ненадежным. Пока он их еще терпит, но, когда потребуется активная работа,
как он себя поведет? И есть ли уверенность, что он уже не работает на
Краузе?
Житухин живет в школе, никуда не выходит, печатает там спокойненько
фальшивые карточки... До него не добраться. А и доберешься, так что?
Взрывчатки нет, школу не взорвать, станки не уничтожить. И рации нет, чтобы
запросить помощь. И вообще, Хазин, не получив ,,} никакого сообщения в
течение этих двух недель, вполне уже мог поставить крест и на Потапе и на
Сергее. Да и на всей операции.
Один появился прочный островок в этом колеблющемся мире -- Женька.
Злой, ненавидящий, весь нацеленный на борьбу. Но в то же время наивный,
неумелый... Ну, украли они у шофера немецкого грузовика домкрат и сумку с
инструментами. Собирались прокалывать шины машин, поджечь бочки с горючим...
Разумеется, Сергей запретил им такие детские диверсии. Но с Пашкой Женька
придумал здорово! Убедить всю деревню, что Пашка отщепенец и все ребята его
презирают,-- это было непросто. Тут, конечно, сам Пашка здорово поработал.
Но односельчан он смог провести, а Краузе? Насколько майор верит Пашке?
Опять неясность. И что такое Краузе?
Сергей до сих пор не имел представления о своем главном противнике. Он
больше не видел его, кроме той встречи у школы. Он не слышал его голоса, не
видел глаз. Деревенские считали его простым интендантом, своего рода
завхозом, штатским человеком, в силу обстоятельств надевшим военную форму. А
у него двадцатилетний стаж разведывательной работы!
Да, не все было понятно... Ну, есть в лесу лагерь для военнопленных.
Так почему бы Краузе не держать мастерскую по изготовлению карточек там, за
колючей проволокой?
Сергей сидел у себя во времянке, вязал веники и мучился: что
предпринять?
Веников он навязал уже порядочно. Евдокия Ивановна все относила немцам.
Для школы нужно два, ну три веника в месяц. В лагерь отправляют? Что же это
за концлагерь, куда требуется такое количество веников? Странно... Следовало
узнать хоть что-нибудь об этом лагере. Но как? Сергей пока не придумал.
Главным сейчас было другое -- Житухин, карточки. Что это за человек такой --
Житухин? Предатель? Или просто привезли его и заставили работать?
Сергей вызвал во времянку Пашку. Конечно, не следовало раскрывать себя
другим ребятам, надо было ограничиться Женькой, но Сергею необходимы были
сведения из первых рук, приходилось идти на дополнительный риск.
Пашка рассказал много интересного. В школе было несколько комнат,
которые постоянно охранялись часовыми. В одной комнате Пашке удалось в
открывшуюся дверь заметить высокий шкаф с множеством ящиков, на которых были
написаны буквы. Нетрудно было сделать вывод, что в школе находится большая
картотека.
Но для изготовления фальшивых карточек картотека не требуется,
Возможно, это картотека на заключенных в лагере.
По словам Пашки, Краузе ездил в лесной лагерь не каждый день. Иногда к
нему приезжали оттуда офицеры.
В школе Пашка часто встречал пожилого человека в круглых очках и с
густой бородой, закрывавшей чуть ли не все лицо. Он жил в комнате, где
раньше был зоологический уголок, и часто слонялся по коридорам и во дворе.
Вид у него был такой, словно он измучен бездельем. Житухин, а по описанию
это был он, перед немцами дрожал, в коридорах прижимался к стенам, пропуская
какого-нибудь солдата, и только с Краузе вел себя смелей, наверно, потому,
что тот обращался с ним подчеркнуто вежливо. Непохоже было, чтобы Житухина
держали взаперти: раз в неделю, вечером, он ходил в деревню в баню старосты
Шубина. Однажды Житухин даже попросил Пашку наломать ему березовых веток для
веника. Но Пашка сказал, что ему некогда, пусть Шубин наломает.
Вообще, как понял Сергей, Пашка вел себя там независимо и даже
вызывающе. Наверно, это было правильно, во всяком случае похоже, что Краузе
Пашка нравится и он ему доверяет.
Пашке Сергей дал задание познакомиться с Житухиным, зайти к нему в
комнату под предлогом того, что ему что-то нужно из оборудования
зоологического уголка.
Через два дня Пашка доложил, что знакомство состоялось. Он пришел к
нему порыться в старых чучелах птиц. Житухин сидел на кровати и пил самогон,
закусывая прямо от целой луковицы. И при этом был вроде не пьян, но
разговорчив. Поговорили о том, о сем, ничего особенного сказано не было, но
Пашка заметил, что Житухин настроен мрачно. Напоследок Житухин попросил
убрать из комнаты чучело филина, сказав, что оно его пугает вечерами. И хоть
он закрыл его старой наволочкой, все равно лучше убрать. Пашка забрал чучело
и спросил, не надо ли веников для бани -- у него насушены. Житухин сказал,
что надо в пятницу. И попросил Пашку прийти вместе с ним мыться, один он
боится. Пашка удивился, чего там страшного может быть. Житухин сказал, что
боится партизан, а мыться вместе с немцами или Шубиным ему противно. Пашка
сказал, что ладно, придет, если выберет время. И тут Житухин стал ругаться и
проклинать свою жизнь.
А Пашка ушел.
Вечером в пятницу, когда Лешка прибежал с сообщением, что Житухин пошел
в баню, а шубинская сноха, топившая баню, ушла в дом, Сергей вышел из
времянки. Вечер был темный, безлунный. Лешка повел Сергея огородами, но они
чуть не натолкнулись на двух немецких солдат -- те стояли возле уборной и
разговаривали. Пришлось дожидаться, пока они уйдут. Наконец добрались до
бани. Женька сторожил невдалеке. Сергей сказал ребятам, чтобы они следили за
шубинским домом и вообще за всеми подходами и, если кто-нибудь пойдет к
бане, задержали бы любой ценой.
Окна шубинского дома были ярко освещены, там слышалась музыка --
заводили патефон. Полицаи гуляли. Напьются, и придет в голову попариться,
благо баня топлена. Надо было спешить.
Сергей дернул дверь, она была заперта. Он постучал в запотевшее оконце.
-- Паша? -- спросили из-за двери.
-- Да, -- сказал Сергей.
Звякнул крючок, Сергей толкнул дверь. Голый Житухин, прикрывающийся
веником, попятился от него.
-- Не пугайтесь!
Сергей запер наружную дверь, но тут Житухин юркнул из предбанника в
парилку и закрыл дверь. Слышно было, как он пытается всунуть в ручку
какую-то палку.
-- Ведите себя тихо, и с вами ничего не случится, -- сказал Сергей и
потянул за ручку. Дверь открылась. Житухин в страхе смотрел сквозь пар на
Сергея. Тот вошел и сразу присел -- такой жар плавал под потолком. На скамье
стояли две коптилки, призрачно освещавшие помещение.
-- Садитесь, -- сказал Сергей, -- мне надо с вами поговорить.
Житухин послушно сел. Борода его бьла в мыльной пене. Он молчал,
прислушиваюсь к чему-то, а глаза бегали по лицу Сергея.
-- Не беспокойтесь, нас надежно охраняют, -- на всякий случай сказал
Сергей и продолжал, -- вы -- Житухин Иван Михайлович, тысяча восемьсот
восемьдесят четвертого года рождения, по образованию художник-гравер. Но
честный труд вас не привлекал. Дважды судились, в сороковом году освобождены
из заключения и жили в Сиверской на поселении.
Житухин не шевелился, во все глаза глядя на Сергея.
-- В Ташкенте, -- спокойно продолжал Сергей, -- до недавнего времени
жила бывшая ваша жена, Бакшеева.
Сергей сделал паузу, и тогда Житухин выдавил:
-- Почему -- до недавнего?
-- Она умерла.
-- А что с ребенком? -- не сразу спросил Житухин.
-- Поздновато вы заинтересовались судьбой дочери, поздновато.
-- Но все же?
-- Она учится в интернате. Она знает, что ее отец был
фальшивомонетчиком, но не знает, что он стал предателем Родины.
-- Это не так! -- быстро сказал Житухин, выставляя вперед руки.
-- Вы участник фашистской диверсии против Ленинграда. Вы печатаете
фальшивые карточки. Что -- не так?
Житухин судорожно вздохнул и опустил голову.
-- За измену Родине вы приговорены к смертной казни.
Житухин отшатнулся, вскочил.
-- Сейчас?.. -- прошептал он, вглядываясь в Сергея. -- Не имеете права!
Если бы добровольно... Приехали в машине, с оружием, вывели, не дали вещей
собрать... Меня заставили силой! И что мне было делать? Сказать -- не буду?
Да что вы понимаете? Вам легко
говорить, вас много, вы с оружием, а вы бы попробовали один! Среди
них... Ну и стреляйте, черт с вами! Стреляйте!
-- Сядьте и перестаньте кричать, -- сказал Сергей, -- вы можете
искупить вину.
Житухин опустился на лавку, недоверчиво глядя на Сергея.
-- Ну да! Подложить мину -- и самому... Кровью смыть, как это там
говорится... Нет! Я не смогу.
-- Давайте без истерик, Житухин. Вы можете принести пользу Родине,
оставаясь живым.
-- А где гарантия, что я все же останусь...
-- Никаких гарантий я вам не дам, -- перебил Сергей, -- кроме одной:
если вы откажетесь помогать нам, я вам гарантирую...
-- Я понял! Я согласен!
-- Так... Что вы делаете для Краузе?
-- Печатаю продовольственные карточки. Ну, потом кое-какие исправления
в разных документах...
-- Каких документах?
-- Паспорта, военные билеты... -- Житухин суетливо поглядывал на дверь,
нервно потирал руки.
-- В чем дело? -- спросил Сергей. -- Вы ждете кого-нибудь?
Это был хороший случай проверить Житухина. Если он не скажет, что ждет
Пашку, значит доверять ему нельзя.
-- Сейчас, возможно, придет парнишка, который бывает у Краузе. Если он
вас увидит...
-- Его задержат, -- сказал Сергей и успокоился.
-- Вы не возражаете, если я залезу туда? -- Житухин показал на полок.
-- Меня знобит.
Он залез на полок, лег на живот и, свесив голову, поглядел оттуда на
Сергея.
-- Может быть, вы тоже разденетесь, а то мне как-то неудобно,
-- Ближе к делу. Сколько карточек вы отпечатали?
-- Двенадцать.
-- Вот что, -- сказал Сергей, -- если вы хотите вести двойную игру,
разговор у нас будет короткий. Повторяю, сколько карточек...
-- Двенадцать! -- Житухин даже подскочил.-- Четыре хлебные, четыре на
жиры, четыре... Я сделаю все, что потребуете, но если вы мне не верите, я...
Он развел руками и выронил веник. Сергей поднял его, протянул Житухину.
Врет? Не похоже. Но почему карточек так неожиданно мало?
-- Сколько вы можете сделать в неделю?
-- О, я могу гораздо больше, но меня же не заставляют! Мне говорят --
один комплект, и я делаю один.
-- Куда потом идут эти документы?
-- Этого мне не говорят, конечно.
Сергей надолго задумался. Житухин беспокойно посматривал на него
сверху, вертелся, раза два хлестнул себя веником.
-- Вы можете оставлять на карточке, -- спросил наконец Сергей, --
какой-нибудь знак, чтобы отличить ее сразу, без экспертизы?
-- Трудно... -- Житухин задумался. -- Краузе сам сличает с оригиналом.
Нет, это не получится.
-- Ну а как можно сделать, чтобы какое-нибудь пятно, например,
проступило, но не сразу, а через несколько дней?
-- Пятно -- нельзя. Правда, можно ослабить краску. Я этим когда-то
занимался из чистого интереса. Своего рода научная работа. При этом печать,
скажем, через некоторое время выцветает, меняется соотношение цветов.
-- Через какое время?
-- Если она выцветет в сейфе у Краузе, я уже не буду вам полезен. Но
можно будет добиться, чтобы выцветала дней через десять, пожалуй.
-- За это время документы уже уйдут?
-- Да.
-- Сделайте для меня такую ослабленную карточку.
-- Вы можете и не проверять меня. Я своему слову не изменяю.
-- Когда она будет готова? -- строго спросил Сергей и встал.
-- Дня через три. Но я рискую...
-- Конечно, рискуете. Через три дня вас навестят.
-- Кто? -- Житухин испугался.
-- Вас спросят, нет ли у вас в комнате чучела сойки. Это значит, что
человек от меня. И учтите, Житухин, мы следим за вами пристально.
-- Но если Краузе меня заподозрит, он, знаете ли, довольно милый
человек, но все же... я смогу бежать к вам?
-- Постарайтесь, чтобы он не заподозрил. И будьте с ним осторожней. Это
хитрая лиса.
Житухин всплеснул руками и снова выронил веник.
Сергей протянул его Житухину и вышел в предбанник. Житухин слез с полка
и зашлепал за ним. Приоткрыв дверь, Сергей осмотрелся и прислушался. В доме
Шубина пели.
-- А я даже рад, -- сказал вдруг Житухин, -- надоело бояться попусту.
-- С легким паром, -- Сергей выскользнул в дверь и услышал, как сзади
звякнул крючок.
16
Еще с вечера температура резко упала. Ночь была морозная, тихая, и
утром лес стоял застывший и опустелый: всю ночь с осин, тополей и берез
падали листья. Ветра не было совершенно, и круглые кучи листьев лежали под
деревьями.
Лешка сидел на пне, засунув руки в глубокие карманы и постукивая
ботинком о ботинок. Мороз пробирал. Хорошо, Евдокия Ивановна подарила ему
вчера свою старую плюшевую шляпу. Сергуня надрезал ее в двух местах,
отвернул края, и получилась шапка, прикрывающая уши. Правда, без козырька. В
ней было тепло, но выглядела она все-таки слишком женской, и Лешка уныло
ждал сейчас появления Пашки -- засмеет он его.
У Лешки была с собой корзина под клюкву. Следовало бы набрать немного
ягод, но, где клюква растет в лесу, Лешка не знал.
Пашка появился бесшумно и совсем не с той стороны, откуда Лешка ждал
его. Вид у него был запаренный: кепка на затылке, лицо горит, ворот рубахи
расстегнут, и видна крепкая, покрасневшая шея. Пашка тяжело дышал.
-- Ты чего? -- испугался Лешка.
Пашка не ответил, присел на корточки, сплюнул сквозь зубы. Он был очень
возбужден, но как-то весело возбужден. На Лешкину шапку он и внимания не
обратил.
-- Ну пошли, чего сидишь?! -- Пашка упруго поднялся, пнул ногой шишку.
-- А ты почему бежал? -- спросил Лешка, идя за ним и приноравливаясь к
его размашистому шагу.
-- Ты в лесу болтай поменьше, -- сказал Пашка.-- Разговорчивый больно!
Пашка был недоволен, что Сергуня послал с ним к лагерю Лешку. Он все
любил делать один, а от Лешки никакого проку не ждал. С утра он ходил в лес
проверять силки на рябчиков и петли на зайцев. В руках у Пашки ничего не
было, и Лешка соображал, как бы поехидней спросить у него насчет добычи.
Они быстро шли лесом по еле заметным тропинкам, известным одному Пашке.
Пашка давно уже нашел безопасный подход к этому лагерю, еще когда
решено было напасть на охрану и освободить пленных. Сергуня запретил об этом
и думать, однако заинтересовался рассказом Пашки о той лесистой гриве, с
которой лагерь виден как на ладони. Непонятно только, почему он послал с
Пашкой этого пацана. Впрочем, сейчас это было не важно: сегодня утром все
изменилось. Пашка встретил в лесу партизан. Двое с немецкими автоматами
вышли из зарослей, когда Пашка возился с петлей на заячьей тропе. Заяц
попался тощий, но так запутал ловушку, что с ней пришлось повозиться. Он
чертыхался, стоя на коленях, и услышал идущих, когда те были уже рядом.
Партизаны долго выспрашивали Пашку, кто он и откуда. Пашка все им рассказал:
сколько немцев в Кропшине, про Краузе и школу. И сам стал их расспрашивать,
но они ему ничего про свой отряд не сказали, их беспокоило одно -- где можно