— Куриный бульон? А кто у вас режет кур, ты или жена?
— Опять ты за свое. Ни слова не разберу.
«Да он же не понимает по-русски!» — осенило Илью. Это открытие показалось ему ужасно забавным, и он сказал:
— Милый ты мой толстяк! Я только что зарезал человека. Как цыпленка зарезал. На, выпей!
Он протянул бутылку Хуану, и тот охотно приложился к ней.
— А знаешь, я даже цыплят никогда не резал, — продолжал веселиться Илья. — Не было у нас цыплят. Потому и не было, что никто не смог бы их резать. Ни отец, ни я. А сегодня — чик, и готово.
Хуан отвечал ему по-испански, а Илья перебивал его на русском, и так они прикончили бутылку, и откуда-то появилась вторая. Илья пил, пока его не начало рвать. Он стоял на четвереньках в прибое, блевал и отплевывался, и смотрел, как Хуан стирает в волнах его костюм.
Потом ему захотелось утонуть, и он лег в воду лицом вниз. Но какая-то сила вытянула его на песок. Он оттолкнул Хуана и снова рванулся в воду, и на этот раз удачнее. Перед глазами встало зеленое стекло, в нем мелькали песчинки и водоросли, и горькая вода пробивалась через нос, и он с наслаждением понял, что сейчас все кончится…
29. Свои и чужие
Мужественно опустошив еще одну кружку простокваши, Илья дал себе зарок — никогда больше не пить виски, раз после него приходится вливать в себя такую гадость.
— Полегчало? — спросил капитан Салливан.
А Хуан уже изготовился с кувшином, чтобы снова наполнить кружку. Но Илья вовремя накрыл ее ладонью.
— Да. Все прекрасно. Очень хорошо помогает твое кислое молочко, амиго.
Мексиканец посмотрел на хозяина, и Илья с ужасом представил, что Салливан прикажет налить еще. Но капитан сказал:
— Спасибо, Хуан. Оставь нас.
Они сидели за столом, и между ними высилась гора денег.
— Сколько ты дашь своим парням? — спросил капитан.
— Не знаю. Вам решать.
— Полторы тысячи Томасу. А тому, который завалил двоих… Я бы дал ему пару сотен, но не знаю, как на него подействует такая сумма. Ему есть, где жить?
— Нет. Он живет с земляками.
— Снимешь ему комнату где-нибудь неподалеку. Сегодня же. И для того, который в больнице. Чтоб было, где отлежаться. — Капитан отделил три стопки банкнот. — И себе подыщи жилье. Теперь тебе придется жить там. Чтобы тебя в любой момент могли найти твои люди. Кстати, о людях. Есть несколько парней, которые не знают, куда себя деть. Я их отправлю к тебе. Поговоришь, посмотришь, но ничего не обещай.
— Да что я могу обещать? Я не знаю, что будет со мной завтра…
— Завтра ты будешь обживать новую квартиру. На первое время тебе понадобится помощник. Хуан побудет с тобой. Правда, он плохо знает город…
— Как и я.
— Но он быстро осваивается в любой обстановке. — Салливан посмотрел на часы. — Тебе пора. В полдень встречаешься с Томасом, в три часа сидишь в салуне у поляка, слушаешь, о чем люди говорят.
— Не знаю, сэр… — Илья взъерошил волосы пятерней, как делал всегда, когда мучился над какой-нибудь загадкой. — Не знаю, стоит ли мне туда возвращаться. Может быть, бросить это дело? Я принес вам кучу денег. Дайте мне из этой кучи немного на дорогу, и я уеду на Запад. Что-то мне плохо стало в городе, сэр. Плохо.
— Пить меньше надо. — Салливан рассмеялся. — Эх, Билли! Если б ты знал, какие мысли с похмелья лезут в мою лысую голову, ты бы просто умер со смеху. Вот почему я стараюсь не выпивать, если завтра на службу. Боюсь сорваться. Так все противно! Вокруг одни уроды! Город — как последний круг ада! Вонь, грязь, вместо еды — отрава, вместо воды — конская моча! И так все надоело, что и на Западе не спрятаться, да и просто жить не хочется.
Да… Ну, помучаешься эдак с полдня, понемногу отпускает. Начинаешь думать о деле, начинаешь замечать красивых бабенок, и вообще… Так что я тебя понимаю. Но сегодня у тебя нет времени на сантименты. Собирайся. Эти деньги тебе понадобятся на первое время. И еще кое-что понадобится.
Капитан подошел к кухонному шкафу и, присев, выдвинул нижний ящик.
— Давай сумку.
Илья присел рядом и стал укладывать в сумку револьверы, обернутые промасленными тряпками, и коробки с патронами.
— Эти игрушки раздашь своим, когда придет время. С ними как-то веселей.
— Какое время?
— Ну, я думаю, через неделю к тебе наведаются отморозки из Бауэри. Потом еще кто-нибудь попытается тебя прощупать. Спуску не давай. Клади всех, ничего не бойся. За любого подонка из соседних банд полиция тебе только спасибо скажет.
— Мне плевать, что скажет полиция, — равнодушно ответил Илья, закрывая сумку. — Пока меня интересует другое. Вы не подумайте, что я чего-то испугался, нет. Но я слышал, что у итальянцев есть такая штука — кровная месть.
— За Пакконе некому мстить, — сказал капитан. — Их было три брата. Их больше нет. Единственный человек, у которого из-за них на тебя зуб — инспектор Хиггинс. Братцы работали на него. Приносили ему стабильный доход. Ну, ничего, он найдет себе других. А тебя я от него прикрою.
— Братья работали на Хиггинса, я работаю на вас, — усмехнулся Илья. — Интересно получается. Полицейские и бандиты в одной упряжке, так, что ли?
— А ты, сынок, не дели людей на полицейских и бандитов. Или на белых и черных. Или на коренных и иммигрантов. Люди делятся только по одному признаку. Знаешь, по какому?
Илья помотал головой.
— Люди делятся на своих и чужих, — сказал капитан Салливан. — Свои и чужие. Вот и все.
* * *Ожидая Томаса на скамейке, он чуть не заснул, щурясь под мягким ноябрьским солнцем.
«Скоро зима, — думал он. — Уехать бы куда-нибудь в теплые края. Что меня тут держит? Ничего. В кармане лежат две тысячи. Язык я выучил. Сяду на любой поезд, идущий на юг. Юг — это Каролина. Флорида, Луизиана. Там меня никто не знает. И никто не найдет. Как говорил Салливан? Пока молодой, можно начать все сначала».
Он посмотрел на часы.
«Томас опаздывает. А если он не придет? Жду еще полчаса — и ухожу. На вокзал».
Через полчаса он встал, последний раз оглянулся по сторонам — и увидел Томаса.
Напарник издалека махнул ему шляпой, и Илья снова опустился на скамейку.
— Еле-еле ушел, — задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал Томас. — В салуне только и разговоров, что про бойню в «Черной розе». Все думают, что итальяшек положили ребята Сильвера. Большой Босс вызвал к себе Гарри среди ночи. Тот вернулся грустный. Приказал собрать всех парней, будет большая драка. Ты деньги принес?
— Вот. Полторы.
— Весьма кстати, — Томас, не пересчитывая, свернул деньги рулончиком и запихнул в задний карман штанов, — хватит на дорогу. Я сматываюсь, Билли. Уношу ноги. На юг. Перезимую во Флориде, а там видно будет. Сколько можно жить на одном месте? Я уже три года торчу в Нью-Йорке. Пора сменить обстановку. А ты как?
— Пока не решил.
— Давай со мной. На пару всегда веселее. А тут сейчас такое начнется… Все гадают, с какой стороны ждать нападения. Будет, как в прошлом году. Толпа неслась по улице и громила все на пути. А мы стреляли по ним с крыш. А все из-за чего? Из-за новой лавки, которая открылась как раз на пограничной улице. Сильвер считал, что она наша, а Джонни Француз — что его. И чем кончилось? Лавку сожгли. И все успокоились.
— Так «Черная роза» была на земле Француза?
— Ну да. — Томас встал. — Решай, братишка. Если надумаешь ехать, встречаемся в семь на вокзале.
— Я не могу уехать, — сказал Илья. — Слишком много дел. Товарищ лежит в госпитале, надо помочь его родне. А война Сильвера и Француза меня не касается.
— Значит, остаешься? — Томас протянул руку. — Держись. И не забывай, чему я тебя учил.
— Удачи, братишка…
«Значит, Салливану были нужны не только деньги, — думал Илья, глядя вслед Томасу. — Сколько зайцев он убил одним выстрелом? Насолил инспектору Хиггинсу. Хапнул денег. И, возможно, развязал войну между бандами. Люди Сильвера и Француза будут убивать друг друга. Тех, кто уцелеет, будут хватать за убийство. Доблестная полиция зачистит беспокойные районы, и проститутки с карманниками будут платить дань не бандитам, а копам. Он хочет, чтобы я убил еще кого-нибудь. Наверняка здесь тоже есть какой-то расчет. Ну, и что прикажете делать? Пока не поздно, бежать на вокзал?»
Но вместо вокзала он отправился в Десятый округ. Снял там три комнаты в меблированном доме — по пять долларов в неделю, второй этаж, одно окно во двор, два — на старое кладбище, где начиналась какое-то строительство. Комнаты занимали конец коридора, и к ним можно было подняться по отдельной лестнице прямо из двора, минуя консьержку, сидевшую в вестибюле главного входа. В общем, идеальное жилье. Он заплатил за три месяца вперед и записался в журнале — Уильям Истмен, цветовод.
Вечером он нашел в салуне Василя. Для вида посидели за столиком, разошлись по одному и встретились за углом.
Когда Василь переступил порог своей новой комнаты, у него подкосились ноги. Он осторожно опустился на край кровати и погладил высокую подушку.
— За три месяца вперед заплачено? — переспросил он сдавленно. — Шестьдесят долларов? Такие деньжищи!
— Здесь еще двести, — Илья бросил на постель конверт. — Твоя доля. Жилье для нас сняли те парни, на кого мы с тобой будем работать.
— Будем работать? Значит, они нас приняли? А Андрюха? А Грицко?
— Когда Андрей встанет на ноги, поселится рядом с тобой. И получит свою долю…
— Получит? Он же ничего не делал!
— А с Грицко будет отдельный разговор, — продолжил Илья, пропустив мимо ушей жлобскую реплику. — Ты его не видел?
— Как же, — криво улыбнулся Василь, — видел. Валяется в углу, в хламину пьяный. Я к нему, а он мычит, глаз не открывает. Придуривается. Как бы не стал болтать лишнего, по пьяному-то делу.
— Очухается, поговорим. Теперь вот что. Сиди здесь, никуда не выходи. По коридорам не шатайся, жди меня.
— Пожрать бы, — Василь выразительно почесал живот.
— Я принесу.
— А скоро на новое дело пойдем?
— Скоро.
Спускаясь по лестнице, он завидовал Василю. Тот выглядел вполне довольным, даже счастливым. И никаких сантиментов, как выражается Салливан. Будто каждый день расстреливал людей. И уже рвется к новым убийствам. К новому заработку. Что ж, он будет хорошим бойцом…
Илья заехал в свою бруклинскую квартиру, где его ждал Хуан. Вдвоем они собрали нехитрые пожитки и перевезли в «русский квартал». По дороге накупили мяса, овощей, вина. Хуан оказался отличным поваром, правда, от всех его блюд во рту начинался пожар, который приходилось гасить вином. Они пировали втроем до глубокой ночи. Василь и Хуан одновременно на трех языках обсуждали разные способы разбогатеть, а Илья молчал и только изредка невпопад соглашался то с одним, то с другим.
«Завтра начнется война, — думал он. — Схлестнутся две армии. А потом они разберутся, что к чему, и я окажусь между двух огней. Один против всех. Даже Томаса не будет рядом. Безобидный толстячок-мексиканец и неповоротливый хохол с дробовиком — вот и все мое войско. Ну и ладно. Салливан эту кашу заварил, ему и расхлебывать. А на Юг я всегда успею».
* * *Давненько в салуне Томека не было такого наплыва новых посетителей. Они приходили по одному, садились у стойки и разглядывали публику. Им требовалось не больше пяти минут, чтобы обнаружить столик в дальнем углу, за которым сидели Илья, Хуан и Василь. На столике не было ни одной бутылки, ни одной пивной кружки, только кофейник и чашки. Выждав еще немного, новичок подсаживался к ним и заводил разговор о том, какие трудные времена настали. Слово за слово, и вот, наконец, звучала фраза:
— Говорят, Черный Испанец снова объявился.
— Говорят, — соглашался Илья, если гость производил благоприятное впечатление.
— Говорят, он сюда заглядывает. Как бы с ним потолковать?
— А кто ты такой, чтобы он согласился с тобой разговаривать? — спрашивал Хуан.
Некоторые гордо разворачивались и уходили. Другие начинали рассказывать о своем бурном прошлом. Терпеливо выслушав перечень подвигов и отсидок, Илья советовал зайти сюда через месяц, когда Черный Испанец вернется с Юга.
И только немногие отвечали просто:
— Я служил в береговой охране.
Вот тогда Илья говорил:
— Приходи в пятницу, к обеду.
Так он отличал людей, посланных Салливаном, от тех, кто просто услышал о новой банде и захотел в нее влиться.
Обычно городские банды собирались из соседей по двору или кварталу, еще чаще в них сбивались родственники. Такие шайки орудовали там же, где жили — грабили соседние лавки или отбивались от соседних банд. Однако чтобы захватить власть над целым районом, родственных связей было недостаточно. Даже если собрать воедино десяток мелких шаек — это будет свора, толпа, что угодно, но только не настоящая банда. Потому что банда начинается с главаря.
О Черном Испанце жители Манхэттена знали уже лет тридцать. Он наводил ужас и на аристократов Вишневого холма, и на голодранцев нижнего Вест-Сайда еще до Гражданской войны.
Ходили слухи, что Испанец погиб во время Призывного бунта. Однако в семидесятые годы эта кличка снова появилась в полицейской хронике. Его банда не отличалась многочисленностью. Никто не знал точно, сколько людей у Черного Испанца. Больше того, никто не знал, где они собираются. Зато всем было доподлинно известно, что Испанец грабит только те магазины, казино и банки, которые принадлежали бывшим бандитам или их покровителям. Причем не в каком-то одном районе, а по всему Манхэттену.
И даже в Бруклине, Джерси и Бронксе он оставил кровавые следы. В семьдесят девятом году Испанца подстерегли в итальянском ресторане на Сто двадцать пятой улице. Его изрешеченное пулями тело было сброшено в воды Ист-Ривер. Об этом знал каждый мальчишка.
И каждый мальчишка теперь был уверен, что Испанец выжил, вернулся и первым делом отомстил своим обидчикам.
В отличие от мальчишек, новые посетители салуна Томека надеялись, что Черный Испанец вернулся не для того, чтобы свести счеты, а ради дела.
— Приходи в пятницу, — отвечал Илья. — Тогда и поговорим о деле.
30. Разборка в Десятом
Консьержки знали, что каждое утро их новый постоялец отправляется в оранжерею. Возвращаясь вечером, он приносил им цветы. Вот бы они удивились, проследив за мистером Истменом чуть дольше, чем занимал его путь от крыльца до трамвайной остановки. Юный обходительный цветовод соскакивал на ходу, едва трамвай заворачивал за угол, и направлялся сначала к молочной лавке, а потом к развалинам литейного цеха. В его подвалах и обвалившихся печах ночевали беспризорники. Если дети — цветы жизни, то да, это место вполне можно было назвать оранжереей.
Илья приносил сюда то, что воришкам было труднее всего спереть — молоко и шоколад. Правда, многие из его маленьких друзей предпочли бы пиво или даже виски, а некоторые девчонки просили в следующий раз принести хорошего табачку. Но и молоку они были рады.
Наверно, им было просто лестно, что такой уважаемый парень, как Билли из банды Черного Испанца, сидит в их компании и сам пускает по кругу бутылки, пусть и с молоком.
В знак благодарности они наперебой сообщали ему новости. И в пятницу он уже точно знал, с какой стороны ждать нападения — с севера, где проходила Сто вторая улица.
Салун Моргенштерна находился на самой границе Десятого округа. Неудивительно, что именно с него банда «красных перцев» начала свое вторжение. В среду заведение посетили несколько прилично одетых джентльменов. Основной деталью их гардероба были обрезки свинцовых труб, висевшие на поясе, как шпага у дворянина. Они ничего не заказывали, а заняли всю стойку и принялись высмеивать завсегдатаев. Здесь обычно собирались работники красильного цеха, публика раздражительная и обидчивая, так что чужакам не понадобилось много времени, чтобы добиться нужного результата.
Вспыхнула драка, красильщики были с позором изгнаны на улицу, после чего свинцовые трубы прошлись по посуде, мебели и витринам салуна. Единственным неповрежденным предметом обстановки осталась касса, но ее пришельцы унесли с собой. Бедняга Моргенштерн даже не мог подсчитать убытки, и утешало его только то, что буйные гости пообещали завтра заглянуть к его конкурентам.