– Почему бы и нет? – широко раскрыла глаза Настя. – Например, преступник умер, а перед смертью кому-нибудь рассказал, что в раме осталось сокровище. А вот как вскрыть тайник, то ли не успел объяснить, то ли его собеседник или сосед по камере не понял.
– И счел за лучшее унести всю картину, – подхватил Командор. – А уж на берегу пруда разобрался что к чему.
– Или так и не разобрался, – сказала Маша, которой теперь версия брата перестала казаться такой уж глупой. – Просто, разломав раму, просек, что одна ее часть гораздо тяжелее других. Вот и увез тайник с собой.
– Или просто знал по рассказам напарника, в какой части рамы расположен тайник, – ответил Петька. – Одно мне по-прежнему остается неясно. Почему он не бросил картину?
– Между прочим, она могла ему просто понравиться, – с усмешкой проговорила Маша. – Например, как нашему Павлу Потаповичу. «Такая мивенькая гусавочка!» – передразнила она почтенного академика.
– Кстати, не исключено, – очень серьезно произнес Димка. – Человек только что из тюрьмы. Соскучился по женскому обществу…
– Предположим, – перебил Петька. – И вообще этот тип мог решить: «Раз уж все равно своровал картину, так хоть на стенку повешу».
– Если так можно выразиться, для уюта, – отпустила очередную шуточку Маша.
– Думаю, это как раз был тот случай, когда вроде бы обратно не понесешь, а бросать жалко, – с бывалым видом ответил брат.
– Ну да, – посмотрела на него Маша. – Ты, Димка, всегда так делаешь, когда доведется украсть что-нибудь лишнее.
– Когда человек слишком часто отпускает свои дурацкие шуточки, окружающие перестают на них реагировать, – с напускной невозмутимостью отвечал брат.
– А между прочим, наш бывший заслуженный уже домой собирается, – указала на другой берег Настя.
Степаныч, обмотав торс неизвестно откуда взявшимся большим полотенцем, с унылым видом выжимал трусы.
– Видать, ничего не нашел, бедолага, – отметил Димка.
– И не найдет, – отмахнулся Петька. – И вообще, меня лично сейчас меньше всего интересует Степаныч. Лучше давайте подумаем, как выяснить, с каких пор в библиотеке появилась эта «Русалка»? И у кого она могла быть до этого?
– Задачка, – пробормотал Димка.
– Да уж, – вздохнула Настя. – Если картина и впрямь написана в девятнадцатом веке и к тому же всегда была в этой раме, то сколько же лет назад в нее положили какую-то драгоценность?
– Давай пока оставим в покое слишком уж отдаленные времена, – сказал Командор. – Нам хоть бы выяснить, сколько эта картина висит в библиотеке. А параллельно попробуем установить, не сажали ли в этот период кого-нибудь из жителей нашего поселка за какое-то преступление.
– А я бы и среди жителей Борков тоже покопал, – кинул взгляд на видневшуюся вдали деревню Димка.
– Жалко, что Вовка и Саша уехали, – вспомнила Настя двух мальчиков из Борков, с которыми члены Тайного братства кленового листа познакомились во время прошлого расследования.
– Приспичило их предкам как раз в августе уехать на море, – проворчал Димка.
– Естественно, они должны были сперва у тебя спросить, – не замедлила с очередной колкостью сестра.
– А я знаю, как мы поступим, – вмешалась Настя. – Попросим Шмелькова, и он в архивах посмотрит.
– Да-а, да-а, – не проявил воодушевления Димка. – Мы Шмелькову все расскажем, он поднимет дела в архивах, найдет преступника, потом картину и получит от Тяпы премию. И, считайте, наши труды насмарку.
– Это во-первых, – поддержал старого друга Командор. – А во-вторых, может оказаться, что ни в каких подобных ограблениях никто из местных жителей вообще за последние полвека замешан не был. И тогда наша версия просто затрещит по швам. Нет уж. Давайте сначала попробуем разобраться сами.
– Тем более, что если тут кто-нибудь и впрямь совершил преступление, то старожилы должны помнить, – сказала Настя.
– Особенно если это был житель нашего высококультурного поселка, – с иронией подхватила Маша. – Слушай, Димка, – повернулась она к брату. – Давай сегодня попробуем бабушку расспросить.
– И Какумиралу, пожа-алуйста, – мигом вспомнилась Петьке гостья Анны Константиновны.
– Между прочим, не в бровь, а в глаз, – безо всякого юмора произнес Димка. – Какумирала еще в пятидесятые годы наведывалась вместе со своей сестрой к нашей бабке.
– А так как она обожает всякие трагические истории, – добавила Маша, – и много раз брала книги в нашей библиотеке, то, по идее, расспросить ее не мешает.
– Ну, а я предка своего как следует потрясу, – пообещал Петька.
– Увы, в этом я вам не помощница, – развела руками Настя.
– Ничего, – сказал Петька. – Завтра все вместе примемся за Павла Потаповича. У него ведь тут тоже дача с самого основания поселка.
– А про Коврову-Водкину вы не забыли? – напомнила Настя.
– К ней обязательно надо зайти, – разом кивнули близнецы.
– Ладно. Давайте-ка по домам, – посмотрел на часы Петька. – Наверняка мои предки уже вернулись из города.
– И мои заждались, – подхватила Настя. Достигнув перекрестка, где Петьке надо было сворачивать в другую сторону, ребята вдруг заметили в конце улицы Павла Потаповича. Почтенный академик, то и дело озираясь по сторонам, явно куда-то спешил.
– Слушайте, ребята, по-моему, у него есть новости, – тихо произнес Командор.
Будто бы в подтверждение его слов Павел Потапович еще несколько раз оглянулся и значительно прибавил шаг.
– За ним, – махнул друзьям Петька.
И вся компания, стараясь не попадаться на глаза почтенному академику, двинулась следом.
Глава V ДОМИК В БОРКАХ
Павел Потапович свернул на улицу, где жили Настя и близнецы. Члены Тайного братства, выдерживая дистанцию, шествовали следом. Вдруг академик свернул в ворота Серебряковых.
– К нам! – издал радостное восклицание Димка. – Так, Машка, бежим. До завтра, – обернулся он к Насте и Командору.
– Если что важное выясните, тут же мне позвоните, – велел Петька.
– Сами знаем, – уже на бегу ответил ему Димка.
Павла Потаповича близнецы нагнали возле крыльца.
– Добрый вечер! Вы к бабушке? – спросила Маша.
– Ну, газумеется, к догогой моей Анне Константиновне! – воскликнул действительный и почетный член множества академий мира. – Хочу кое-что выяснить про «Гусавочку».
– Какие новости? – поинтересовался Димка.
– Особенно никаких, – покачал головой Павел Потапович. – Но, думаю, ского будут, – заговорщицки подмигнул он Диме и Маше.
Тут дверь на его звонок открылась. Близнецы увидали Какумиралу.
– Па-авел Пота-апович! Ка-аки-ими судьба-ами? – томно протянула она.
– Ах, догогая Визетта! – явно обрадовался Павел Потапович. – Сковько вет, сковько зим!
– Гла-авное, мы еще жи-ивы! – закатила глаза Елизавета Вивиановна. – Вот слы-ышали, наш общий дру-уг Робинзон Исаакович переше-ел на про-ошлой неделе в ми-ир иной?
– Ужасно! Ужасно! – воскликнул академик. – Но ничего! Мы-то с вами еще повоюем!
– Ах, Па-авел, ты всегда был та-аким оптимистом! – неожиданно начала называть почтенного академика по имени Елизавета Вивиановна.
– Лизочка! – вышла из гостиной Анна Константиновна. – Ты почему человека держишь на пороге? Павел Потапович, вы ко мне?
– Я ко всем, – игриво ответил академик. – Но в данном свучае, моя мивая, в пегвую очегедь к вам!
– Проходите же! Проходите! – пригласила Анна Константиновна.
Все, включая близнецов, прошествовали в просторную гостиную.
– Хотите чаю, Павел Потапович? – предложила хозяйка.
– Нет, спасибо, – ответил Павел Потапович. – Я недавно жутко нажгався за ужином. – И он для убедительности похлопал себя по круглому животу. – И вообще, я удгав от Женечки, – принялся снова подмигивать присутствующим академик. – Она посве моего того пгиступа все никак не успокоится. Дегжит меня на гежиме. Будто бы можно такого огва, как я, удегжать. Вы мне, мивая, вучше скажите, с каких пор у нас в бибвиотеке висит кагтина с гусавочкой?
Ребята насторожились. Анна Константиновна медленно произнесла:
– Какая нелепая кража. Кому могла понадобиться эта картина?
– А я вично жувика понимаю, – откликнулся Павел Потапович. – Такой, знаете, мивенъкий сюжетик.
– По-омню, по-омню, – протянула Елизавета Вивиановна. – Там руса-алка зама-анивает пас-тушка-а. И по его бле-едному лицу легко понять: он уже не жиле-ец.
– А мне бовыне гусавочка нгавится, – ответил Павел Потапович. – Кстати, Тяпочка мой го-вогит: «Есви кагтина не найдется, закажу новую гусавку хогошему художнику». Но я все же хочу узнать, догогая Анна Константиновна, с какого времени «Гусавочка» появилась в нашей бибвиотеке?
– Да с тех пор, как ее открыли, – ответила пожилая ученая дама.
– Вот и вы туда же! – всплеснул пухленькими руками Павел Потапович. – И Женечка моя утвегждает, будто кагтина висева еще в согоко-вых годах. Какая же все-таки у женщин коготкая память.
– Павел Потапович, это дискриминация! – возмущенно откликнулась Анна Константиновна. – Я лично не усматриваю никакой разницы между мужской и женской памятью.
– Разницы не усматгиваете! – победоносно воскликнул Павел Потапович. – А так же, как моя Женечка, ничего пго кагтину не помните!
– Положим, у меня, кроме этой картины, было много забот в то время, – оскорбленно проговорила Анна Константиновна.
– У меня тоже быви заботы, – не сдавался Павел Потапович. – Однако я точно помню. До сегедины пятидесятых годов на месте гусавочки висев пвакат Осоавиахима, в котогом всех пгизы-вави пватить взносы в эту огганизацию.
– Знаете, Павел Потапович, я человек справедливый, – отозвалась с некоторым смущением Анна Константиновна. – Вы правы. Я помню этот плакат.
Услыхав это, почтенный академик вскочил с кресла и галантно поцеловал Анне Константиновне руку.
– А вот Женечка моя упегвась, и ни в какую! – не преминул сообщить он.
– Ну, Евгения Францевна никогда не любила признавать свои ошибки, – иронично сощурилась Анна Константиновна, обнаруживая разительное сходство с собственной внучкой.
– Ах, и плакат я помню, и эту картину, – вступила в разговор Елизавета Вивиановна. – И многих людей из поселка помню, которых, увы, уже нет.
Тут Маша, нагнувшись к самому уху брата, шепнула:
– Ка-ак они умира-али.
Димка не удержался и фыркнул.
– Не вижу ничего смешного, – одарила его скорбным взором Какумирала. – Между прочим, все там будем.
– Но я, вично, не тогопвгось! – немедленно заверил присутствующих Павел Потапович. – У меня еще тут много интегесных дев.
– Ах, Па-авел, – явно пришелся не по душе Елизавете Вивиановне оптимистический тон академика.
– И так, Анна Константиновна, мивая, значит, вы со мной согвасны, что кагтина появивась не ганыне сегедины пятидесятых годов, – обратился Павел Потапович к бабушке Димы и Маши.
– Пожалуй, вы правы, – кивнула та. – А почему это вас так волнует?
– Хотев себе доказать, что у меня еще говова габотает хоть куда! – горделиво проговорил Павел Потапович. – А вот Женечка ничего не помнит.
– Может, все-таки выпьете чаю? – еще раз предложила Анна Константиновна.
– Давайте, – неожиданно согласился Павел Потапович, которому еще не хотелось идти домой. – В таком очаговатевьном обществе можно и чайку.
– Попьем уж, пo-ока мы жи-ивы, – не преминула заметить Елизавета Вивиановна.
– Не общество, а просто прелесть, – покосившись на Какумиралу, шепнул сестре Димка.
– Заткнись, – велела девочка. – Иначе нас сейчас отсюда выставят.
Димка умолк.
– Пойдемте в столовую, – пригласила Анна Константиновна.
Все пошли в соседнюю комнату. Маша и бабушка достали из буфета чашки. Димка включил электрический чайник. Вскоре он закипел, и Какумирала принялась заваривать чай. Движения ее были плавны и скорбны. Будто бы и над чайником она творила какой-то торжественно-похоронный обряд.
Едва все уселись за стол, Павел Потапович возобновил разговор о пропавшей картине.
– Шмевьков и Ниночка удиввяются, кому по-надобивось из-за гусавочки взвамывать двегь, – прокартавил он. – А Степаныч не удиввяется. Он пгосто ныгяет.
– Зачем ныряет? – не поняла Анна Константиновна.
– Хочет пгемию повучить от нашего Тяпоч-ки, – расплылся в горделивой улыбке Павел Потапович. – Тяпочка обещав деньги тому, кто найдет «Ковагную гусавочку». Вот Степаныч и ищет ее на дне Богского пгуда.
– Но почему на дне? – еще сильней изумилась Анна Константиновна.
– Он считает, газ гаму бгосиви на бегегу, то саму кагтину утопиви в воде. Он вгоде о чем-то подобном видев какой-то детектив по тевевизогу.
– Совсем дошел, – покрутила пальцем возле виска Анна Константиновна.
– Ныря-ять в таку-ую жару! – подхватила Елизавета Вивиановна. – Челове-ек пожило-ой. Хватит в воде удар, и пото-онет.
– Этот? Да никогда! – возразил бодрым тоном Павел Потапович. – Ему деньги повучить хочется. Я ему говогю: «Степаныч, на вавяйте дугака! Никакой кагтины на дне пгуда нет».
– А он что? – поинтересовался Димка.
– А он сказав: «Мне лучше знать». И снова ныгять отпгавився, – объяснил почтенный академик.
Близнецы переглянулись. Похоже, их выкладки по поводу бывшего заслуженного работника органов правопорядка были совершенно верны. Он и впрямь теперь не успокоится, пока не прочешет все дно Борского пруда. А на это ему нужен как минимум день, а может, и больше. Значит, в ближайшее время можно не опасаться, что сторож будет мешать их собственным поискам.
– Обязательно потонет, – с убежденностью повторила Елизавета Вивиановна. – В такое знойное лето всегда хоть несколько человек погибают во время купания.
– Ах, перестань, Визетта, что ты все о ггустном! – досадливо отмахнулся Павел Потапович.
– Все мы в этом мире гостя, – томно произнесла Какумирала.
– Вы, Анна Константиновна, мивая, обязательно подтвегдите Женечке, что гусавочка появивась в бибвиотеке товько в пятидесятые годы, – вновь перевел разговор на интересующую его тему Павел Потапович.
– Если это для вас так уж важно, то подтвержу, – со снисходительной улыбкой пообещала бабушка близнецов.
– Конечно, важно! – стукнул в азарте кулаком по столу почтенный академик. – Не вюбвю, знаете, выгвядеть дугаком. А Женечка ведь моя как упгется, ее не пегеубедишь.
– Да полноте, успокойтесь, Павел Потапович, – усмехнулась Анна Константиновна.
– He-нервные кле-етки, Па-авел, не восстана-авливаются, – вмешалась Какумирала.
– Это, может, у тебя, Визетта, не восстанавви-ваются, – кокетливо подмигнул ей академик. – А у меня пока с этим повный погядок.
– Вот, Машка, – не удержался от тихого комментария брат, – Павел Потапович и Какумирала – воплощенная борьба противоположностей.
Сестра прыснула.
– Свышишь, Визетта, и моводежь над тобой смеется! – тут же отреагировал Павел Потапович.
Елизавета Вивиановна смерила близнецов совсем не добрым взглядом, но этим дело и ограничилось.
– А между пгочим, – продолжал Павел Потапович, – по свовам нашего покойного возчика, «Ковагная гусавка» ганыпе висева в имении князей Богских.
– И во-озчик по-омер, – протянула Какумирала. •– Кстати, – хищно блеснули у нее глаза. – А отчего он по-омер?
– Много пив, вот и помег, – был краток Павел Потапович.
– Значит, наверное, цирроз печени, – с чувством внутреннего удовлетворения отметила Как-умирала.
– Вы, Лизочка, наверное, не знаете, – вмешалась Анна Константиновна. – Этот возчик был колоритной личностью. Говорят, что в молодости он служил кучером у князей Борских.
– И однажды мне гассказав, – перехватил инициативу Павел Потапович, – что эту гусавоч-ку вгоде бы заказав какому-то художнику дед по-сведнего князя. А под видом гусавки изобгажавась какая-то возвюбвенная этого деда.
– Постойте, постойте, – внимательно посмотрела на гостя Анна Константиновна, – но ведь в усадьбе Борского, говорят, почти все сгорело.
– Что сгогево, а что газтащиви, – уточнил Павел Потапович. – А потом наша покойная биб-виотекагша где-то гусавочку гаскопава. И повеси-ва в охотничьем домике. «Тут, – говогит, – ей и место».