Сергей. Поехали в другое место, въехали во двор. Здесь Сергей пробыл еще
дольше. Когда вышел, уже темнело.
-- Ну, вылезай. Потопаем на своих. Сергей запер машину, и они вышли на
улицу.
-- Закрутился совсем. Завтра тебя устрою. Переночуешь у меня. Годится?
Лешка кив.нул. Ему было все равно, лишь бы не домой. Туда бы он не смог
сейчас войти, хотя там была капуста. И крупа. И в печке растопка. Он
вспомнил, как она лежит: щепочки на кусках обоев.
Сергей привел Лешку в темную квартиру, зажег керосиновую лампу. Свет ее
после привычной коптилки казался поразительно ярким. В комнате было много
вещей и очень много книг на полках во всю стену. Лешка сразу почувствовал,
что в квартире никого больше нет, вообще никто больше не живет, кроме
Сергея. Он стал осматриваться, и тут его словно толкнуло в спину. Лешка
обернулся. Сергей вскрыл тускло блестевшую, жирную от смазки консервную
банку. Комнату распирало от потрясающего запаха.
-- Вот нам тут и жиры и мясо, -- сказал Сергей и развернул пакет. --
Варить долго, мы уж ее с хлебом. Давай, брат, отоваривайся.
Хлеб был обычный, но не триста граммов, а, пожалуй, все полкило, как
теперь по рабочей карточке стали давать. Прошлой зимой выдавали на рабочую
карточку по 250 граммов в день, а на детскую -- 125 граммов. Этот
разрезанный на сухарики кусочек хлеба да кружка теплой воды -- вот как они
завтракали, обедали и ужинали прошлой зимой!
Сергей нарезал хлеб и намазал на кусок тушенку. Получилось очень
толсто, и сверху белые тающие слои жира, и темно-красные волокна мяса, и
этот запах, от которого до боли свело все кости лица, а рот переполнился
слюной...
Они съели половину банки, а она была величиной со стакан, если не
больше. Сергей хотел намазать Лешке еще один кусок, но Лешка замотал головой
и даже руки выставил, отталкиваясь:
-- А завтра же?!
-- Н-да-а... -- Сергей поцокал языком. -- Может, это и разумно. Завтра
сварим.
Но он все же отрезал совсем маленький кусок хлеба, намазал тушенкой и
дал Лешке.
-- Поставим жирную точку, -- улыбнулся он и подмигнул.
И Лешка увидел Верку, как она подмигивает ему, уходя... Это было
сегодня, недавно, но кажется, что давно и совсем в какой-то другой жизни.
4
Лешка всегда спал мало, а на новом месте особенно. На следующий день он
проснулся в пять утра. Солнце еще не встало, небо пасмурное. Он оделся,
заглянул в соседнюю комнату. Кровать не убрана. На столе ключ и записка.
"Алексей! Постараюсь прийти за тобой пораньше. Свари тушенку --
керосинка в кухне, крупа на столе. Читай. Гулять захочешь -- на улицу не
ходи, будь во дворе. Дверь запри обязательно. Сергей".
Написано было небрежно. На слове "читай" карандаш сломался, дальше
буквы процарапались. Сергей торопился. А куда?
Лешка осмотрел квартиру. Много мебели, книги и все какое-то нетронутое.
Чем же тут топили зимой? И "буржуйки" нет. И кто такой Сергей, в конце
концов?
Вчера Лешке было не до размышлений, хотя в Сергее он и почувствовал
что-то неестественное. Не инвалид, не старик, а в штатском. Непривычно... А
тушенки столько откуда? И какой-то он не по-ленинградски крепкий, движется
быстро. Лицо, правда, спокойное, кругловатое. Не такое, как, по Лешкиным
представлениям, у настоящих немецких шпионов: горбоносых, длиннолицых, с
водянистыми глазами.
Лешка отгонял подозрения, убеждал себя, что тогда бы Сергей не ездил
открыто на машине, не вышли бы люди с носилками, и в дома бы он входил
крадучись, а труп Михеича спрятал бы, если это его жертва или сообщник. Все
же подозрения, хотя почему-то и не пугали его, нет-нет да и возвращались.
Прежде всего Лешка стал варить тушенку, все время размышляя над
запиской. Там не было сказано "свари и ешь". А было "свари". Как это
понимать? Ждать Сергея? Или это можно понять как само собой разумеющееся
"сварил, так ешь"? Последнее казалось очень разумным. В конце концов он
сварил суп и, не дав как следует развариться пшену, съел свою долю. Сергей
придет и поест, а Лешка уже сыт. Все же он съел несколько меньше половины,
чтобы иметь право не отказываться, если Сергей предложит есть вместе.
Потом он принялся за книги. Конечно, если б мама была жива, она бы не
разрешила жечь книги, ну, может, только некоторые. А они с Веркой сожгли
все...
Книги были незнакомые и не детские. Он наткнулся на толстую, огромную
книгу с массой интересных картинок. Книга была, очевидно, религиозная, так
как у одного человека в длинном халате над головой все время висело светлое
колечко. Написано было на немецком языке, похоже, стихами.
Лешка опять задумался о Сергее. Но потом все же досмотрел до конца
жутковатые картинки. Дело там происходило, по всей видимости, в аду.
В час дня Сергея еще не было. Лешка вышел из квартиры, запер, подергал
дверь и пошел гулять. Через час, изучив двор и все подворотни и подъезды и
не найдя ничего интересного, он вернулся. Только хотел вставить ключ, как в
глубине квартиры звякнуло что-то металлическое. У него так забилось сердце,
что он выронил ключ, зазвеневший на бетоне. Лешка схватил ключ и бросился к
лестнице, но тут дверь резко распахнулась.
-- Э! Ты куда?
Это был Сергей. Пришлось вернуться, хотя испуг не проходил. Он мог
поклясться, что звук был далеко в глубине, а перед тем, как дверь
раскрылась, за ней не было никаких шагов.
Сергей внимательно посмотрел на него и потрепал по затылку. В квартире
было тихо, и Лешка опять чувствовал, что они одни. Но он настороженно
прислушивался, а потом посмотрел на ноги Сергея. Тот был в обычных
полуботинках на резине -- стук от них на паркете будь здоров!
Сергей с интересом наблюдал за ним, стоя в передней. Лешка перехватил
его взгляд и покраснел. Тогда Сергей поднял указательный палец и вдруг
стремительно и бесшумно пробежал весь коридор до кухни.
-- Ну, как объяснение -- годится? -- улыбнулся Сергей.
Лешка кивнул. Напряжение отпустило.
-- Ты не подумал, что у меня второй ключ, следопыт?
Лешка покачал головой. Они вошли в комнату.
-- Ты понимаешь, какое дело... Опять я ничего не успел для тебя
придумать. Верчусь, кручусь. Дел, сам понимаешь, много.
-- Ничего, -- сказал Лешка, подавляя желание спросить, что же это за
дела.
-- Сейчас опять ехать надо, -- Сергей закрывал портфель. -- Я там
греться поставил. Поедим сначала.
-- А где книга?
-- Какая?
Лешка показал на шкаф. Он прекрасно помнил, что там между двумя серыми
стояла желтая книга. Правда, он до нее не добрался, высоко.
-- Вот эта? -- Сергей вынул книгу из портфеля. -- Да.
-- Читал ее?
-- Нет.
-- А почему ж ты о ней вспомнил?
-- Ну, видел, -- Лешка повел плечом, -- она желтая.
Сергей хмыкнул, прошелся по комнате, потом сел и постучал по столу
пальцами. Он смотрел на Лешку задумчиво.
-- Выйди в ту комнату, -- вдруг сказал он. Лешка вышел, лихорадочно
соображая, что такое он мог натворить.
-- Войди, -- сказал Сергей.
Лешка вошел и удивленно посмотрел на Сергея, по-прежнему сидевшего за
столом.
-- Смотри! -- Сергей показал на стол. -- Что тут изменилось, пока ты
уходил?
Ничего особенного там не менялось, так, мелочи. Металлическая лапка,
сжимавшая пачку бумажек, уехала на край стола. Алюминиевая кружка
повернулась ручкой в другую сторону, а портфель лежал чуть под другим углом.
Лешка сказал об этом.
-- Скажите пожалуйста! Портфель, правда, тут ни при чем, как лежал, так
и лежит, а вообще неплохо.
-- Портфель подвинулся. Он вот так лежал, -- Лешка слегка подвинул его
на место.
Сергей нахмурился, привстал, протянул руку за лапкой с бумагами и
вернул ее на место, следя за своим локтем. Действительно, локоть мог задеть
портфель.
Сергей посвистел задумчиво, глядя в пол, потом притянул Лешку, поставил
его между колен и очень серьезно посмотрел на него.
-- Вот, брат, какие дела...
Судя по его лицу, дела были плохи, но Лешка никак не мог понять, что
произошло.
-- Тебе сколько лет, Алеша?
-- Двенадцатый.
-- А в детдом ты очень хочешь? Лешка пожал плечами и опустил голову.
-- У меня карточек нет...
-- Карточек... Карточек у тебя нет, это верно, -- Сергей растрепал ему
волосы и встал. -- И не знаю, хорошо это или плохо. Ладно! -- он сразу
подтянулся и стал таким же строгим и озабоченным, каким был вчера после
разрыва снаряда. -- Иди ешь. А потом сиди до моего прихода и никуда не
выходи.
x x x
"В целях пресечения злоупотреблений продовольственными карточками и
недопущения получения продтоваров по возможным фальшивым карточкам провести
с 12 по 18 октября 1941 г. перерегистрацию продовольственных карточек на
октябрь месяц".
Из постановления Ленгорисполкома от 10.Х.41 г.
x x x
После перерегистрации выявился переизбыток карточек, в основном за счет
фальшивых: на хлеб -- на 88 тыс. шт.; на мясопродукты -- на 97 тыс. шт.; на
жиры -- на 92 тыс. шт.
Так еще в самом начале блокады была обнаружена диверсия, организованная
фашистской разведкой. Расчет заключался в том, что наводнение Ленинграда
массой фальшивых карточек приведет к быстрому истощению продовольственных
запасов и к окончательной гибели города от голода. Диверсия имела
систематический характер и планировалась на весь период блокады.
x x x
"...Считаю необходимым отметить также, что качество полученного мною
оборудования не полностью соответствует технической сложности задачи. Однако
привлеченный мною специалист способен, по-видимому, даже на такой машине
довести идентичность продукции оригиналу до высокой степени.
Подготовка кадров для массовых акций будет завершена к середине ноября,
как и намечалось.
Майор Краузе".
Из рапорта начальника спецкоманды "04-Р"
3.IХ.42 г.
5
-- Я все больше думаю, -- сказал Сергей, -- что базироваться на
партизан мне нельзя. Деревня -- все на виду. А Краузе не дурак, своих людей
наверняка там держит, помимо гарнизона. Появлюсь в деревне -- и привет. А в
лесу сидя, ничего не сделаешь, работать надо вблизи самой школы. Если не в
самой.
-- Что ты мне долбишь, что черное -- это черное? -- вяло сказал Хазин,
растирая ладонью лицо -- он не спал вторые сутки.
Они сидели в зашторенной полутемной комнате. Ветер шевелил тяжелую
занавеску. Весь пол у окна быЛ покрыт битым стеклом.
-- Если придумал что, -- сказал Хазин, -- то не тяни.
-- Придумал. Я там появлюсь как глухонемой, скажем. Юродивый. В общем,
придурок.
-- Придурок... -- вздохнул Хазии, -- ну и что ты сможешь делать? Ходить
да мычать? Чуть что умное сделаешь, тут тебе и... Как ты местных будешь
привлекать? Ни с кем же не поговорить, не встретиться. Как без рук.
-- Руки я себе нашел. Буду ходить с мальчиком. Племяш он мой, допустим.
Я-то беспомощный, он за меня все делает, и подозрений это не вызывает.
-- Слишком эффектно. Это же все-таки Краузе! Такой спектакль у него под
носом. Нет, выпукло слишком.
-- Да почему?! Вы что, в деревнях не бывали? Там чуть не в каждой свой
дурачок.
-- Это же как сыграть надо! Хотя... -- Хазин оживился, -- бороденка у
тебя растет плохо, реденькая, клочками. Сено в волосах, в глазах пусто... А
парнишка вокруг шустрит, милостыня там, разговоры слушает, с кем надо сам
поговорит... Да, ничего. Но где такого парня взять? Проболтается, не
сыграет...
-- Парень есть.
-- Способный?
-- Более чем. Круглый сирота к тому же. Подготовлю за две недели.
- Стоп, стоп! Не увлекайся. -- Хазин встал, потянулся и зашагал по
комнате, хрустя подошвами на битом стекле. -- Давай-ка все заново взвесим.
6
Подготовкой мальчика занимался не один Сергей -- несколько инструкторов
обучали его профессии разведчика. Он изучал по картинкам форму и знаки
отличия родов войск немецкой армии. Любимым предметом было у Лешки изучение
оружия, в основном немецкого. Разбирая и собирая парабеллумы, автоматы,
карабины, ни так наловчился, что, например, пистолет "вальтер" собирал с
закрытыми глазами. Эти пистолеты он полюбил за изящество и удобство. Он
спросил Сергея, дадут ли ему пистолет в личное пользование. Сергей понимал,
что Лешка, как всякий мальчишка, увлечен игрой в оружие. Все эти занятия да
и туманное, совершенно пока неясное для Лешки будущее задание тоже были
игрой. Игра помогала обучению, и Сергей не хотел обрывать ее раньше времени.
Он объяснил, что работа разведчика заключается не в том, чтобы убивать
врагов, это делают солдаты на фронте и партизаны, а в том, чтобы узнавать о
враге важные сведения, которые помогают победить в войне. И что если дело
дошло до стрельбы, то это, вероятней всего, провал. Лешка поскучнел, и
Сергей добавил, что разведчикам все-таки приходится пользоваться оружием и
стрелять надо уметь отлично, но носить пистолеты с собой им не придется, при
случайном обыске это может все погубить.
Стрелял Лешка плохо. Прилично получалось только из винтовки, да и то с
упора. Сергей заметил, что стрелять из автомата с рук Лешка даже
побаивается. Когда тяжелый немецкий автомат начинал грохоча трястись у пего
в руках, Лешка смотрел уже не на мишень, а на автомат -- старался совладать
с ним и вернуть в прежнее положение. Сергей надеялся, что дело наладится,
когда мальчишка физически окрепнет, он был еще слаб.
Да и не диверсанта же он из него готовит, не бойца. Куда ему с такими
ручонками! Сообразительность, способность не теряться, ну и, конечно,
высокая сознательность-- вот что в нем самое ценное. Все это так, но, если
они попадут в переплет, драться придется одному. 'Может, попробовать найти
другого? Времени мало, но еще несколько дней есть.
Сейчас он смотрел на мальчика, старательно закрывавшего глаза, но,
конечно, не спящего. Худое плечо торчит из-под одеяла, бледная щека. Длинные
ресницы. Он только что заметил, какие у Лешки длинные ресницы...
Да нет -- спит. Сморило.
Нет, не будет он никого больше искать. Он привязался к этому
молчаливому мальчугану с большими взрослыми глазами. Да и Лешка к нему...
Они сроднились за эти дни. А это стоит многого.
Сергей прошел в свою комнату, сел на кровать. Он впервые дал волю тому
неясному чувству, которое тщательно подавлял в себе в эти дни. Оно возникло
в тот момент, когда, пораженный Лешкиной наблюдательностью, он сложил в
голове план операции. Он тогда увидел способ, которым лучше всего можно
выполнить задание. От того, выполнит, ли он его, в какой-то степени зависит
судьба Ленинграда, его способность выстоять. И здесь необходимо отбросить
все личное. Он был профессиональным разведчиком и давно научился не
принимать в расчет свои желания и свою безопасность. Но мальчик... Чем
кончится для него вся эта история? И имеет ли Сергей право брать его на
опасное задание? Но ведь все уже с Хазиным взвесили: самый правильный путь
-- этот. Юродивый и мальчик-поводырь. И надо все время помнить, что от них