– Моя подруга по ошибке выпила мышьяк, – с ходу заявила я дежурному фельдшеру. – Промывание мы уже сделали.
– Эх, барышни, – со вздохом упрекнул нас фельдшер, не сочтя нужным проявлять тактичность, – что ж вы за раззявы такие!
Но, несмотря на недовольство, он мигом поднял суматоху: почти сразу прибежали санитары, которые отвели Ларису в процедурную, а вскоре после этого поместили в палату, где ее осмотрел доктор. После осмотра мне вручили белый халат и проводили в палату.
– Ну-с, – обратился доктор ко мне, – поведайте мне, как ваша подруга докатилась до такой жизни.
По тому, как спокойно он это произнес, я догадалась, что никакой опасности уже нет, и вздохнула с облегчением.
– По глупости, доктор, – ответила я невинным голосом. – Только большой глупостью можно объяснить, что люди хранят отраву поблизости от лекарств да еще умудряются их путать.
Доктор покивал, соглашаясь со мной, и задал следующий вопрос:
– Сколько и чего именно употребила пациентка, сказать можете?
– Как мне кажется, два грана белого мышьяка. – Лариса уже не была столь бледна, да и слова доктора меня успокоили, вот я и позволила себе сделать некоторые предположения. Больше наугад, но, кажется, попала в самую точку.
– Ну что ж, с моими выводами это сходится. И что вы предприняли, когда заметили неладное?
– Дала ей много воды и подвернувшиеся под руку сливки.
– Грамотно. И откуда у вас такой опыт?
– Да буквально на днях в книжке читала.
– Вот! – доктор поднял вверх указательный палец. – Лишнее подтверждение пользы чтения книг. Хотя вы, наверное, и читали какую-нибудь ерунду про сыщиков и злодеев-отравителей, но и от таких книжонок бывает очевидная польза, если их читает такое неглупое и очаровательное создание.
– Спасибо за похвалу, доктор. И за комплимент.
– Меня зовут Валентин Андреевич, сударыня. Вашей подруге уже ничто не угрожает, но здесь мы ее продержим минимум два дня. Не сочтите за труд, организуйте для нее самое необходимое. Но никаких продуктов. На эти два дня суровая диета! Я вас оставлю, а вы, будьте любезны, не задерживайтесь, больная должна отдыхать.
– Спасибо вам. Я просто счастлива, что свела с вами знакомство, – сказала Лариса, когда дверь за доктором закрылась.
– Вы лучше скажите, кто вас пытался отравить. Есть предположения?
– Не могу сказать в точности, но, видимо, это был человек, который приходил в монастырь.
– И который расспрашивал про изумруд?
– Да. Когда Сережа вдруг надолго исчез, и от него не было никакой весточки, я посчитала…
– Что он вас бросил! И, видимо, совершили какую-нибудь глупость или просто необдуманный поступок.
– Совершила. Но по иронии судьбы неприятности у меня возникли по поводу, к которому я не имела никакого отношения: одну из моих новых знакомых пытались обокрасть, в ее окружении я была новым и малоизвестным человеком, и по этой простой причине меня заподозрили в причастности. К счастью, дело быстро прояснилось, но в полиции со мной обошлись сурово: потребовали немедленно покинуть город и пообещали следить за мной. Я уехала в Томск, а вестей от Сережи все не было и не было. Я пришла в полное отчаяние, посчитала, что жизнь моя стала ненужной, и решила уйти в монастырь. Однако мне повезло: мать-настоятельница сказала, что я не должна спешить, но коли испытываю к тому нужду, могу некоторое время жить при монастыре. Заодно у меня будет возможность все обдумать и принять решение. Камень же я заметила еще в первый свой приход в келью игуменьи. Хотела было объяснить, что это не просто камень, а огромная ценность, но промолчала, не желая привлекать к себе внимания такими познаниями.
Недели две назад пришла телеграмма от Сережи. Он написал, что некие серьезные обстоятельства задержали его и не давали ему возможности поддерживать со мной переписку, но вскоре он приедет. От радости я была сама не своя. Вот тогда я и отправила ему письмо, где описала все свои происшествия, все, что за это время передумала. Про камень же написала в том духе, что вот лежит такая огромная ценность, и никому до нее дела нет, потому как все здесь помышляют о более высоком и довольны малым. И что нам надобно поступать так же. В ответ получила телеграмму без подписи, в которой меня просили назначить тайную встречу в удобное время и в скрытном месте. Я засомневалась, что она от Сережи, но тем не менее ответила и на встречу пришла. Оказалось, что сомневалась я не зря: по ту сторону стены ждал совершенно незнакомый мне человек. Но он успокоил меня, сказал, что послан Сергеем, что тот лежит в больнице и предлагает втайне, в самый последний раз совершив поступок такого рода, забрать тот камень и передать его через посланника.
Я тогда ответила, что всему есть предел, что ничего подобного делать не стану, что человеку этому не верю, да и камень в эти самые минуты уже покидает монастырь, потому что стала известна его подлинная ценность. Человек, назвавшийся Сережиным товарищем, выказал сожаление, но настаивать ни на чем не стал. Задал пару вопросов и ушел. А вскоре стало известно об убийстве и краже изумруда, что привело меня в ужас, я бросилась к сестре Евдокии и обо всем ей рассказала. Та и раньше относилась ко мне с огромным сочувствием, не обошла им и в этот раз. Более того – рассказала, что обо мне приходило в монастырь сообщение из полиции, где говорилось, что в Красноярске меня подозревали в причастности к совершению преступления. Сестра Евдокия посоветовалась с настоятельницей, они поверили в мою непричастность к свершенной гнусности, но также поняли, что подозрения обязательно падут на меня. И они сами отвезли меня в город, чтобы я могла бежать. Но случились две вещи, которые заставили меня остаться в Томске. Я получила письмо от Сережи – через неделю он должен быть здесь. К тому же, переодевшись в оставленную мною в городе одежду, я решила, что моя внешность очень сильно изменилась, и меня навряд ли смогут опознать. В дополнение ко всему я покрасила волосы. К тому же у меня был паспорт на чужое имя, очень хороший паспорт, выправленный как раз для подобных случаев.
Лариса умолкла, собираясь с мыслями, да и с силами.
Да уж, подумала я, если полиция ищет послушницу из монастыря, то эта яркая и модная молодая женщина обратит на себя внимание в самую последнюю очередь.
– Два дня тому назад, вернувшись в номер, я обнаружила, что кто-то копался в моих вещах. Была возможность, что так поступила нечистая на руку горничная или кто иной из служащих гостиницы, но я ее отвергла, обнаружив, что за мной следят. Я ездила на почтамт, и всю дорогу туда и обратно за мной следовал довольно странный возок. Полицейским незачем было устраивать за мной слежку, они бы просто арестовали меня. Выходило, это именно тот человек, что приходил к стене монастыря. Я вновь растерялась: уехать нельзя, вернее, слишком нежелательно – ведь уже через три дня должен приехать Сережа, – но и оставаться страшно. Я посоветовалась с одним человеком…
– С матушкой Серафимой?
– Совершенно верно. И она рекомендовала мне обратиться к вам. Вы пришли очень вовремя, чтобы спасти мне жизнь.
– Странно все это, – сказала я. – Зачем вы нужны, если изумруд у них?
– У них? – переспросила Лариса.
– Мне точно известно, что тот человек, с которым вы встречались, был не один.
– Возможно, они боятся меня как свидетеля?
– Возможно.
В этот момент в дверь тихонько постучали, она приоткрылась, и в палату заглянул фельдшер. Он укоризненно покачал головой.
– Ухожу, ухожу, – ответила я на этот немой упрек и, дождавшись, когда дверь закроется, спросила: – Лариса, вот вы сказали тому человеку, что приходил к стене монастыря, будто камень скоро покинет обитель. Как вам самой это стало известно?
– Да после приезда княгини все только об этом и говорили, – пожала она плечами. – Игуменья на эту тему не распространялась, но и тайны не делала. По правде сказать, монастырь, к тому же женский, для хранения секретов никак не приспособлен. Все про все всегда знают, все обсуждают. И все равно не прощу себе собственную болтливость! Хотя в тот миг я была уверена: сказав о том, что камень в ближайшие минуты покинет пределы обители, я отважу этого человека от преступных замыслов. А вышло…
Мы помолчали несколько мгновений, а потом я сказала:
– Вам в самом деле необходимо отдыхать. Что вам привезти?
21
Весь недолгий путь от клиники до гостиницы у меня ушел на то, чтобы прийти в себя. Это перед Ларисой, чтобы она чувствовала себя спокойно, я вела себя сдержанно, будто такие происшествия мне не в диковинку. А вот оставшись одна, я прежде всего жутко перепугалась, хотя, казалось бы, бояться нужно было раньше. Короче говоря, ни одной умной мысли мне в голову не пришло, и я так и вошла в гостиницу с пустой головой.
– Тут у вас проживает Лариса Ивановна Тихонова, – обратилась я к швейцару. – Ей стало плохо, и я отвезла ее в больницу. А сейчас она попросила привезти ей некоторые вещи…
– Да, конечно же, сударыня, я же сам извозчика кричал и вас видел, как вы постоялице нашей помогали. В один момент все устроим, – пообещал швейцар и умчался за горничной.
Та проводила меня до номера, и я открыла его ключом, который дала мне Лариса. И как только я умудрилась не забыть закрыть за нами двери? Не успела я это подумать, как в голове мелькнула совсем иная мысль: а зачем я, собственно говоря, эту дверь запирала? В номере царило совершеннейшее разорение, будто кто специально сюда забирался, чтобы устроить погром. Вещи разбросаны, обивка на креслах вспорота, даже притолока у двери оторвана. Увидев это, горничная взвизгнула, а я бессильно прислонилась к косяку. Хорошо это или плохо, что я пришла к тому времени, когда злоумышленник закончил свое дело и убрался восвояси? Скорее, хорошо. И не только оттого, что он мог быть вооружен, но еще и потому, что его могли бы схватить, и тогда Ларисе было бы не избежать встречи с полицией.
На шум прибежал кто-то из гостиничных служащих рангом выше, чем простая горничная, и застыл в дверях, по-рыбьи раскрывая и закрывая рот. Видимо, пытался что-то сказать, но от потрясения не мог произнести ни слова. Вскоре появился метрдотель ресторана, самый главный на сию минуту человек в отеле. Я объяснила, когда и как мы покинули номер, уверила, что тщательно заперла дверь и что по возвращении обнаружила то, что он и сам прекрасно видит.
– Сей момент все приберем и вычистим! Лично прослежу! – пообещал метрдотель и смущенно умолк. – Сударыня, огромная просьба – давайте обойдемся без полиции. Ежели какой урон причинен, так мы возместим.
– Полагаю, что ничего ценного не украдено. Покидая номер, мы взяли с собой сумочку, в которой находились бумажник, документы и украшения. Здесь оставались лишь обычные вещи, но в точности об их наличии или отсутствии вам сможет сказать только сама ваша гостья. А по поводу полиции решайте сами. Если позволите, я все же соберу то, что меня просили принести в больницу?
– Конечно же! Само собой, собирайте, что вам необходимо! – обрадовался метрдотель. – Лизавета! Помоги барышне!
Горничная уже пришла в себя и помогала толково, быстро отыскивала в разбросанном белье то, о чем я спрашивала, и вообще оказалась очень сообразительной особой.
– А скажите, пожалуйста, – поинтересовалась я. – Коридорный, что доставлял нам шоколад, он у вас давно работает?
– Какой коридорный? – не поняла Елизавета. – У нас горничные передают заказ в буфет и сами его доставляют. Вот ежели чего в ресторации заказывают, тогда официанты приносят.
– А кто нам приносил шоколад? Заказ же вы принимали?
– Верно, я. Так я буфетчику все обсказала и ушла. Мне Остап Порфирьевич велел срочно перестелить в седьмом. Я как закончила – обратно в буфет, а столика уже нету. У нас буфетчики, как заказ приготовят, на столик колесный все составят и записку, в какой номер. А горничные, кто свободен, развозят по номерам. По правде сказать, неудобно это и не наше дело. Да и были у нас коридорные, так их всех Второв себе в гранд-отель переманил. Жалко, меня не позвал, у него не в пример выгоднее служить. Ох, простите, сбилась. Так на чем я остановилась? Ну да, перестелила я, значит, в седьмом – и в буфетную, а столика уже нету, а буфетчик сказал, что все уж исполнил. Ну, я и решила, что это Татьяна столик укатила, вторая горничная. А что, есть какие претензии?
– Да нет. Мы не видели, кто шоколад приносил, вот я и подумала, что это коридорный. Ну и хотела, чтобы вы у него спросили, не видал ли чего.
– А! Так Остап Порфирьевич ужо всех расспросит и виноватого, кто чужого сюда пропустил, сыщет.
Мне отчего-то стало казаться, что никаких чужих сюда и не впускали, но говорить об этом я не стала.
Лизавета помогла мне увязать все собранное в аккуратный узелок, я вновь вышла из номера и спустилась вниз, где и столкнулась с Петей.
– Здравствуйте, Даша, – заулыбался он. – Никак не ожидал встретить вас здесь.
– И я вас не ожидала здесь встретить.
– Так я же завершаю обход гостиниц, вот эта самой последней оказалась. И вы не поверите, но именно здесь, скорее всего, проживали наши подозреваемые.
– Петя, давайте возьмем извозчика и поедем в больницу. И по пути друг другу все расскажем.
– В больницу? Э-э-э… Ну, хорошо. Только извозчик нам не нужен. Папенька разрешил нашими санями пользоваться, так я и прикатил на них. Так что извольте прокатиться, сударыня, со всем удовольствием и с ветерком, ежели пожелаете.
Вот когда я стала пересказывать последние события Пете, у меня в голове начало хоть что-то проясняться. И некоторые мелочи, которые на первый взгляд показались мне незначительными, стали обретать важность и придавать дополнительный смысл происшедшему.
– Знаете, Петя, я ведь видела отражение мальчика-прислужника в оконном стекле: он был одет в белую рубашку и галстук-бабочку…
– …А не в курточку с галунами, наподобие ливреи! – понял меня Петя.
– Вот именно! Здесь в Томске просто мода какая-то одевать всех служащих в эту устаревшую форму. Но я не придала этому значения и даже не обернулась.
– Да что же такого вы увидели бы, обернувшись?
– Полагаю, что лицо мальчика показалось бы мне странным, больше похожим на лицо взрослого человека.
– Ну да, конечно! Вот и мне сказали, что проживали в «Метрополе» папаша с мальчиком лет двенадцати. И что мальчик уж больно тихий, не шумел никогда, не бегал. Да вообще от него никто и слова не слышал. Швейцар посчитал, что это от болезненности. Так и сказал: «Видать, нездоров был. Как куда выходить, так до самых глаз закутанный. И под глазами темные круги, ровно у пьяницы запойного».
– А под каким именем они там проживали?
– Фамилию швейцар не знал, но имя отца вполне русское – Николай Тихонович. Только почему проживали? У них номер вперед на неделю проплачен!
– Вот даже как? – удивилась я. – Впрочем, тогда все сходится. Лариса с этим человеком встречалась в темноте и лица толком не разглядела. Скорее всего, и он ее лица не видел. Но мог ведь и по голосу – голос у нее красивый и запоминающийся – распознать при случайной встрече. А уж встретиться в гостинице ненароком они запросто могли! Вот только с чего возникли все эти непонятные действия: слежка, обыск, да еще и отравление?
– Ну, про отравление все понятно. Для того и пытались отравить вашу новую знакомую, чтобы без помех порыться в ее номере. Вы же сами сказали, что она номер почти и не покидала.
– Совершенно справедливо. Раз в день съездит на почту и обратно в номер. Даже обедала и ужинала в номере, в ресторан не спускалась. Но что им могло в ее номере понадобиться?
– А может, она, ну Лариса, тоже опознала в одном из постояльцев своего ночного визитера… и выкрала у него из номера изумруд!
– Это, конечно, все бы объяснило. Если вор из-за этого изумруда монахиню зарезал, то человека, камень похитившего у него самого, он убьет, глазом не моргнув. – Я не стала упрекать Петю в том, что он перемудрил с выводами. – Но я отчего-то верю в ее искренность и убеждена, что она мне об этом обязательно рассказала бы. А она как раз в полной растерянности от всех этих происшествий. И знаете что, боюсь, ее не оставят в покое!
– Вы полагаете, сотворив такое, они останутся в гостинице?