И как бы предупреждая Шурку, что с ним ничего хорошего не будет, куснула его повыше колена булавочная боль. Вот ведь зараза какая!.. Любые порезы и ссадины зарастали на Шурке за несколько минут, а этот след от иголки никак не заживал. От той, что клюнула Шурку, когда он примерял анголку. Нет-нет да и набухала на ноге кровавая точка. Болела и чесалась, как комариный укус. Будто напоминала о нехорошем…
И сейчас этот колючий зуд добавил Шурке страха. И Шурка понял, что боится не темного туннеля, не досадной неудачи в поисках, а какой-то неведомой беды…
Тогда, толчком прогоняя боязнь, он скомандовал себе: «Вперед!» Крадучись, быстро выбрался из кустов. Туннель – вот он, рядом.
И Шурка скользнул в темноту.
Темнота оказалась неполной, туннель изгибался, и за поворотом брезжил желтый свет.
Шурка присел на корточки, послушал тишину. Будь у него настоящее сердце, оно колотилось бы. А сейчас-то что… Шурка посидел, мотнул головой, встал. Осторожно пошел вдоль сложенной из гранитных брусьев стены.
Увидел наконец лампочку – она тускло светила под бетонным потолком. Светила, как… да, как там, где Шурка видел себя под простыней, с квадратным провалом в груди.
Он зажмурился, опять помотал головой. И… увидел в стене напротив себя черную пустоту входа.
Начало восьмиугольного туннеля! В точности такого, как говорил Кустик.
Нижний край входа был в полуметре от пола. Шурка прыгнул. Встал в проеме. Вынул из сумки фонарик. Свет прошелся по кирпичным стенам. Ширина была метра полтора, высота – около двух. Шагах в пяти коридор делал крутой поворот. Шурка пошел на цыпочках, словно поблизости могли быть враги. Но кто? Откуда?
За поворотом он сразу уперся в дверь.
На двери были скобы и заклепки, словно в рыцарском подземелье. От нее пахло ржавчиной. Рыжие клочья висели, как бороды.
Шурка поводил фонариком. Не было никакого намека на шурупы или болты, для которых годилась отвертка. Да и нечего тут отвинчивать и отпирать! Дверь была прикрыта неплотно, темнела широкая щель. Шурка уперся в кирпичный пол ступнями, ухватился за скобу.
Железная махина отошла медленно, тяжело, но (вот удивительно!) без визга и скрежета.
Шурка отступил, повел перед собой лучом. За дверью был коридор, но более широкий, с нишами и кирпичными выступами. Шурка хотел шагнуть… и не шагнул. Обволокла его вязкая боязнь. Он явно чуял – там кто-то живой.
Да ну, чушь! Кто там может быть? В такой сырой ржавой трущобе! Бомжи и жулики находят места поуютнее. Бездомные псы? От света они бросились бы прочь. Сизые призраки? Ну да! «И все засмеялись…» И Шурка засмеялся про себя. Через силу. И так же через силу заставил свои ноги сделать шаг. Другой.
Все равно обратного пути нет! Не возвращаться же ни с чем! Должен же быть хоть какой-то конец!
Да и чего бояться? «Ты ведь один раз уже умирал…»
Еще шаг, еще… Стоп!
Новый страх приковал Шурку к месту. Кто там? Чье шевеленье и дыханье? И шепот…
Луч метнулся перепуганно. И… выхватил торчащий из-за кирпичной переборки кусок синей материи. На ней – зеленые водоросли и маленький коричневый краб.
– Куст… – с великим облегчением выдохнул Шурка. С радостью и досадой. – А ну, выходи…
Кустик, сопя и жмурясь, шагнул в конус света. За ним – Платон и Ник.
И не стало страха. Никакого. Трое щурились и смотрели в пол.
«Шпионили», – чуть не сказал Шурка. Но прикусил это слово.
– Следили…
– Если угодно, да, следили, – с вызовом заявил Платон. – И не слепи, пожалуйста, глаза… А точнее, не следили, а ждали. Потому что Куст вечером пришел и чуть не ревет: «Я сказал Шурке про туннель под мостом, про восьмиугольный. Он, конечно, полезет туда, один!» А мы…
– А мы же отвечаем за тебя, – тихо и прямо сказал Ник.
– С чего это? – буркнул Шурка.
– Как с чего?! – звонко изумился Кустик. – Мы же все отвечаем друг за друга!
– И мы же видим… что ты весь не в себе, – снова вполголоса сказал Ник. – Что-то с тобой случилось…
«Вот сейчас я уж точно разревусь», – понял Шурка и торопливо закашлялся.
Платон сухо и обстоятельно разъяснил:
– Нам совершенно не нужны твои тайны. Мы не будем их выведывать. Но мы обязаны охранять тебя, пока ты ищешь свой клад…
– Да какой там клад! – горько вырвалось у Шурки. – Вы же ничего не знаете!
– Вот именно, – прежним тоном подтвердил Платон. – Да мы и не желаем знать. Но бросить тебя одного не имеем права. По крайней мере, пока ты не сказал прямо: «Убирайтесь, вы мне больше не друзья».
«Разве я могу это сказать…» – Шурка закусил губу. Фонарик замигал.
А этот вредный невыносимый Куст вдруг ясным голосом предупредил:
– Но если скажешь такое, имей в виду: ненаглядная Женечка точно утопится у плотины.
Шурка ощутил радостное желание вляпать Кустику по шее. И сделал движение. Кустик отпрыгнул. И всем стало легче, свободнее. Шурка опять опустил голову, поводил лучом по полу. Шепотом спросил:
– Девчонкам-то хоть не сказали, куда пошли?
– Мы же не сумасшедшие, – утешил Платон.
Шурка помолчал – с ощущением, что скользит к обрыву.
– Нет у меня никакой тайны… Вернее, она есть, но не такая. Не про клад. Просто… я боюсь.
Платон очень мягко сказал:
– Шурчик, давай бояться вместе. Один страх на четверых – это же пустяки.
– Вы не понимаете. Я боюсь, что вы…
– Что – мы? – качнулся к нему Кустик.
– Что вы… шарахнетесь от меня, когда узнаете… какой я… Я же…
– Ты вполне устраиваешь нас хоть какой… – веско сообщил Платон.
– Вы же не знаете… Тут все перепутано. И эти двери восьмиугольные, и отвертка, и я…
Ник, самый тихий и спокойный из всех, взял его за локоть.
– Шурка, мы же с тобой…
– Я… Ладно! Держи! – Шурка дал ему фонарик. И вокруг загудела в нем громадная, просто космическая пустота. И не было хода назад. – Свети вот сюда! Вот так… – И повернул фонарик к себе.
Потом он распахнул рубашку-анголку. Вздернул майку, подбородком прижал подол. Запустил неостриженные сегодня ногти в тонкую окружность шрама. Потянул.
Раздался треск – будто у застежек-липучек на кроссовках. Круглый кусок искусственной кожи отклеился, вывернулся наизнанку. Повис, держась на нижнем крае.
На Шуркиной груди открылось оконце. Маленький иллюминатор в плоском кольце из желтого металла. За стеклом в темной воде металась испуганная светом рыбка. Ее чешуя блестела, как пунцовая фольга.
4. Туннели и склепы
Никто не шарахнулся. Никто даже громко не удивился. Кустик шепотом сказал: «Ух ты» – и почти прилип носом к стеклу. Ник осторожно отодвинул его за уши.
Кустик спросил:
– Это алый вуалехвост? Или какая это порода?
– Неземная, – вздохнул Шурка.
– А похожа на земную.
– Похожа… – Шурка смотрел на рыбку, сильно наклонив голову. Рыбка уже перестала метаться. Только шевелила плавниками и пышным прозрачным хвостом. Маленький черный глаз блестел точкой отраженного фонарика.
Ник осторожно (очень осторожно) спросил:
– Значит, это и есть твое сердце?
– Да… Автономный генератор биополя…
– А почему он такой? Как все случилось-то? – сказал Платон. И сочувственно, и с нажимом. – Теперь-то, может быть, уже расскажешь? Или нельзя?
– Расскажу… Не знаю, можно или нельзя. Наверно, можно, если вы больше никому… – И Шурка привычным движением наклеил на стекло клапан. Очень похожий на настоящую кожу, даже с утолщениями на месте ребер, только без загара.
…Неподалеку была в кирпичах ниша с выступом, похожим на скамью. Там они сели. И Шурка наконец рассказал все.
Про пистолет и выстрел.
Про клинику.
Про Гурского и Кимыча, про прибор, который надо найти.
Про голубую планету Рею…
Никто не сказал «выдумываешь». Никто не удивлялся вслух. Потому что было доказательство – рыбка. Да и сама таинственность подземелья настраивала на веру во всякие чудеса. И когда Шурка перестал говорить, Платон спросил тихо и озабоченно:
– А не натворят они всяких бед на Земле, эти корректоры?
– Нет же! Они же наоборот – хотят помочь!
Платон покачал головой: мол, хотят-то хотят, а кто их знает…
А Кустик жалобно попросил:
– Ты только не улетай на эту Рею, ладно?
– Я и не хочу… теперь…
– А с сердцем-то что будет? – забеспокоился Ник. – Когда ты найдешь тот прибор, они тебе вставят настоящее? Опять операция?
– Да нет же! Гурский сказал: сердце само вырастет, как только вынут рыбку и выплеснут воду… Вы же сами видели, какая у меня регенерация… Я хотел так: сперва все сделаю, а потом расскажу вам. Когда сделаюсь настоящий…
– А сейчас ты какой? Искусственный, что ли? – словно обиделся Ник.
Кустик обеспокоенно заерзал рядом с Шуркой.
– А куда они денут рыбку, когда вытащат? Возьмут себе?
– Не знаю… Зачем она им? Гурский один раз пошутил: «Оставишь на память будешь держать в аквариуме».
– А она в какой воде должна жить? Наверно, в специальной?
– В любой. Она приспосабливается ко всякой среде.
Кустик заегозил опять:
– Шурчик, знаешь что? Ты можешь подарить ее Женьке. У нее послезавтра день рождения. Будет «сердце в подарок»…
– Опять дразнилка, – слабо улыбнулся Шурка.
– Ничуть! Я по правде!
– Сперва надо найти, что спрятано, – рассудил Платон. – Пошли!
– Вы… со мной? – неловко сказал Шурка.
– А ты против? – удивился Ник.
– Нет… Но это, наверно, долго. Вас дома хватятся.
Кустик подпрыгнул.
– Не хватятся! Всем сказано, что мы ночуем у Платона на сеновале!
Платон спросил у Шурки деловито:
– Скажи, а ты уверен, что это где-то здесь? Что-то чувствуешь?
– Не знаю… Кажется, ничего. – Но тут опять кольнул ногу комариный укус иглы. – А может, и чувствую…
И Платон сказал снова:
– Пошли.
В запахах древней плесени и отсыревших кирпичей, цементной пыли и ржавых труб они долго двигались под землей. Под Буграми. Потому что путь сразу увел в сторону пустырей. Кустик сказал, что чувствует это.
Они шли тесными коридорами, проползали под нависшими балками и плитами, пересекали низкие бункеры и сводчатые помещения, похожие на подземелья рыцарских замков.
Оказалось, что у каждого есть фонарик, и света было достаточно. Лучи выхватывали торчащие из пола и стен горбатые трубопроводы с чугунными колесами намертво приржавевших вентилей. Лохматые щупальца корней. Замурованные двери и остатки перекошенных лестниц.
Несколько раз приходилось спускаться и подниматься внутри круглых бетонных колодцев, по тонким, гнущимся под ступнями скобам.
Каждый заработал уже немало синяков и ссадин, в волосах и за воротом полно было мусора.
И казалось, что здесь, в глубине, они уже целую ночь. Но никто ни полсловечком не намекнул: «А может, пора повернуть обратно?»
Да и обидно поворачивать, когда столько прошли.
«Столько прошли – ничего не нашли», – обидно срифмовалось в голове у Шурки. Может, ему передались мысли Кустика. Это ведь он любит стихотворничать…
Кустик дышал громче всех – часто, но не устало, а с азартом. Впрочем, и у остальных дыхание было шумное. Порой оно отзывалось в бункерах шелестящим эхом. Иногда чудилось даже – там, впереди, кто-то чужой! И тогда все прижимались друг к другу, гасили фонарики. Обмирали…
Но в этом обмирании все же больше было игры, чем настоящего страха. В глубине души каждый чувствовал: никого, кроме них, здесь, под Буграми, нет. И ничего им не грозит. Даже заблудиться нельзя, потому что путь один – без развилок и ответвлений. Только вот ужасно длинный. Ох как долго придется идти назад – на гудящих от усталости ногах, с нудной болью в царапинах, со щекочущей пылью в горле и вкусом плесени во рту.
Если с удачей, с находкой, тогда никакой путь не будет тяжел. А если все зря?..
А ведь скорее всего зря. Идут-то, по сути дела, неведомо куда. Так думал Шурка. И у других, конечно, появлялись такие мысли.
В тесном подвале, когда остановились передохнуть, Ник потер на щеке царапину и вздохнул:
– Как в сказке: «Поди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что»…
Остальные только дышали.
Шурка виновато сказал:
– Может, где-нибудь есть короткий путь наверх. Колодец какой-нибудь…
– Ну и что? – сумрачно откликнулся Платон.
– Ну и… выберемся на Бугры. И по домам…
– Ну уж фигушки-фиг! – храбро возмутился Кустик. Хотя устал больше всех.
– Но ведь вы… измотались уже…
– А ты? Не одинаково с нами измотался? – с прежней угрюмостью спросил Платон.
– Но я же…
«Я же знаю, ради чего мучаюсь. А вы…» Но сказать это Шурка не посмел. Хотя понимал: для Кустика, для Ника и даже для сердитого Платона нынешняя ночь – просто приключение. И в спрятанный прибор они верят не до конца. И Гурский с Кимычем – галактические корректоры – для них вроде персонажей из космических историй Кустика… Конечно, они видели сердце-рыбку, но и это вряд ли убедило их до конца. Рыбка – одно, а проблемы Великого Кристалла – другое…
– Я же совсем вас замучил.
– Мы сами мучаемся, добровольно, – тихо и строго возразил Ник.
– Из-за меня…
– Глупый, – вдруг сказал Платон. Не прежним тоном, а с ласковой ноткой. Почти как Женька. – Не из-за тебя, а из-за всех. Ради каждого… Думаешь, легко, если рвется нить?
– Какая нить?
– Ну, такая… Рядом с нами жил один мальчик, Оська Кучин. Такой же, как мы. Жил-жил, всегда были вместе. А потом родители взяли да собрались в дальние края. На берег Мертвого моря. И его с собой. Не спросили, хочет или нет… Он говорил: «Мне это Мертвое море нужно, как ежу воздушный шарик, мне наша Саженка в тыщу раз нужнее». Но детей разве спрашивают? Увезли… Знаешь, как пусто стало без него. Еще и сейчас не привыкли…
– Значит… я вместо него теперь, да?
Шурка сразу понял, что ляпнул глупость. Но Платон не рассердился. Тем же снисходительным Женькиным тоном разъяснил:
– Не бывает человека «вместо». Он – это он, а ты – это ты…
– И не вздумай драпать на свою Рею, – опять предупредил Кустик. – А эту самую штуку инопланетную мы все равно найдем. Я чую.
Шурка же ничего не чуял. Только досадливо болел у него и чесался игольный укол.
Всякий путь когда-то кончается. Кончился и этот. Не находкой, а тупиком. Извилистый бетонный коридор привел друзей в подземелье, похожее на склеп. Именно на склеп. Очень уж могильно пахло от сырых стен, а на полу лежали плиты со стершимися буквами. Угрожающе изгибался над головами низкий кирпичный свод. Между кирпичей торчали голые, как крысиные хвосты, корни. И остатки гнилых досок. От гробов?
А самое скверное, что в стенах – ни двери, ни люка, ни дыры (кроме той, которая вела назад).
– Приехали, – похоронно сказал Ник. И вокруг была зловещая похоронность. Глухая отгороженность от всего живого…
– Может быть, оно замуровано где-нибудь в этом подвале? – беспомощно сказал Кустик. – Может, пораскапывать?
– Тут, пожалуй, докопаешься… – Ник зябко съежился. – Мы знаете где? Точно под старым кладбищем. Вон кость из стены торчит…
Кустик, как испуганный малыш, прижался к Шурке. Шурка левой рукой обнял его за плечи. Правой он держал фонарик, водил лучом по стенам.
Высоко между рассевшихся кирпичей и правда торчало что-то похожее на берцовую кость с желтым, как бильярдный шар, суставом. Но… Шурка осторожно отодвинул Кустика. Шар был слишком ровный, слишком блестящий.
Шурка встал на цыпочки, ухватился за шар. Тот не двинулся. И Шурка с неожиданной злостью всей тяжестью повис на коротком, похожем на кость рычаге.
Гул и скрежет потрясли глухой склеп. На стене осыпался слой кирпичей – Шурка еле успел отскочить. За кирпичами открылись клепаные железные створки. Они разошлись медленно, с натужным скрипом, как в приключенческом фильме. В полуметре от пола возникло широкое квадратное окно. За ним – тьма.
Четверо постояли, прижимаясь друг к другу. Теперь стало по-настоящему страшно. Словно вот-вот могли появиться зловещие хозяева подземелья – те, кто шутить и жалеть не станут… Но осела пыль, скрипнул последний соскользнувший кирпич. И опять ни звука.