Но они не полетели. Локтями и коленками уперлись в холодное толстое стекло, которое было совершенно прозрачным. А за стеклом был космос.
Конечно, Кудрик и Мудрик не знали, что такое космос. Они даже слова такого никогда не слышали. Но они все же почувствовали, что видят какой-то новый громадный мир. Незнакомый и совершенно бесконечный. В этом мире горело множество дальних огоньков. Будто капли расплавленного металла…
И Мудрик вдруг заплакал…
Ну, ребята, я не знаю, почему он заплакал. Только точно, что не от страха. И он сказал:
– Я понял, что это такое. Это разные солнца. Не такие, как наше, а очень далекие и очень громадные… Я давно-давно где-то слышал такую сказку. Или видел это во сне. Да, во сне. Несколько раз. От такого сна замирала душа…
И сейчас душа замирала. У обоих. Но Кудрик постарался остаться веселым:
– Значит, мы нашли самый потрясающий клад! Мы молодцы! И Уркла молодец!
Но Уркла сказал:
– Вы не молодцы. И я не молодец. Мы нарушили закон. Вам попадет. А меня размонтируют.
Мудрик вытер слезинки и улыбнулся:
– А вот фигушки! Не имеют права.
И они пошли рассказывать другим ребятам про свое открытие.
Ребята все радовались и по очереди лазили в колодец. И у всех замирала душа. Ну, от всяких чувств. От беспредельности и от того, как манили их звезды.
Но такую тайну трудно сохранить. И, конечно, скоро про все это дело узнали взрослые. Вот тут-то и началось!
Разумеется, первым делом засыпали колодец. Потом всем ребятам, кто видел через стеклянное дно звездные просторы, запретили говорить про это. А то, мол, всех в школе оставят на второй год и снизят оценки за поведение… А Кудрика и Мудрика вызвали на совет. Сперва на педагогический, а потом на общий, на Всепланетный.
На этом общем совете был председателем сам Бумбулло, главный правитель планеты. Старый, седой, похожий на академика. Вообще-то он был добрый. Но сейчас очень нервничал, хотя и старался говорить спокойно. Сперва даже говорил: «Дорогие мальчики…» Но потом не выдержал и закричал: «Молокососы паршивые!..»
– А чего он испугался то? – спросила Тина.
– Как чего!.. Жили-жили, думали, что их мир единственный, все было понятно и спокойно. А теперь вдруг оказалось, что этот мир – капелька в океане. Даже и не капелька, а меньше самой крошечной молекулы! Разве такое легко пережить?.. И стали правитель и его советники давить на Кудрика и Мудрика:
– Признайтесь, что все это ваши глупые выдумки!
Те говорят:
– Но все равно ведь многие это видели!
А помощник правителя, хитрый такой, вроде кардинала Ришелье, им в ответ:
– Пусть Мудрик скажет, что он для забавы сделал такой специальный экран, похожий на стеклянное дно! И вставил в колодец, чтобы подшутить над всеми. Тогда вам ничего не будет.
Но Мудрик уперся. И Кудрик тоже. Говорят:
– Вы же сами учили детей, что врать нехорошо!
А советники им наперебой:
– Это не вранье, а высшая государственная политика!
Но Кудрик и Мудрик все равно сказали «нет». Тогда их отвели в специальный исправительный дом. И заперли в темной комнате. И сказали, что не выпустят, пока они не передумают…
– Но не били? – спросил Ник.
– Ну нет. Это же все-таки не Земля… Однако предупредили:
– Будете упрямиться – больше никогда не увидите солнца.
Кудрик сказал:
– Подумаешь…
А Мудрик:
– Мы теперь видели столько разных солнц, что нам хватит до конца жизни.
Хитрый помощник правителя им сказал:
– Если не передумаете, мы вам сделаем прививки, от которых вы позабудете все на свете. Даже своих мам и пап. И вообще сделаетесь тупые…
Но они и тогда не уступили. Да они и не верили, что можно позабыть своих мам и пап… Может, по одиночке они бы и сдались, но они были вдвоем и поддерживали друг друга, потому что очень дружили. Ну, и гордые были, конечно…
– А что стало с Урклой? – спросил Платон.
– С Урклой стало… такое, что потом все ему говорили спасибо!
Сперва, конечно, его попытались размонтировать. По приказу совета. Вернее, хотели вставить в него другую программу, чтобы превратился в простого вьючного робота.
Но Уркла убежал. В те ужасно горячие области Круглого мира, куда люди не решались соваться. Ему-то было не страшно, оболочка жаропрочная… А был он вполне разумное существо, только не из мускулов и мозговых клеток, а из всякой электроники и микропроцессоров. Умел он не только думать, но и чувствовать. И он привязался к Мудрику и Кудрику. Поэтому через недолгое время (когда опять все спали) он пробрался в город, плазменным резаком вскрыл замки и выпустил Кудрика и Мудрика. И сказал:
– Если у вас найдутся жаропрочные костюмы, я вам кое-что покажу. Вам все равно надо куда-то удирать из Пампоподо…
Мудрик пробрался домой. Там в кладовке отыскал два легких термостойких скафандра (у него ведь много всего было напридумано и понаделано). Сели Кудрик и Мудрик на Урклу и помчались в горячие области.
Надо сказать, что путешествие было нелегкое и долгое, хотя Уркла мчался быстро. Кое-где он даже летел, потому что у него были выдвижные крылья и легкий реактивный двигатель.
Делалось все жарче и страшнее. Солнце жгло даже сквозь скафандры. А земля все круче шла под уклон, потому что было это уже не очень далеко от горлышка. Ну, знаете, где плечики бутылки…
Но вот, когда стало уже совсем невмочь, среди желтых пустынных песков они увидели что-то ржавое и черное, с круглыми окнами. Похожее на дом в форме яйца.
Это был звездолет, на котором в древности прилетели сюда инопланетяне.
Он был ужасно старый, но внутри все сохранилось в исправности, только двигатели не работали. Зато работали охладительные системы, они включились автоматически, когда Кудрик, Мудрик и Уркла забрались внутрь… Там путешественники, конечно, отдохнули, пришли в себя и стали разбираться, что к чему.
И тут у Мудрика проснулась такая память… Ну, которая передается по наследству через многие поколения…
– Генетическая, – сказал Платон.
– Да!.. Он стал вспоминать устройство звездолета, космические карты, документы… В общем, он в конце концов понял, что такое космос, что такое звездолет. Оказалось, что это корабль для путешествий по Великому Кристаллу…
«По чему?!» – хотел спросить Шурка. Но от нервного озноба перехватило горло. И вместо Шурки Женька удивленно спросила:
– По какому кристаллу?
– По Великому… То есть по Вселенной. Потому что Вселенная имеет кристаллическое устройство. У этого Кристалла бесконечное число граней, и каждая грань – особое пространство…
– Это тебе тоже космические голоса нашептали? – строго спросил Платон.
– Конечно. Не сам же я придумал, – Кустик недовольно хмыкнул.
– А правда есть такие голоса? – шепотом спросил Шурка у Кустика. Тот промолчал. А Платон объяснил с хмуроватой серьезностью:
– Он говорит, что эти голоса и нашептывают ему космические истории. И будто он этот шепот не ушами воспринимает, а впитывает кожей. Потому что она у него сверхчувствительная…
– Ну а про Кудрика и Мудрика-то что они нашептали? – легкомысленно поторопил Ник. – Какой у истории конец?
– А конца нет, – сказал Кустик. – Пока все остановилось на том, как они сидят в звездолете… Я думаю, Мудрик его починит. И они вылетят через Черный туннель, через горлышко бутылки, в открытый космос.
– А ребята в городе Пам… Пом… ох, Пам-поподо придут в себя и начнут копать новые колодцы, – сообщил Ник. – Потому что это исторический прогресс, его не остановить.
– А может, раскопают и целые стеклянные площади, – задумчиво сказала Женька. – Представляете, как будет здорово! Получится будто звездное озеро. Сидишь на берегу и смотришь в космическое пространство.
– А Кудрик и Мудрик на звездолете сядут на эту стеклянную планету снаружи, – поддержал развитие истории Платон. – И увидятся с друзьями через стекло. И будут обмениваться с ними сигналами. А потом вернутся домой.
– И построят новые звездолеты, да? – слегка подмазываясь к Кустику, въехала в разговор Тина. – И начнется космическая эра…
– Не знаю… – Кустик посопел. – Откуда мне знать? Может, будет так, а может, по-другому.
Тогда Шурка не удержался, спросил:
– Кустик, а у морей и озер дно там, наверно, стеклянное?
– Дно? Ну, возможно… Наверно. Конечно, вода же размывает земляной слой и добирается до стекла. Только никто этого не видал, там ни подводных лодок, ни аквалангов еще не придумали…
«Значит, так… – подумал Шурка. – Снаружи, где моря, планета прозрачна. Сквозь толщу воды и стекла светит солнце. И видно, как плавают стаи рыб, осьминоги и киты… И временами планета вспыхивает, как хрустальный шар… Интересно, что сказал бы на это Гурский? И еще: удивился бы он или нет, если бы услышал, что косматому пацаненку по прозвищу Кустик известно о Великом Кристалле? Гурский говорил, что об этом на Земле не знает никто…»
Но Гурский был неизвестно где. А сидевший рядом Ник задрыгал ногами-руками:
– Смотрите, солнце! Дождь кончился!
6. Издалека…
Они сбросили палатку. Выскочили в свежесть и солнечное сверкание. Заплясали опять, поджимая ноги в мокрой высокой траве.
Раскидали штаны, рубашки и майки на сосновой поленнице. От влажной материи пошел пар. Под горячими лучами она высыхала на глазах.
Шурка мотнул головой, прогоняя мысли о Гурском. Пусть сейчас не будет в настроении даже самого маленького пятнышка. Пусть лишь вот этот яркий день, стеклянные бусы дождя в траве, густая синева неба у края уходящей тучи… И новые друзья. Женька…
Круглого шрама на груди он уже не стеснялся, забыл о нем.
Женька в своем синем купальнике гонялась за хохочущим Кустиком – удивительно тощим и незагорелым, как свежая щепка. Кустик стряхивал на Женьку капли с яблонь, а она: «Ну, я тебе покажу, Кудрик-Мудрик!» – и в погоню…
Шурка засмотрелся, смутился, стал глядеть в другую сторону и бодро вспомнил:
– А как там мой башмак? Наверно, уже заклеился!
Платон бросил ему кроссовку из-под навеса.
– Держи! Как новенький! Надевай и будешь, как огурчик…
Шурка машинально поймал и стоял неподвижно. Откуда в ушах этот тоскливый, этот издалека пришедший гул? Как вой далекого мотора. Ближе… ближе…
Он еще старался удержать в себе радостный день, свое нынешнее счастье. Он даже попытался улыбнуться… Да нет же, ничего не случилось!..
Запыхавшийся, отбившийся от Женьки Кустик подбежал, встал напротив, наклонил пегую голову к костлявому плечу. Глаза озорно сияли.
– Шурчик-мурчик будет, как огурчик…
И сразу – будто тьма…
Гурский говорил о блокаде памяти. Вернее, о фильтре. О таком, который пропускает в память прошлое небольшими дозами. И к тому же прошлое это – как бы обесцвеченное, без переживаний. Словно не с тобой это было, а с другим. И давно, давно, давно…
«Иначе, Полушкин, вам просто не выжить. Тоска убьет вас, говорю это прямо. И главное – вы не сможете сделать то, что вам предназначено…»
«Что предназначено?»
«Об этом позже. Сначала о блокаде. Вы согласны?»
«Как хотите…»
«Нет, это вы должны решить…»
«Ладно…» – Он и правда устал от тоски.
И… ничего не случилось. Но прошлая жизнь как бы отгородилась полуметровым стеклом (и были на этом стекле совсем непрозрачные пятна). А к нынешней жизни стал проявляться слабенький, но все же интерес. Проклевывался тонкой травинкой. Особенно, когда разговор заходил о Рее…
А сейчас… сейчас то стекло будто рухнуло со звоном осколков.
…Ник, Платон, Женька, Тина и Кустик потерянно смотрели, как новый их приятель съежился на корточках и сотрясается от плача. Слезы были взахлеб, не сдержать. Что же делать-то?
Тина в сердцах дала Кустику подзатыльник.
– Балда! Доигрался со своими дразнилками! Смотри, до чего довел человека!
И Шурка услышал. Да, сквозь неудержимый плач все же услышал эти несправедливые слова. Рывком выпрямился. Не останавливая слез, взял Кустика за плечи, придвинул к себе – словно от ударов защищал:
– Ну, вы чего! Он же не виноват!.. Он… Это я… Сам…
Надо было спасать Кустика, спасать себя. Если не поймут, откуда эти слезы, может рассыпаться начавшаяся дружба. И тогда что? Опять один, один… И не будет Женьки… Будет лишь прорвавшаяся сквозь блокаду беда…
– Он же не знал!.. Я сам… потому что… это сразу вспомнилось. Вы не злитесь… Потому что отец тогда сказал такие же слова, и потом… почти сразу…
– Шурчик-мурчик, будешь, как огурчик… – Отец смеялся, поправляя на нем новую зеленую бейсболку. А комната была залита неудержимым июньским солнцем. И теплый ветер колыхал шторы. Он был с запахом доцветающей сирени. Шурка нетерпеливо переступал новенькими зелеными кроссовками. В нем тугими струнками звенело ожидание радостного путешествия и свободы. Школьный год – позади. Отчетный концерт в «Аистятах» – позади. А впереди – аэродром, первый в жизни полет и – море! На том южном берегу, куда не докатились гражданские войны и кровавые разборки. Они еще есть, такие берега… – Сейчас отвезу домой шефа, поставлю машину, и мы с тобой на автобус. В аэропорт.
– Пап, ты только недолго!
– Двадцать минут… – Хлопнула дверь, зашумел лифт. Шурка заломил бейсболку, шагнул через упавший чемодан, встал перед зеркалом. Нарядный такой, собравшийся в путешествие мальчик. Счастливый десятилетний папин Шуренок, у которого впереди одни радости…
Словно трещины пошли по зеркалу. Загрохотали внизу на улице черные железные молотки…
Шурка опять сел на корточки. Пахло мокрой травой и дровами. Остальные присели вокруг Шурки. Он вздрагивал и вытирал глаза. И ничего не скрывал, когда рассказывал. Только слово «папа» произносил с легкой запинкой, потому что уже отвык.
– Папа… он работал в фирме «Горизонт». Ну, это с компьютерами было связано. Небольшая фирма… Он был шофер, возил директора, дядю Юру Ухтомцева. Он не только шофер был, а еще как бы и помощник, консультант… И вообще они были друзья… Раньше папа работал не шофером, а диспетчером на аэродроме, но его выжили. Потому что он не хотел поддерживать забастовку. Все диспетчеры решили бастовать, на их место послали военных, а папа говорит: «Они же в пассажирских полетах ни бум-бум. Люди могут погробиться». И вышел на работу. Ну, и потом не стало ему там жизни… Вот он и ушел в «Горизонт»…
Шурка всхлипнул опять. И чтобы не дать ему расплакаться снова, Женька спросила:
– Вы с папой вдвоем жили, да?
– Да… Мама умерла, когда мне пять лет было… Он сперва женился второй раз, но ничего хорошего не вышло. Ну и мы вместе, двое… Мы хорошо так жили. А в тот день – все сразу… как бомба…
…Когда он выскочил из подъезда, у машины никого не было. В лобовом стекле – частая цепь пробоин. Шурка раньше видел такое в кино. Дядя Юра Ухтомцев отвалился на спинку сиденья. А отец сидел за рулем прямо. И смотрел мимо Шурки. В уголке рта набухла крупная, как алая ягода, капля. Шурка закричал…
Тот крик надолго застрял у него в ушах. Засел в легких занозистым деревянным кубиком. И жил с этим кубиком Шурка много месяцев. Сперва в детприемнике, потом в интернате. Кубик мешал дышать, и Шурка часто кашлял. Воспитательница водила его к врачу. Тот сказал: «Бронхит». А это был не бронхит, а застрявшая тоска. И горькое беспросветное недоумение: «Почему это так? За что?»
– …Понимаете, все разом куда-то… ухнуло. Ни отца, ни дома…
– А дом-то… – напряженно оказал Платон. – Квартира-то куда девалась? Она же твоя…
– Боже мой, да на нее тут же… слетелись, как вороны. Оказалось, что у кучи людей документы. Будто отец ее продал…
– А нельзя, что ли, было пойти, доказать? – спросил наивный Кустик.
Шурка проглотил последние слезы.
– Ага… Я сперва так же думал. О справедливости… Сбежал из приемника, пошел в милицию. Пустили меня там к одному… Следователь Хорченко. Он сразу:
«Квартира – не мое дело. Ты лучше скажи: знаешь, что у отца был пистолет?»