат. Мать, жена и дочь. Твоих лет.
-- А что он до войны делал?
-- А он и до войны был эсэсовцем. Убивал и сажал и лагеря антифашистов.
-- А...
-- Ну?
-- А он учился в школе?
-- О да! Он учился в школе. Возможно, даже был отличником.
-- А когда он?.. Он сразу был такой? Сергей помолчал, глядя на Лешку.
-- Ладно, пойдем.
Они вышли, не взглянув на немца. У двери стоял часовой, значит, Лешка
так растерялся, когда входил, что его не заметил.
-- Нет, капитан Ригерт не родился фашистом, -- сказал Сергей, когда шли
по коридору, -- по потом его начали учить. Когда Гитлер пришел к власти. И
дома, и в школе, и в "Гитлерюгенде". Его стали учить, что есть низшие люди:
негры, евреи, славяне, а есть высшие -- арийцы. И только арийцы имеют право
господствовать и пользоваться благами жизни, а остальные вроде рабочего
скота. А большой ли грех убить вола или лошадь? И такой порядок надо
установить во всем мире: арийцы царствуют, а низшие расы -- в загонах, как
скот. А чтобы установить такой порядок, надо завоевать остальные страны и
уничтожить множество низших людей, освободив место для арийцев. И он даже
сейчас так думает! Он ведь и сейчас чувствовал себя высшим существом, этот
подонок.
-- Его расстреляют?
-- Пока нет. Его будут судить, когда кончится война. Их всех будем
судить!
-- Нам еще сколько до них наступать, -- сказал Лешка.
Сергей посмотрел на него.
-- Да... Наступать... Чтобы начать наступать, надо, чтобы тысячи таких,
как мы с тобой, выполнили свои задания. Десятки тысяч!
-- Дядя Сергей!
-- Опять мы с тобой забыли: не дядя Сергей, а...
-- Сергуня! Ничего, я привыкну. Вы... Ты обещал рассказать, какое у нас
задание.
-- Скоро расскажу, Лешка.
8
Он рассказал через два дня, вечером, после занятий.
С утра Лешку учили бросать гранаты. Сначала он кидал учебные. Падали
они недалеко, и Лешка видел, как скучнел инструктор. Потом инструктор достал
из сумки настоящую РПГ-42, зажал ее в руке, еще раз показал Лешке, как ее
держать, выдернул чеку и подержал гранату довольно долго, поворачивая руку и
показывая Лешке -- все, мол, в порядке, держи сколько хочешь, только скобу
не отпускай. А потом бросил и пригнул Лешку ниже бруствера окопа. Рвануло
здорово.
-- Теперь ты, -- сказал инструктор и достал вторую Гранату.
Лешка сжал ее, торопясь, выдернул чеку и -- не смог бросить. Он знал,
что граната взрывается через одиннадцать секунд после того, как отпустишь
скобу. Время достаточное. Но не мог, ноги затряслись, как после спуска с
крутой горы, голове стало холодно, он держал гранату в вытянутой руке и не
мог отвести от нее взгляда. А вдруг пальцы разожмутся?!
-- Молодец, -- странно ласковым голосом сказал инструктор. -- Хорошо.
Подержал. Теперь спокойно замахнись и выброси ее. Во-он туда.
И Лешка взял себя в руки. Он понял, что все равно ее теперь придется
бросить. Надо. "Надо" -- какое-то очень облегчающее слово. Надо -- значит,
можно не думать о том, к чему приведет. Надо -- и ничего другого не
остается.
Он бросил, и впервые граната улетела у него достаточно далеко. И он не
пригнулся, стоя в окопе, при разрыве своей гранаты.
-- Через три дня отправляемся на задание, -- сказал Сергей, когда
вечером пришли домой. -- Садись и слушай внимательно.
Сердце у Лешки забилось часто-часто: сейчас он все узнает! Конечно, он
давно уже строил разные предположения насчет этого задания. По самым смелым
расчетам, им предстояло добраться до Берлина.
-- Ты знаешь, что такое в Ленинграде потерять карточки, -- заговорил
Сергей. -- Это значит умереть от голода. Но если карточки есть, человек
знает, что он получит еду. Нормы на продукты так рассчитаны, чтобы на все
карточки хватило. Правда, понемногу. А что будет, если карточек выпустить
вдвое больше? За две недели на эти карточки выдадут весь месячный запас
продуктов. И что тогда останется на вторую половину месяца?
"При чем тут карточки? -- думал Лешка. -- Наверно, нам мало еды дадут с
собой, и он хочет меня подготовить".
-- Фашисты начали печатать и подбрасывать нам в город фальшивые
карточки. Несколько недель назад нам удалось ликвидировать их типографию. Но
теперь заработала новая. Недалеко от Луги. Они ее маскируют под
интендантскую команду, которая обслуживает лагерь для военнопленных.
-- А как все это узнали?
-- Там есть наш человек, в деревне, а в лесу целая группа с рацией. Вот
они и сообщили, что в школу -- а команда размещается в школе -- привезли
из-под Сиверской некоего Житухина. Мы выяснили, что он большой мастер
печатать фальшивые деньги и вообще документы, до войны был осужден, отсидел,
а потом сослан. Кроме того, видели, что в школу привезли какое-то
оборудование, которое разгружали ночью. Ну и еще, что очень важно, -- майор
Краузе, начальник команды, есть в нашей картотеке. Это кадровый разведчик. В
деревне большой гарнизон немцев, партизаны атаковать их не могут. Мы с тобой
должны поселиться в этой деревне и сорвать работу типографии.
-- А как? -- Лешка был разочарован и не мог скрыть этого.
-- На месте выясним. Ты чего нос повесил?
-- Я не повесил.
-- А чего ж он висит тогда? -- засмеялся Сергей и зажал Лешкин нос
между пальцами.
9
Днем Лешку привезли на машине к его дому. Лешка поднялся на третий этаж
и отпер дверь. Пока он поднимался, ему казалось, что вот он войдет сейчас в
квартиру и сразу почувствует, что Вера дома. Она выйдет из кухни в кофточке
с закатанными рукавами, и руки будут мокрые, и она, оттопырив губу, сдует
упавшие на глаза волосы и сердито скажет ему: "Где ты болтался, ребенок?"
Он был почти уверен, что так будет, пока не открыл дверь.
В квартире было очень пусто и холодно. Все же у Лешки сильно билось
сердце, когда он шел мимо кухни в комнаты.
На печурке стояла кастрюлька, воду в ней затянуло слоем пыли. В печурке
лежала растопка -- щепочки на кусках обоев. Окно было открыто, на
подоконнике валялась рогатка. Он сунул ее в карман и огляделся. Каким все
это будет, когда он вернется сюда?
Он закрыл окно и прошел в свою комнату. Ходики стояли. Гирька на
длинной цепочке коснулась пола и наклонилась в сторону. Он встал на
табуретку, дотянулся до колечка на другом конце цепочки и поднял гирю. Потом
толкнул маятник. Ходики бойко затикали. Завтра они остановятся, и никто не
пустит их снова. Никто...
Лешка прижался лицом к стене и заплакал.
Машина возвращалась на Васильевский остров после артобстрела. К
обстрелам давно привыкли, и жизнь в городе не прерывалась. На Исаакиевской
площади женщины убирали капусту. Ряды синеватых кочанов пересекали площадь
из конца в конец. С двух сторон площади торчали деревянные вышки со
сторожами.
Машина объехала площадь, поехала по мосту через Неву, на Васильевский
остров. Там, в узкой улочке, пришлось остановиться. Взрывной волной
перевернуло грузовик с хлебом. Хлеб рассыпался по мостовой. Много хлеба.
Быстро собрались прохожие, оцепили это место и никого не подпускали к
буханкам, лежащим на булыжнике. Люди стояли кольцом, держались за руки и
молчали. Они старались не смотреть на хлеб.
Таким Лешка запомнил Ленинград.
10
Шум боя оборвался неожиданно. Только что рвали воздух разрывы гранат,
катилась по ночному лесу нестройная стрельба -- и вдруг тишина.
"Поп-поп-поп..." -- простучала последняя автоматная очередь, и все стихло.
Слышно было, как падает, с шорохом задевая ветки, тяжелая еловая шишка:
короткая пауза, глухой стук о землю... Тихо. Только похрустывают, шуршат
сухие листья, наваленные сверху на Сергея и Лешку.
Сергей пошевелился, потрогал Лешкино плечо, оно слабо дернулось.
Совсем притих парень. Он молчал с самого вылета, когда загудели моторы
и самолет затрясся, разбегаясь по травяной полосе. В самолете он сидел на
скамейке нахохлившийся, птенец птенцом. Только посматривал иногда на Сергея.
Видно, по лицу пытался определить, когда же будет самая большая опасность.
Не определил, конечно. И потом молчал, когда заходили на посадку, на лесные
костры, и штурман вышел и сказал, что вокруг "пятачка" видны в лесу вспышки
выстрелов и командир спрашивает, что делать. Лешка стрельнул взглядом в
Сергея и с безразличным видом потянулся. Храбрился. Для него ночной полет в
холодном, гудящем и трясущемся самолете был страшней, чем бой, которого он
никогда не видел.
Как это часто бывает, хорошо разработанная операция сразу же пошла
наперекосяк. Их должны были принять на аэродроме командир отряда и двое-трое
самых доверенных партизан, дать им надежного проводника и отправить из
расположения отряда так, чтобы никто больше их не видел. Они сели в самое
пекло боя. Партизаны с трудом удерживали район своего штаба. Бой шел весь
день, продолжался ночью, и ясно было, что против таких сил фашистов им не
выстоять, надо быстрей уходить, спасая людей.
Сергей и Лешка еле успели вылезти из самолета, как какие-то люди стали
впихивать в самолет самодельные носилки с ранеными. Тем, кто грузил раненых,
было не до прилетевших, а где командир, они не знали. Стрельба приближалась,
надо было как можно скорей уходить отсюда, но без проводника это было
бессмысленно. В темноте, среди деревьев уже видны были бледные вспышки
выстрелов. Люди суетились около самолета, пилот кричал на них... Сергей
размотал веревку, служившую ему поясом, дал конец Лешке и приказал крепко
держаться за него, чтобы не потеряться в ночной суете.