Девочка мельком, боязливо оглянулась. Заметила, что из-за камня видны теперь только плечи и мокрая голова, и тогда глянула смелее. Повернулась.
С полминуты они смотрели друг на друга. Лесь — насмешливо, девочка — пряча за сердитостью смущение и виноватость. Она ковырнула сандалеткой песок.
— Ты какой-то... совершенно нахальный...
— Да? А по-моему, это ты нахальная. И шпионка.
— Я?! Шпионка?! Как тебе не стыдно!
— А тебе не стыдно? Увязалась за мной, выследила... Иначе как бы ты сюда попала?
— Да я это место давным-давно знаю! Тыщу раз тут была.
— Эту бухту не знает никто, кроме меня, — объяснил Лесь уже несердито. — Ты же видишь, тут лишь мы с тобой. Ты пробралась сюда следом, в ту же минуту, что и я. А одна ни за что не нашла бы дорогу.
Девочка сказала неуверенно:
— Вот и неправда. Я знаю дорогу.
— Если знаешь — выберись отсюда без меня, — добродушно посоветовал Лесь.
— Ну и пожалуйста! — Она дернула спиной с малиновым ранцем. Пошла к ступенькам у щели-выхода. Проходя мимо Леся, демонстративно отвернулась, хотя сейчас это было уже ни к чему. Поднялась на каменное «крылечко», исчезла в щели.
Лесь быстро сел, обнял коленки и стал ждать со снисходительным интересом. Вместо прохода с крутой тропинкой девчонка скоро увидит сомкнувшиеся скалы — словно каменный великан свел вместе ладони. И никуда не денется, вернется.
Так и случилось. Девчонка опять появилась на ступенях. Растерянная и насупленная. Ушла на прежнее место. Оглянулась на Леся, который вновь улегся на камень животом.
— Ну как? — спросил он с капелькой торжества.
Она потупилась и вполголоса сказала:
— Ты колдун, что ли?
Лесь без хитрости объяснил:
— Здесь мое колдовство ни при чем. Это место такое.
— И никак теперь не выбраться?
— Без меня никак, — усмехнулся Лесь.
— А ты... меня выведешь?
— Вот смешная, — сказал он как маленькой. — Брошу, что ли? На съедение крабам?
— Тогда хорошо... А скоро пойдем? Мне домой надо.
— Вот погреюсь еще минут пять, потом окунусь напоследок, обсохну, и тогда уж...
Девочка покладисто кивнула:
— Купайся, я подожду.
Она села на корточки, стала из ладони в ладонь пересыпать мелкую гальку.
— Носов...
— Что?
— Ты не думай, я никому не скажу про это место.
Он засмеялся:
— Да говори кому хочешь. Без меня его все равно никто не найдет. А я теперь буду ходить с оглядкой.
— Ты не бойся, я за тобой больше следить не стану, — сказала она еле слышно.
Лесь промолчал. Не знал, как ответить, чтобы не обидно. А обижать бестолковую девчонку почему-то не хотелось.
Она опять перебросила камешки из ладони в ладонь.
— А здесь правда никто-никто не может появиться?
— Я же сказал.
— Тогда понятно... — Она чуть улыбнулась.
— Что тебе понятно?
— Почему ты так храбро тут купаешься... без ничего... Лесь понял, что ей все еще неловко. И сам опять малость смутился. И сердито объяснил:
— Я купаюсь так, потому что как раз боюсь.
— Чего?
— Если дома заметят, что плавки влажные, сразу воспитание: «Ах, ты снова бегал на пляж после уроков! Без спросу!»
Девочка посмотрела веселее, чем прежде.
— В точности как у меня! Мне тоже не велят без спросу! А начнешь отпрашиваться — сразу охи да ахи! «Нельзя одной, утонешь, захлебнешься!» А иногда так хочется окунуться... Тебе хорошо, такое тайное место...
— Ну, так пользуйся случаем, — великодушно сказал Лесь. — Сейчас-то ты не одна к тому же. Совесть твоя будет чиста...
Девочка поежилась.
— У меня купальника нет...
— Пфы! Ты же еще плоская, как сушеная тарань, — от души успокоил ее Лесь. — В твоем возрасте девчонки сплошь в одних плавках купаются, как пацаны.
Лесь думал, она рассердится хотя бы для вида. Но девочка отозвалась все так же нерешительно:
— Ничего подобного. Нам в бассейне всем всегда велят в купальниках...
— Здесь же не бассейн, воспитательниц нету. А я смотреть на тебя не буду, не бойся...
— Подумаешь, — сказала она с жалобной храбростью. — Я и не боюсь.
Конечно, Гайка соврала, на самом деле она боялась. Однако искупаться хотелось ей отчаянно: изжарилась она в своем шерстяном платье с глухим воротником. Но не только в этом дело. Была еще вина перед Носовым.
Если бы Гайка сразу поняла, почему он тогда, из воды, кричал ей «отвернись», она бы не только отвернулась, а глаза бы зажмурила и уши заткнула. Но у нее в ту минуту словно заскок в мозгах случился: смотрит и ничего не понимает. Да еще глупое упрямство взыграло! Теперь, когда все так получилось, Гайка терзалась в душе. Дура бессовестная! Называется, подружилась с человеком!
Как же теперь оправдаться перед Носовым?
Может, если она сейчас послушается его, искупается, он перестанет на нее обижаться. Ведь она докажет, что доверилась ему полностью. И получится, что между ними есть уже какая-то ниточка. («Желтая нитка», — мелькнуло у нее...) И тогда, значит, эта бухта вроде бы и ее, Гайкина, тоже. Немножко...
Конечно, так рассудительно Гайка не думала (мысли прыгали и были отрывочными), но чувствовала именно это.
— Ты только все-таки отвернись, ладно?
— Пожалуйста.
Гайка зашла за камень, скрывший ее по пояс. Покосилась на Носова. Тот лежал головой на согнутом локте, будто спал! Гайка присела, торопливо стянула с себя все, кроме красных мальчишечьих плавок, опять глянула на дремлющего Носова. Видна была только белая лохматая макушка. Гайка вдруг совершенно неожиданно для себя показала этой макушке язык. Тут же испугалась и неловко добежала по твердым голышам до воды. Опасливо, но торопливо стала входить в нее, держась за выступ скалы.
Она погрузилась по пояс, почти перестала бояться и тихонько взвизгнула от радостной прохлады, когда волна подкатила до груди. И тут услыхала:
— Часы-то сними, растяпа.
Носов, приподнявшись, глядел с камня.
— Ой!.. — Часики тикали на запястье. Но Гайка испугалась не за них. — Обещал, что не будешь смотреть!
— Во-первых, я случайно; Во-вторых, ты уже в воде. А если бы я не заметил, прощай, часики. Вот тогда уж точно досталось бы тебе дома.
Да, это он правильно.
— Иди сними... — И он опять лег головой на локоть.
Гайка вдруг рассердилась на себя и на свой глупый страх. Решительно вылезла из воды и положила часики на камень. И вернулась к нестрашным пологим волнам.
Эти волны приняли Гайку, качнули, сняли с донных камней. Она взвизгнула опять, забултыхалась. Но она не боялась. В такой ласковой воде невозможно было утонуть. Гайка окунулась с головой, совсем уже позабыв про смущение и про Носова. Потом нащупала камни ступнями и встала, держась за скальный уступ. Глубина была по грудь. А порой волна подкатывала под самый подбородок, плескала в глаза и уши. Гайка смеялась, подпрыгивала... И вдруг левой ступней не попала на камень.
Нога угодила в щель.
Гайка дернула ногу. Каменный капкан держал ее.
Сперва Гайка не испугалась. Дернула сильнее. Ой, больно...
Гайка вспомнила про тропического моллюска-великана, о котором рассказывал папа. Называется тридакна. Если в раковину попадает нога или рука купальщика, створки сжимаются, и... Сила у тридакны громадная, вес чуть не полтонны. А тут наступает прилив, вот вода уже у самого рта...
И, словно все это по правде, — коварная тридакна и прилив — накатившая волна плеснула Гайке горечью в рот. «Мама!» — хотела крикнуть Гайка, но закашлялась. А новый горько-соленый накат укрыл ее с головой. Когда волна отошла, Гайка была уже чуть не без памяти от страха. Забила по воде руками, беспомощно рванулась и сквозь ужас и кашель закричала отчаянно:
— Но-осов!!
ДОЛГИЙ РАЗГОВОР НА ЗАГАДОЧНОМ БЕРЕГУЛесь лежал и впитывал лучи. Каждая мельчайшая чешуйка его кожи была словно фотоэлемент, который заряжается солнечной энергией. Чем больше чешуек получит заряд, тем пуще накапливается в теле веселая сила и радость жизни. Иногда Лесь жалел, что у него нет хрустящих крыльев — таких же, как у желтого кузнечика Витьки, только больших, по его, Леся, росту. Вот это были бы настоящие солнечные элементы.
На девочку Лесь не смотрел. Вернее, глянет искоса, увидит, что с ней все в порядке — плещется у скалы, — и опять отдастся теплой полудреме...
Девочкин кашель и крик ударили в него колючей пружиной. И сам он как распрямившаяся пружина — ж-жих! — метнулся с камня к воде.
— Нога... — не то всхлипнула, не то булькнула девчонка, и опять ее скрыло по макушку.
Лесь нырнул, увидел в зеленой мути девчонкины ноги, камни и все понял вмиг. Съежился, пятками уперся в один камень и с надрывом потянул на себя другой, прижавший ступню бестолковой купальщицы. Камень сперва упрямился и поддался только сверхотчаянному усилию. Нога девочки дернулась вверх.
Лесь вынырнул, выволок девочку на берег. Она кашляла, плакала и мотала головой. Лесь наполовину подвел, наполовину подтащил ее к своему каменному лежаку, положил вниз животом. Девочка закашлялась пуще прежнего. Лесь треснул ее ладонью между лопаток. Девочка крякнула, изо рта у нее полилось. Она часто задышала. Щекой легла на камень. Потом испуганно дернулась.
— Пойду оденусь...
— Лежи ты... — озабоченно сказал Лесь. — Тебе теперь надо отдышаться и прогреться насквозь, чтобы не случилось никакой лихорадки. А то всякое бывает после такого...
Девочка опять обессиленно упала головой. И заплакала снова — уже без кашля, негромко и, кажется, с облегчением.
— Да ладно тебе, — пробормотал Лесь. Он лежал теперь в метре от девочки. — Все уже прошло... Зачем ты на камни-то вставала? Надо плавать, а не по дну топтаться...
Девочка призналась между всхлипами:
— Я плохо плаваю...
— Учиться надо, — буркнул Лесь.
— Я училась... кха, ой... но, наверно, я неспособная.
— Ты говорила, что в бассейне училась. А бассейн и море — это разные обстоятельства.
— Не только в бассейне... Мы раньше в Чернореченском районе жили, там такой песчаный пляжик за Катерной пристанью, все ребята там плавать учатся.
Лесь поморщился:
— Чернореченск... Это же в конце Большой бухты. Там не вода, а сплошной керосин.
— Вот уж нет! — Девочка сердито мотнула головой. — Там прекрасное место! И кроме того, там ГРЭС в бухту сбрасывает горячую воду, можно купаться круглый год.
— В отработанной воде!
— Она чистая! Там даже зимнюю купальню построили...
— Круглый год купаешься, а плаваешь еле-еле. — Лесь нарочно подзуживал девчонку. Потому что после случившегося у нее мог быть второй нервный приступ — новый испуг и слезы. Надо отвлечь. Лесь жил у моря и знал, как поступают в подобных случаях.
Но девочка не завелась. Сникла и сказала шепотом:
— Конечно, я сама виновата, что нахлебалась... и что ты тащил меня... в таком виде.
Лесь хмыкнул:
— Все из-за купальника переживаешь, что ли? Ты отстала от современной моды. На Карташевском пляже, например, нынче все вообще голые купаются. И ребята, и большие дядьки и тетки...
— Моя мама говорит, что это безобразие. Когда родители с детьми, то можно, а если чужие люди, то это просто ужас.
Лесь рассудительно уточнил:
— Но мы же не как на Карташевке. И к тому же мы с тобой теперь уж никак не чужие...
Девочка приподнялась на локтях:
— Почему?
— Посуди сама, — веско сказал Лесь. — Я же тебя от погибели спас. Значит, ты благодаря мне второй раз на свет родилась. Выходит, я тебе... — он слегка дурашливо посмеялся, — второй мама и папа. — И повернулся к девочке. Они встретились глазами. Девчонкины светло-карие глаза были большими от прихлынувшего испуга.
— Значит... я правда чуть не утонула?
— Ну, посуди сама, — опять сказал Лесь. — Ногу ты вытащить не могла. Один раз хлебнула воды, второй... А потом бы — волна посильнее, а ты уже и стоять не можешь. Тут бы и все... Если бы меня не было.
Девочка уперлась подбородком в гладкий камень, прижала к ушам ладони.
— Ой, мамочка...
Лесь опять встревожился за нее.
— Да хватит уже! Все ведь прошло.
— Ага... — послушно сказала девочка. Но вдруг вспомнила: — А если бы тебя тут не было, я бы и не полезла купаться.
— Выходит, я виноват, — буркнул Лесь. И понял, что в самом деле виноват.
— Нет, что ты! — испугалась она. — Это я... сама... — И вздрогнула.
— Ладно, грейся... И не бойся, я на тебя не гляжу, раз ты такая... сверхсмущательная.
Девочка отозвалась тихонько и доверчиво:
— Я и не боюсь... тебя. Только если кто другой увидит... Вдруг знакомые? Могут маме нажаловаться, что купалась без спросу.
— Я же тебе объяснил: никто сюда не придет!
— А если посмотрят сверху, со скал?
— И наверху никого нет. Потому что... здесь начало Безлюдных Пространств.
— Каких... пространств?
— Ладно уж, объясню, — вздохнул Лесь. — Слушай... Нам кажется, что вокруг нас одно пространство, а на самом деле их много. Есть то, в котором мы живем, а есть соседние, только про них мало кто знает... Ты когда-нибудь смотрела в граненое стекло?
— Не...
— Через него видно, как одно пространство расслаивается на несколько... Вот смотри...
Лесь привстал, дотянулся до одежды, из кармана вытащил крошечный стеклянный кубик — он заискрился на солнце. Лесь уселся на камне, опершись правой рукой, — щуплый, изогнувшийся, похожий на бронзовую статуэтку. На груди висел дырявый камешек с продернутым шнурком. Левую ладонь с кубиком Лесь протянул девочке.
— Посмотри сквозь него.
Девочка приподнялась, поднесла кубик к глазу.
...Пространство расцвело радужными пятнами, раскололось, увеличилось, вместо одной скалы, у которой Гайка чуть не утонула, стало несколько. И горизонтов — раз, два, три, четыре... Разноцветные... Может, и Носов теперь не один? Однако глянуть на Носова Гайка не решилась. Посмотрела еще на скалу и протянула кубик хозяину. Сказала с сожалением:
— Это ведь только кажется.
— Это не т о л ь к о к а ж е т с я. Здесь и по правде хватает чудес...
— Каких?
— Всяких. Например, со временем... ты помнишь, когда сюда за мной пролезла... пришла? Я знаю — точно в двенадцать...
— Да! Я смотрела на часы!
— А сколько времени, по-твоему, уже прошло?
— Не знаю... Ой! Наверно, давно домой пора. Мама сегодня дома и уже с ума сходит из-за меня!
— Не сходит, не бойся... — Лесь прыгнул с камня, принес девочке ее часики. — Видишь, все еще двенадцать. Секундная стрелка бежит, а другие стоят...
— Испортились...
— Нет! Просто время здесь замирает! Купайся и загорай хоть целую вечность. Ну, такой подарок для нас в этом месте!
— Честно-честно? — ее глаза опять стали большущими.
Лесь немного обиделся. Не всерьез, а для порядка.
— Думаешь, шучу с тобой? И когда вытаскивал — шутил, и сейчас, да?
— Ну, не сердись. Просто трудно это... понять сразу.
— А ты не сразу, — посмеялся Лесь. — Понимай постепенно, спешить-то некуда. Пока мы здесь — все время будет полдень. Я это давно открыл.
— Чудеса какие, — выдохнула девочка.
Она сказала «чудеса какие», но большого удивления не было. Гайкой овладела легкость и беззаботность. Раз время не движется и раз эта бухта волшебная (или почти волшебная), значит, и она, Гайка, — не совсем Гайка. Все вроде бы как в сказке или во сне. И можно ни о чем не тревожиться. И этот коричневый белоголовый мальчишка — вроде бы уже не Носов из четвертого «Б», а маленький волшебник. Этакий Питер Пэн...
Гайка опять прилегла на камень, закрыла глаза. Услышала, что Лесь тоже лег, а потом весело спросил:
— Тебя как зовут? А то даже не знаю имя родственницы...
— Галя... Галька... А когда маленькая была, букву «эл» не выговаривала, получалось «Гайка». Все так и стали звать.
— Ясно. А меня — Лесь.
— Какое хорошее имя! Не то что мое!
— А чем тебе твое не нравится? — удивился Лесь.
— Маме сперва не нравилось. Говорила, что «гайка» — железная, тяжелая, а про меня она мечтала, что стану балериной или музыкантшей. Но потом привыкла.
— А ты станешь балериной? Или музыкантшей? — с неожиданным интересом спросил Лесь.