километрах в направлении на северо-запад должна быть просека. Столб,
отмечающий угол восьмого лесного квартала, -- главный ориентир.
Места были пустынные, за весь день они никого не встретили, видели
только трех женщин, косивших на том берегу.
Вышли на просеку. Лешка еле шел. Он уже не пытался скрывать, насколько
устал. Но до землянки Потапа оставались какие-то сотни метров, и Сергей не
останавливался. Через полчаса они улягутся на лапнике, и будет горячая еда,
отдых, сон. И связь с Центром. Надо сообщить о неудачной высадке и о том,
что до места все же добрались.
Столбик с номером 8 нашли неожиданно легко -- на нем был свежий затес,
заметный издали.
Сергей усадил Лешку под разлапистую ель и наказал никуда не двигаться.
А сам, определив направление, быстро пошел в глубь леса. Через каждые
двадцать шагов он покрикивал сойкой. Крик этот громкий, довольно противный,
но вполне обычный в таком лесу. Условного ответа не было. Землянка надежно
замаскирована, но охранение у них должно быть постоянное, а если группа
куда-нибудь переместилась, то кого-то должны оставить. О вылете им сообщили,
они ждут. Сергей остановился и снова прокричал сойкой. Тишина, только
вершины елей шумят под ветром. Сергей стоял, наклонив голову, и слушал. В
хвое под ногами блеснуло что-то. Он нагнулся. Гильза! Еще и еще! Целая
россыпь. Немецкие автоматные гильзы. "Все! Засада!" -- подумал он. Он стоял
нагнувшись и ждал, что сейчас из-за деревьев раздастся короткий окрик... Или
просто очередь? Нет, будут брать живым. А Лешка?! Сергей медленно разогнулся
и посмотрел по сторонам. Потом сделал шаг вперед. Перед ним была небольшая
прогалина, заросшая по краю орешником. Он вгляделся. Перебитые ветки, сбитые
на землю зеленые листья. Стреляли туда. А теперь притаились и ждут? Вряд ли.
А, была не была!
Сергей вышел на прогалину, и ему открылся развороченный взрывом лаз в
землянку. Он опустился на колени, заглянул вниз и спрыгнул в яму. Потолок
частично обрушился, засыпав нары. Грубо сколоченный столик иссечен
осколками. На нем, верно, стояла рация. Обрывки бумаги, смятый котелок...
Сергей представил Мишу Панова, как он сидит на этих нарах и ест из котелка
кашу. Спокойный, добродушный парень и верный товарищ -- Миша Панов по кличке
Потап.
С шорохом осыпалась земля, поползла ручейком. Да, произошло это совсем
недавно, может быть, сегодня утром. Третьего дня Потап выходил на связь --
все было в порядке.
Сергей еще раз осмотрелся. В дальнем углу он увидел автомат ППШ с
исковерканной ложей. Вытащил диск, открыл его. Не больше десятка патронов
оставалось там. Значит, отстреливались, значит, у них было время оставить
для него сообщение о самом важном. Например, где взрывчатка. Если бы они
хранили ее здесь, после взрыва гранаты от этого места вообще ничего бы не
осталось. Взрывчатка спрятана где-нибудь в лесу.
Как это могло произойти? Случайность? А что делать немцам в глухом
бору? Партизан здесь нет, место спокойное, немцы леса не прочесывают...
Размышляя, Сергей внимательно осматривал землянку, пазы между жердями,
укреплявшими стены. От взрыва жерди расползлись, повыпадали. А это что? Из
рыхлой земли между двумя жердями торчал конец металлической ложки. Сергей
осторожно потянул ее. На ручке было выбито "Миша". Еще в училище была у
Потапа эта ложка из нержавеющей стали. Сергей вытянул ее всю, и вместе с
землей выпала свернутая в трубочку бумага.
Коряво, торопливо было написано карандашом: "Окружены. Внезапно. Кто
предал? Предлагают сдаться. Прощайте, товарищи. Потап".
Сергей порылся в стене. Там больше ничего не было. Ни слова о
взрывчатке. Не успел о ней подумать Миша Панов, другое его мучило в
последние минуты: "Кто предал?"
Так, теперь предстоит выйти отсюда. Если засада все-таки есть, то
сейчас наверху уже бесшумно подошли к лазу и ждут его. И тогда бессмысленно
заставлять их ждать долго.
Сергей подтянулся и вылез наружу.
Никого. Тихо. На этот раз повезло. Но радоваться нечему. Группа
уничтожена. Рации нет. Взрывчатки тоже.
Сергей медленно возвращался к тому месту, где оставил Лешку. Что делать
дальше? Поблизости лесной кордон. Это запасная явка. Обосноваться там,
начать выяснять обстановку в Кропшине? Нет. Во-первых, явка запасная, на
крайний случай. Во-вторых, появиться им двоим на малолюдном кордоне опасней,
чем в большой деревне, в гуще немцев. Чем нахальней и безрассудней, с точки
зрения разведчика, они будут действовать, тем больше шансов на успех. В
этом, Сергей был убежден. Явка в Кропшине считается надежной, но ее надо
подготовить.
Засело в голове это "Кто предал?". Если бы немцев навел на землянку
кто-то из самой группы, Потап бы это узнал в последний момент и написал бы.
Да и все четверо были надежные ребята. С кем группа имела связь? Явку на
кордоне они, кажется; не трогали. Проверяли только кропшинскую явку
ветеринара Гаврина.
Значит...
Но Гаврин -- это основное звено операции. Только используя эту явку,
можно подобраться к школе, к хозяйству Краузе. Значит, остается либо
отказаться от всего плана, либо рискнуть и прийти к ветеринару. Отказаться
от плана нельзя, потому что другого нет. Но если он выдал Потапа?
Лешка спал, свернувшись у основания ели. Сергей тихо подошел вплотную к
нему. Лешка не просыпался.
"Да, Алеша, попали мы с тобой в переплет!"
Сергея снова охватила жалость к мальчику.
Взять бы его сейчас в охапку, унести в глухую деревушку, есть тут
такие, где ни немцев, ни полицаев, отдать какой-нибудь доброй бабке, и пусть
живет там до победы. Не детское дело эта чертова война!
Но что Сергей сможет без него? В кармане лежит справка, выданная
психдиспансером города Гдова, удостоверяющая его, Сергея, полную от рождения
невменяемость. Только племянник Лешка мог привести его сюда, за сотни
километров, к дальнему родственнику Григорию Гаврину, шурину Сергеева брата.
Один, без Лешки, он сможет просуществовать в качестве дурачка до первой
проверки документов. Нет, без Лешки ему не добраться до Житухина, до его
станков и машин, печатающих фальшивые карточки для Ленинграда.
Лешка не шевелился, но дыхание у него вдруг изменилось.
-- Это я, -- сказал Сергей. Лешка повернулся и. открыл глаза...
-- Если проснулся и слушаешь, -- сказал Сергей, -- дыхание не затаивай,
дыши глубоко, громко, а то сразу видно, что притаился.
-- Я постараюсь... Ну что, дядя Сергей?
-- Да все в порядке. Все идет, как и планировали. Эту ночь переночуем в
лесу. Верней, ты будешь спать один. Я сейчас пойду в Кропшино, проведаю
твоего троюродного дядю.
-- А я как же?!
-- Я сейчас устрою тебе отличный шалаш, и будешь спать за милую душу. Я
часа через три приду. Ветеринара надо же предупредить, что мы появимся,
иначе он нас не узнает.
Лешка насупился, отвернулся.
-- Вот что, Леша. Начинается настоящая работа, когда приказы не
обсуждаются. Даже если тебе приказ непонятен, ты должен его спокойно
выполнять. А сейчас давай делать шалаш. Лес тут спокойный. Никого нет.
Зверье тоже мирное -- белки, зайцы... Зайца не боишься?
Когда поставили неприметный шалашик и Лешка залез в него, Сергей присел
рядом на корточки и как можно спокойней заговорил:
-- Есть такое правило в нашей работе: если двое расстаются, то
назначают контрольный срок на случай, если что-то, ну, скажем, изменится и
один не сможет прийти на встречу вовремя. Мы с тобой тоже обязаны такой срок
назначить, хотя особой необходимости и нет.
Мальчик затих в своем гнезде и слушал настороженно.
-- Я приду часа через три-четыре. Но допустим, ты просыпаешься утром, а
меня еще нет. В этом случае ты ждешь меня приблизительно до полудня, никуда
не сходя с места. Но потом тебе надо отсюда уйти. Выйдешь к тому месту, где
река делает изгиб, и пойдешь влево берегом до деревни Сухове. Там
попросишься к кому-нибудь, лучше к одинокой старой женщине, расскажешь свою
запасную версию, что ты из Гдова, разыскиваешь сестру матери Евдокию Кашину,
тетю Дуню. А твои все погибли...
-- Да я помню! Почему ты не придешь? Лучше я с тобой пойду!
-- Не приду -- значит, что-то изменилось и мне нельзя прийти. В
Кропшино ни в коем случае не ходи и меня не разыскивай. Только в Сухове.
Попросишь приютить тебя, устроишься и будешь ждать, пока я не появлюсь. Это
приказ. Понимаешь?
-- Да, -- прошептал Лешка, -- Сергуня, ты осторожней иди... А я спать
все равно не буду.
-- Ладно. Но пока мне рано идти, ты можешь подремать.
Сергей прилег возле шалаша, делая вид, что не торопится. Лешка
повозился и быстро затих. Сергей прислушался -- мальчик спал. Тогда он
осторожно положил в шалаш свой мешок, бесшумно поднялся и пошел к просеке.
x x x
Сов. секретно экземпляр ед. объект 457/21
"КРОПШИНО, 28 октября 1942 г.
Мною, майором Краузе, выдано денежное вознаграждение в сумме 200
(двухсот) рейхсмарок осведомителю "Сирень" за представление ценных сведений
о дислоцировании диверсионной группы противника. Информация подтвердилась
полностью. Проведенной акцией группа ликвидирована 27.Х.42, в 16 часов.
Захвачено: рация типа "Север", три автомата русского производства. Пленных
нет.
Подпись".
На обороте от руки по-русски:
"Расписка.
Я, "Сирень", получил от господина майора 200 (двести) рейхсмарок.
28 окт. 42 года.
Сирень".
13
Лешка проснулся, когда солнце было уже высоко. Лучи его били сверху и в
глубь шалаша не попадали. Они нагрели ноги так, что ботинки были горячие.
Лешка поспешно выбрался из шалаша. Сергуня лежал невдалеке на лапнике.
Услышав Лешку, он поднял голову.
Лешка и обрадовался и удивился. Он всегда безошибочно чувствовал,
например, в темной квартире или в подъезде, есть кто-нибудь или пусто. А тут
не почувствовал Сергуню! Может быть, потому, что в лесу? Или он сильно устал
вчера -- поэтому?
Сергуня сказал, что в Кропшине все в порядке и часа через два они
пойдут туда. Еще он сказал, что немцев там много.
День был ясный, но довольно холодный. Была середина осени, и лес стоял
расцвеченный красками, тихий, опадающий.
В мешке у Сергуни была кружка, он взял ее и ушел искать воду, наказав
Лешке развести у комля елки маленький костер и печь картошку. Леша занялся
костром и не заметил, как пролетело время. Он обернулся на шорох шагов.
Сергуня шел медленно, держа кружку в ладонях. Склонив голову набок, он
пристально смотрел в кружку, словно там что-то плавало. Губы его шевелились.
-- Чего там? -- спросил Лешка.
Сергуня не ответил, нагнулся, поставил кружку на землю, потом лег на
спину и закрыл ладонью лицо. От солнца, что ли?
-- Уже спеклись, наверно, -- сказал Лешка, -- можно есть.
Сергуня не шевелился.
-- А ты там попил? -- спросил Лешка, беря кружку. Сергуня повернулся и
посмотрел на Лешку. Но это
не был взгляд, лицо его повернулось к Лешке, но глаза были пусты и
смотрели сквозь Лешку, как у слепого. Сергуня медленно облизал губы и лег на
живот, прижавшись щекой к земле. Пальцы его все время шевелились, он теребил
какой-то прутик.
-- Ты что? -- прошептал Лешка.
И тут он понял, что пришло время, и Сергей стал дурачком Сергуней.
Лешке сделалось тоскливо и одиноко, когда он подумал, что, наверно, уже
никогда не сможет разговаривать с Сергуней, не услышит от него ни шутки, ни
приказа, никогда уже тот не скажет, что и как надо делать. Не улыбнется
ободряюще. Не подмигнет. И Лешка почувствовал, что он совсем один на этой
поляне.
-- Пожалуйста, не надо... -- тихо сказал он, -- еще же нет никого...
Сергуня пошевелился, медленно поднялся, подошел к кострищу и присел,
вытянув руки над углями. Он пошевелил пальцами и забормотал что-то про себя,
слов было не понять, он бормотал какую-то песню, почти без мелодии, унылую,
нескончаемую...
Лешка отвернулся, по щекам его потекли слезы. Он всхлипнул судорожно,
вытер лицо кулаком. Что же делать теперь, ну что делать?! Надо же, наверно,
идти в деревню... А когда? Может быть, Сергуня хоть как-нибудь даст понять,
что пора? И как лучше идти -- по дороге или прокрасться через огороды? И
Лешка почувствовал, как на него тяжко наваливается ответственность. Теперь
он все должен решать сам. И думать надо не только о себе -- еще и о Сергуне,
О нем же надо заботиться, кормить его...
Лешка встал. Слез уже не было. Вопросы больше не наваливались всем
скопом. Сначала надо накормить его. И поесть самому.
Палочкой он выкатил из кострища спекшиеся картошины. Три подвинул
Сергуне, две -- себе.
-- Давай поедим, -- сказал он. -- Тебе очистить?
Сергуня не ответил, просто взял картошину, макнул в соль, развернутую
Лешкой, и принялся есть, не очистив. Правильно: обугленная кожица вкусная,
кроме того, так сытней. Лешка съел свою долю, запил водой. Сергуня третью
картофелину не взял -- отвалился от костра, лег на спину.
-- Ешь, -- сказал Лешка, -- я уже сыт. Сергуня смотрел вверх, на
вершины деревьев. Лешка разломил картофелину, протянул ему половину,
-- Я правда сыт. Ешь!
Но Сергуня вяло оттолкнул его руку и отвернулся. Лешка доел все,
размышляя, как быть дальше. Потом он затоптал костер, взял Сергунин мешок и
протянул ему.
-- Нам пора идти?
Сергуня не ответил, взял мешок, стал его теребить, глядя
остановившимися глазами в сторону. И Лешка рассердился. Зачем сейчас-то эта
игра?! Мог бы хоть слово сказать!
-- Пошли!
Он зашагал прочь от костра, не посмотрев на Сергуню. Отойдя шагов на
пятьдесят, Лешка обернулся. Сергуня шел за ним. Но куда идти? Где Кропшино?
Карту окрестностей Кропшина он учил наизусть, сейчас ему нетрудно было ее
вспомнить. Но где они находятся? Пока шли сюда, Лешка полагался на Сергуню и
не старался замечать дорогу. Он помнил только, что пришли они прямо с юга.
Потом этот изгиб реки у края леса... Сухово должно быть вон в той стороне.
Ага, значит, они недалеко от южного края бора, а Кропшино должно быть влево
километрах в пяти. Надо идти на запад. Или не совсем на запад? Конечно,
можно было сказать Сергуне, что он не знает дороги, и пусть тот перестанет
притворяться, но Лешка был на Сергуню сердит, да и не хотелось обнаруживать
слабость. Ничего, сам найдет выход. Надо скорей выйти из леса, найти дорогу
со столбами, и тогда все будет ясно. А то в лесу проплутаешь!
Лешка круто свернул влево и покосился на Сергуню. Тот шел сзади и
бормотал что-то, наверно, опять пел. Хорошо устроился, никаких у него забот!
Тут Лешка немного устыдился; Сергуня ведь только притворяется, на самом-то
деле он все понимает, и если Лешка что-нибудь сделает не так, он его
поправит. А может, он уже так замаскировался, что и поправлять не будет?
Одно только ясно: не надо на него рассчитывать, надо решать самому. И от
этой мысли Лешка почувствовал себя совсем взрослым и сильным, и усталости
больше не было. Лешка знал, что он теперь главный в их группе, и лицо у него