— Не-а, — беспечно откликнулась Гайка. — В ансамбле мне не понравилось. А в музыкальной школе сказали: слух недостаточный. Мама была в отчаянии...
— А ты?
— А я нет. Надоели все эти гаммы...
— А кем хочешь быть?
— Понятия не имею, — отозвалась Гайка все с той же беззаботностью. — Я вообще бестолковая. В школе — троечница. И даже плаваю, как... гайка.
— Не горюй, Гайка, — утешил Лесь. — В школе многие талантливые люди были троечниками, только педагоги скрывают от нас эти факты... А плавать научишься. Главное — чаще тренироваться.
— Тебе хорошо. Ты, наверно, каждый день тренируешься. Все время на море и на солнце....
— Отчего ты так думаешь?
— Ну... — Гайка несмело хихикнула. — Ты весь такой солнцем обжаренный, даже пятки. Они и у негров-то иногда розовые, незагорелые, а у тебя...
Лесь объяснил чуточку горделиво:
— Это не от загара. То есть от загара, но не от здешнего. Я таким коричневым на свет появился... Знаешь отчего?
— Нет... не знаю...
— Оттого, что я родился ближе всех к солнцу!
— Да? Не может быть, — робко не поверила Гайка.
— Ну, вероятно, это не единственный случай, но ужасно редкий. Мама родила меня на высоте одиннадцать тысяч метров.
— В самолете?!
— В самолете!.. Она с подругой летела из Москвы домой и... в общем, не рассчитала. Вернее, это я поторопился.
Гайка засмеялась:
— Захотелось поближе к солнцу?
— Наверно... А оно любит тех, кто к нему тянется, вот и покрасило меня раз и навсегда. Ультрафиолетом...
— Значит, все нормально кончилось? — заботливо спросила Гайка. — Самолет — это ведь все-таки не роддом.
— Почти нормально... Там целая бригада врачей была, летели на какую-то конференцию. Они быстро управились с мамой и со мной... Только одна неприятность все же случилась...
— Какая?
— Самолет тряхнуло в воздушной яме. И от этого получилась родовая травма. Вернее, потом сказали, что, наверно, от этого...
— А... какая травма? — Гайке и спрашивать было неудобно, и промолчать неловко: вдруг Лесь подумает, что ей безразлично.
Лесь глянул в упор желтовато-серыми глазами.
— Разве ты не видишь, что левый глаз у меня косит?
Гайка заставила себя несколько секунд не отрывать взгляд. Потом все-таки заморгала, но ответила твердо. И честно:
— Нет, Лесь. По-моему, ничего не заметно.
— Вот и славно! — обрадовался он.
— Просто иногда... кажется, что ты смотришь как-то... загадочно. Тебе это даже идет, — собравшись с духом, выговорила Гайка. — А никакой косины вот ни настолечко нет...
— А мама все беспокоится: «Давай закажем новые очки». Это специальные, чтобы оптическую ось выправлять. Меня такие с младенчества заставляли носить, а недавно я... то есть они тюкнулись о камень. Одно стекло вдребезги.
— А почему же новые-то не заказать? — со взрослой озабоченностью сказала Гайка.
— Да ну их. Надоели.
Гайка понимающе спросила:
— В классе дразнят, да?
— Что ты! Никто не дразнит! У нас в классе четыре человека в очках и два из них знаешь какие авторитетные!.. И вообще класс у нас дружный, все ребята хорошие.
— А Вязников? — не удержалась Гайка.
— Ну, что Вязников... — потускнел Лесь.
Гайка моментально испугалась, но отступать было некуда.
— Это ведь ты сегодня подрался у гаража с тем мальчишкой? Все говорили: «Вязников, Вязников...» — И она подсказала Лесю: — В семье не без урода, так ведь?
Лесь быстро возразил:
— Вязников не урод! Он наоборот даже... В него еще в первом классе девчонки влюблялись.
— Да я не про то...
— И вообще... Многие считают, что он человек хоть куда...
— А ты? — не удержалась Гайка. — Ты как считаешь?
Лесь отвернулся, и треугольные лопатки у него дернулись.
— Что поделаешь, раз у нас эта... психологическая несовместимость. Я никогда первый не лезу, это он ехидничает.
— Ну и что же, что ехидничает, — осторожно осудила Леся Гайка. — Драться все равно не стоит. Кругом и так столько всего... всякой войны и драки...
Лесь понял ее. Сказал примирительно:
— Мы же только раз в году. И всего-то до первой крови.
— Где первая, там и вторая. С этого все и начинается, а потом не остановить. Вон сколько стрельбы недавно было опять по всем берегам. И толком никто не знает, из-за чего...
— Ты не сравнивай...
— Да я и не сравниваю...
— Отчего тогда дуешься? — улыбнулся Лесь.
— Я не дуюсь.... Просто как подумаю про такое, всегда расстраиваюсь... из-за отца.
Она сказала «из-за отца», а не «из-за папы», словно показывая Лесю недетскую серьезность своей печали.
— А что с ним? Ты говорила, что он командир корабля.
— Он был... Его уволили. За то, что сбил вертолет.
— Чей? — Лесь приподнялся на локтях.
— Кто же его знает... Папа командовал большим охотником, и они вывозили беженцев с Горного берега... Понимаешь, город горит, танки палят по домам и по гавани, на берегу тысячи людей собрались, все плачут, кричат... Папа нагрузил охотник так, что он сел ниже ватерлинии, еле управлялся на ходу. Ладно еще, что море было тихое...
Отошли, а милях в десяти от берега на них вертолет налетел. Без всяких опознавательных знаков... И с первого захода — две ракеты по кораблю. А на палубе людей битком: и большие, и маленькие. Хорошо, что ракеты мимо. Папа спрашивает по радио у начальства: что делать? А те: не отвечать...
— Не поддаваться на провокацию, — уточнил с сердитым сочувствием Лесь.
— Да, так и сказали!.. А вертолет — снова! И еще две ракеты, и взрыв у борта. Кого-то осколками ранило. Папа и скомандовал зенитчикам... А его потом чуть под суд не отдали за нарушение приказа. Хорошо, что люди вступились, кого он спас. И газеты... Но с флота все равно уволили в запас...
— Какое свинство, — от всего сердца сказал Лесь.
— А он теперь говорит, что и не жалеет. Он ведь раньше не хотел быть военным моряком.
— А почему стал?
— После института призвали... Он учился на кораблестроителя и писал диплом про новые парусные корабли. Чтобы в наше время использовать энергию ветра, как раньше, и не тратить зря топливо. А его вызвали и говорят — будете лейтенантом... Потом уж он стал капитаном третьего ранга.
— А теперь что? Будет снова придумывать парусники?
— Не знаю... Сейчас конструкторское бюро закрыли. Папа техником в судоремонтные мастерские устроился.
— Ничего, все еще наладится, — уверенно пообещал Лесь. — Потому что парусники в самом деле нужны. А то ведь люди окончательно сдурели: жгут, жгут нефть, все отравляют кругом, когда у ветра столько бесплатной энергии... И у солнца. Я, Гайка, тоже думал о парусных кораблях, только о таких, где паруса не для простого ветра, а для солнечного.
— Разве такой бывает?
— А лучи — разве не ветер?.. Вот если сделать корабль, а у него паруса, похожие на стрекозиные крылья! Стометровые! И в них фотоэлементы, которые впитывают солнечную энергию. Знаешь, какая будет сила! Хоть плыви, хоть по воздуху лети.
— Это, наверно, красиво, — прошептала Гайка.
— Еще бы! — вдохновился Лесь. — Ты представь! Летит над морем такой корабль, а от мачты во все стороны размахнулись великанские сверкающие крылья! — Он сел, раскинул руки и даже пальцы растопырил от усердия. Высохшие белые волосы его разлетелись. Взгляд опять стал загадочным, ушел в какие-то «пространства». Сияла белозубая улыбка. Кожа на грудной клетке натянулась, обрисовав тонкие, как у рыбешки, ребра. Гайка поймала себя, что во все глаза таращится на Леся, засмущалась опять, уперлась взглядом в дырявую гальку на его груди.
— А этот камешек... он у тебя талисман, да?
— Ну... вроде, — Лесь тоже, кажется, смутился. И быстро сказал в ответ: — А у тебя крестик. Ты крещеная, да?
Гайка тронула невесомый алюминиевый крестик, висевший на суровой нитке.
— Да, крещеная... Меня бабушка еще в грудном возрасте в церкви окрестила... А крестик этот папе для меня один человек дал. Ну, он из тех людей, которых папа вывез из-под огня. На берегу подошел к папе и говорит: «Капитан, у тебя дети есть?» Папа говорит: «Дочка у меня». А он: «Тогда возьми этот крестик для нее, пусть ваш Бог всегда твою дочку хранит...» Сам-то этот человек был мусульманин, азербайджанец или узбек, в Христа они, кажется, не верят. Но все равно...
— Откуда же у него крестик взялся?
— Кто его знает. Может, случайно... А я с той поры ношу.
— А по правде в Бога веришь? — тихо спросил Лесь.
— Наверно... Только я не все еще понимаю... А ты веришь?
Лесь кивнул:
— Да... Потому что иначе ничего на свете не объясняется. Не мог же весь мир сам собой появиться. Ну, какой-нибудь простенький, может быть, и мог бы, а такой вот сложный... Кто-то же должен был все это придумать. Даже маленького кузнечика рассматриваешь, и то он как чудо... Или, например, Луна...
— Что Луна? — удивилась Гайка.
— Ну, подумай. Солнце — оно ведь громадное, а Луна маленькая. То есть тоже громадная, но по сравнению с Солнцем крошечная. А кто-то же рассчитал так ее поставить в космосе, чтобы с Земли она казалась одинаковой с Солнцем. И чтобы во время затмения она закрывала его так точнехонько.
— Может, случайно? — нерешительно сказала Гайка.
Лесь мотнул летучими волосами.
— Нет. Очень уж много всяких таких «случайностей»...
— А тебя тоже крестили?
— Тоже маленького. Когда еще дедушка жив был.
— А... почему тогда камешек, а не крестик?
Лесь придвинулся.
— Смотри, Гайка, здесь тоже крестик есть...
На серой поверхности, пониже отверстия, светились две перекрещенные прожилки.
— Это как подарок, — теплым шепотом объяснил Лесь. — Я его знаешь где нашел? В развалинах церкви, которую тысячу лет назад построили. Он лежал на виду, на гладкой плите. Будто специально для меня...
— Это где? Здесь, в Заповеднике?
— Ну, почти... Не совсем здесь, а чуть дальше.
Лесь нашел этот камешек в Безлюдных Пространствах.
Гайка коснулась камешка мизинцем. Палец соскользнул, ткнулся в грудь Леся. Гайка отдернула руку, быстро сказала:
— А у нас в Чернореченске тоже старинные развалины есть. Крепость на скале.
— Я знаю. Я там был. Только не по крепости лазил, а по корабельной свалке. Она там богатая...
— Мальчишки по ней все время лазят...
— Я там прожекторный отражатель нашел. Такой замечательный! Сразу его приспособил... для одной штуки.
— Наверно, для солнечной энергии? — догадалась Гайка.
Лесь кивнул. Гайка сказала с уважением:
— Ты в солнечных делах прямо как ученый разбираешься.
Лесь отозвался без хвастовства:
— Разбираюсь немного. Накопитель вот хочу сделать...
Гайка не то чтобы очень ему нравилась, но была она, конечно, хорошая. А к хорошим людям Лесь относился доверчиво.
Гайка опять поняла его:
— Накопитель солнечной энергии?
— Да! Смотри, какую банку для него раздобыл.
Он подтянул ранец, вытащил пивную банку, рассказал Гайке, как она у него оказалась и почему нужна именно такая.
Гайка серьезно кивала, сидя рядышком.
Потом Лесь начал укладывать банку, а из ранца вывалилась рубашка. С бурыми пятнами.
— Ой, Лесь... Это у тебя после драки, да?
Лесь насупился.
— Зато я ему синяк успел посадить...
— Из-за чего вы деретесь?
— Из-за его вредности! — И Лесь без утайки поведал про «Гулькин Нос».
Гайка (и правда она хорошая!) слушала со сдержанным сочувствием. Но под конец заспорила:
— Лесь! А «гулька» — это не «волдырь». Это «голубь». «С гулькин нос» — это значит «с голубиный нос». Чего тут обидного? Голубь — птица симпатичная...
— Откуда ты взяла? Я же сам в словаре читал!
— И я в словаре! У нас есть «Словарь русского языка», четыре тома... Я в него полезла однажды, чтобы найти одно слово...
— Какое? — подозрительно спросил Лесь. Могло случиться, что Гайка придумывает. Для его утешения.
— «Гум-ми-а-ра-бик»! Клей такой, видимо, на спирту.
Папа однажды маме рассказал, что рабочие в мастерской выпили гуммиарабик и чуть не умерли. Я спросила: «Что это такое?» А мама: «Не суйся во взрослый разговор!» Тогда я обиделась и стала искать это слово в словаре. И нашла... А потом начала читать соседние слова, которые тоже на «гу». Вот и увидела.
— Замечательно! Такой аргумент против Вязникова!.. Как бы посмотреть на этот словарь?
— Пойдем ко мне! Хоть сейчас!.. Ой... — Гайка возликовала так откровенно, что тут же застеснялась опять...
— Сейчас неудобно. Как с голым пузом в гости? Это не пляж... А в такой заляпанной рубашке еще страшнее...
— Лесь, пойдем! Маме все объясним, она выстирает и выгладит...
— Вот обрадуется твоя мама! Скажет: с кем ты познакомилась? С головорезом, забрызганным кровью!
— Мама никогда так не скажет!
— Все равно. Лучше в другой раз.
— А дома тебе не попадет за такую рубашку?
— Проскользну незаметно и спрячу до вечера, до мамы. Она-то меня поймет. Лишь бы Це-це не увидела...
— Кто?! — изумилась Гайка.
— Це-це.
— Это... муха такая африканская?
Лесь залился весельем:
— Это моя родственница. Она к нам в прошлом году переехала и сразу... возлюбила меня всем сердцем.
— Как это «возлюбила»? — опасливо сказала Гайка.
— В полном смысле.
— Ну... это же хорошо.
— Хорошо, когда любит человек с нормальным характером. А ты скажи, какой характер может быть у пожилой дамы, которую зовут Цецилия Цезаревна?
— Это ужасно. Все время воспитывает, да?
— Первый раз мы поссорились из-за помидора. Я помидоры больше всяких заморских фруктов люблю. И вот мама весной принесла мне красный, большущий, первый в том сезоне... — Лесь прищурился и облизнулся. — Я схватил и думаю: вот уж как вцеплюсь зубами! Только посолю сперва... А Це-це тут как тут: «Лесик, подожди, надо вымыть, надо приготовить...» Выхватила его у меня — и на кухню. Я опомниться не успел, как она тащит тарелочку. На ней — ломтики в сметане и с зеленым луком... Я сметану терпеть не могу! И нарезанный помидор — это... и не помидор вовсе... И мне же от мамы попало: зачем обижаешь тетю...
— А тетя что? — сочувственно спросила Гайка.
— Квохтать начала: «Ах, я не знала, что тебе не понравится... Ах, это же некультурно — кушать целый помидор, без ножа и вилки...»
— Как старинная гувернантка, да?
— Вот именно...
— Лесь, но она... хотя бы не дерется?
— Что ты! Такая вся воспитанная... Один раз, правда, огрела меня по спине. Но это уж от полного отчаяния.
— Ой... А что случилось?
— Драма!.. Я клеил из ватмана трубу для телескопа. Эмульсией ПВА. Ну и накапал на пол. А Це-це стояла над душой и все учила меня, что клей надо мазать не пальцем, а кисточкой... И, пока стояла, присохла шлепанцами к полу. Я говорю: «Уважаемая тетя Цеца, да оставьте же вы меня, пожалуйста, в покое, не суйтесь под руку, когда человек делает точный астрономический прибор». Она обиделась и пошла. А тапки приклеились... Она схватилась за этажерку, та — набок. И с полки на пол — стеклянная шкатулка: дзынь, бах!.. Тетя Цеца, бедная, как зарыдает: «Это моя любимая вещь, со времен юности!» Я перепугался... А она оторвала тапку от половицы и меня между лопаток... Я говорю: «Вы же интеллигентная женщина...» Тут она сразу про это вспомнила, успокоилась. Осколки собрала в узелочек и спрятала в свой шкаф... Знаешь, Гайка, мне ее жалко стало. Но шкатулку-то все равно не вернешь... И, кроме того, польза получилась от этого случая...
— Какая?
— А кубик-то стеклянный, думаешь, откуда? Я их несколько под столом потом нашел. Тогда и сделал открытие о разных пространствах. Смотрел, смотрел и сделал... А один такой кубик приспособил для солнечного инкубатора.
— Для чего?
— Для инкубатора. В нем выводятся солнечные кузнечики.
— Лесь! Как это солнечные?
— Желтые. И очень умные. Почти как люди. Если хочешь, покажу. И... если хочешь, даже подарю одного. Когда вылупится.
— Ох, Лесь... правда? Я хочу!
— Вот и славно...
— Да... Но, наверно, уже домой пора. Хотя время и стоит, но все-таки...
— Ладно! Только я еще окунусь напоследок. — Лесь вскочил.
Гайка не удержалась, спросила хитровато:
— А если твоя тетя заметит... что плавки влажные?
— Ну и пусть! Я... знаешь, что скажу? — Лесь замер в насмешливо-горделивой позе. — Скажу, что героически спасал утопающего... утопающую. Разве не правда?