– Я чуть не год не была дома, и меня подарками завалили! Дедушка, папа, дядя, тетка… И все в голос твердят, что это специально к балу. Ну и чтобы никого не обидеть…
– А где вы были, если это не секрет?
– Да какой уж секрет, в парижском пансионе училась. Только надоело мне там страшно, по дому заскучала. Теперь стану, как все нормальные люди, в гимназии учиться. Да и толку поболее будет.
– А что за пансион?
– Пансион месье Легре.
– Вы не поверите, но я там тоже училась и мне тоже очень быстро надоело.
– Так вот о какой русской графине там легенды рассказывают, вот кто мадам Жюстен изводил! – воскликнула Анна.
Мы стали перебирать косточки преподавательницам пансиона и самому месье Легре, но вскоре подошел молодой человек с капризной физиономией и обратился к Анне:
– Анна Алексеевна! Не заставляйте меня рыдать. Мне был обещан танец, но ждать уж нету боле сил.
Они ушли, но в одиночестве я пребывала недолго – вернулся Петя со стаканами и тарелочкой бутербродов.
– Лимонаду нету, – торжественно заявил он.
– А что же в стаканах?
– В стаканах лимонад из малины с мятой и из слив. То есть получается, что это не лимонад вовсе, а малинад и сливонад! Что выбираете?
– Малину!
– Стало быть, мне остается слива.
Мы вновь примостились на банкетке и принялись закусывать.
Мое внимание давно уже привлекала некая весьма экстравагантная особа, молодая женщина, из прически которой торчали во все стороны длинные шпильки с шариками на концах, наподобие тех, что я видела на портретах японских аристократок. И одета она была в вычурное красное с черным платье, украшенное спереди четырьмя пуговицами невероятного, чуть ли не с блюдце, размера. Она дефилировала по павильону, совершая сложные зигзагообразные маневры, взирала на всех через лорнет[40], способный своими размерами соперничать с биноклем, постоянно делала некие непонятные движения правой рукой и непрестанно трогала свои пуговицы.
– Странная дама! – не удержалась я от восклицания.
– Вы тоже обратили внимание? – откликнулся Петя.
– А вам не кажется, что все эти ее якобы судорожные движения имеют систему? Посмотрит в лорнет – и давай свои пуговицы перебирать.
– Даша, – перешел на шепот мой товарищ, – да она же знаки подает. Мы в гимназии так подсказываем. Ну если и не точно так, то похоже. Вот смотрите: приложила к верхней правой пуговице ладонь, а следом вытянула два пальца: семерка. Другая пуговица и просто три пальца – тройка. Сжатый кулак – это десять.
– И смотрит она через лорнет в карты, а знаки подает кому-то за карточным столом. Давайте подойдем чуть ближе, ее партнер наверняка должен к ней лицом сидеть, а от нас его спины других игроков заслоняют.
Мы отдали опустевшие стаканы пробегавшему мимо официанту и приблизились к игорным столам, от которых доносились обычные в таких случаях реплики играющих.
– Семьдесят пять рублей в банке! Сколько вам угодно?
– Ва-банк!
– Рискуете, молодой человек, – получайте!
– Дайте открытую.
– Извольте!
– Купите себе!
– Девять!
– Очком меньше.
Петя неожиданно вздрогнул.
– Что с вами?
– Даша, да это же Тихонравов, припомните, как его описывали Лариса и Сергей!
Я присмотрелась к тому игроку, которого мы заподозрили в столь оригинальном обмане, и стала вспоминать описание. Волосы каштановые, густые. Нос прямой, губы узкие, глаза серые. Выглядит лет на тридцать с небольшим. Все сходилось!
– Никак не ожидал встретить его здесь и уже сегодня! – шепнул мне Петя.
– Так, – повернулась я к нему и заглянула в глаза. – А когда и где вы его ожидали встретить?
Петя сильно смутился, но глаз не отвел.
– Я вчера все же сходил в харчевню, ведь срок был назначен. Так Никита Иванович сказал, что просьбу мою передать сумел и мне обещали назначить встречу. Я, конечно, на это особенно не надеялся, полагал, что теперь-то наш месье Птижан убежал куда подальше, и здорово обрадовался. А вам не сказал сразу, оттого что с вас пример взял: чтобы от праздника не отвлекать и веселье не портить. Но к концу вечера собирался все рассказать непременно.
– Да, но что нам сейчас-то делать?
– О чем беседуете, молодые люди? – услышали мы голос журналиста Вяткина, подошедшего к нам незаметно. – Вижу, вы чем-то озадачены?
– Григорий Алексеевич, вы же все и всех знаете, – обратилась я к нему.
– В этом есть изрядная доля преувеличения, – заскромничал журналист.
– Скажите, а вон тот мужчина за вторым столиком, шатен с усиками, вам неизвестен?
– Это господин Тихонравов, заезжий предприниматель. Проживает в отеле «Метрополь», номер мне неизвестен. Чем он вас так заинтересовал?
– Нам кажется, что он играет не вполне честно.
– Вряд ли. Я сам неделю назад сиживал с ним за картами. Он, конечно, везунчик, но умеет вовремя остановиться, выиграет небольшую сумму и прекращает игру. Удовлетворены ответами?
– Спасибо вам большое.
– Тогда разрешите покинуть вас.
Журналист ушел. А игрок-везунчик как раз принялся собирать выигранные деньги.
– Благодарю вас, господа. Я, пожалуй, не стану далее испытывать судьбу и выйду из игры. Позволите вас угостить? Коньяк, шампанское? Человек! Распорядитесь подать к нашему столу бутылку шустовского, пять звездочек, и бокалы на всех.
– Петя, он сейчас выпьет коньяку и, скорее всего, уйдет. И кто его знает, куда. Вы не видели здесь кого-нибудь из полиции?
– Видел. Господина Янкеля видел, да и сейчас его вижу. Вон, по ту сторону, в другом павильоне, как раз напротив нас с вами.
– Идемте.
Судебный следователь о чем-то беседовал с Алексеем Евграфовичем Королевым, и мы остановились чуть в стороне. Но Королев вскоре нас приметил, кивнул и обратился к своему визави:
– Благодарю вас за интересные сведения, но, как мне кажется, графиня Бестужева желает вам что-то сказать. Не смею препятствовать удовольствию от беседы со столь очаровательной особой.
Янкель обернулся в нашу сторону, улыбнулся, но улыбка его тут же погасла, он не сразу, но признал меня.
– Генрих Эрастович, – не давая ему опомниться, начала я. – Позвольте принести вам свои извинения за некоторую бестактность, проявленную по отношению к вам. Но сейчас речь идет не о том. Здесь присутствует человек, пребывавший в нашем городе в компании убийцы монахини и даже выдававший себя за его отца.
Слова эти произвели на следователя столь сильное впечатление, что он сдержал свое раздражение.
– То есть вы утверждаете, что здесь присутствует господин Тихонравов?
– Совершенно справедливо, присутствует. В павильоне напротив, за вторым от окна карточным столом. Отмечает свой выигрыш.
– На чем основано ваше предположение? – деловито уточнил следователь, что было правильно: он был обязан убедиться, что нет никакой ошибки, прежде чем арестовывать, да к тому же здесь, в людном месте и в разгар праздника, подозреваемого в сопричастности к убийству.
– Господин Вяткин его знает, – опередила я Петю, который уже открыл рот для ответа. Но я побоялась, что он мог бы сказать, будто мы опознали преступника по описанию, и тогда бы пришлось объяснять, откуда мы это описание получили.
– И в гостинице нам его описали, – все же сказал Петя, но сказал совершенно правильно. – У вас же тоже есть описание его внешности.
– Есть, – согласился Генрих Эрастович. – И по нему выходит, что вы правы. Молодой человек, спуститесь вниз, там у входа должен дежурить кто-нибудь из полицейских. Велите ему от моего имени поставить к самому входу еще двоих, приготовить сани, а самому пройти сюда.
Петя быстро, но без видимой спешки отправился выполнять это распоряжение, я же отошла в сторону с таким расчетом, чтобы лишний раз не попадаться на глаза господину Янкелю, но и все видеть.
Через пару минут появился полицейский и остался подле судебного следователя, вставшего возле лестницы. Господин Тихонравов как раз собирался уходить, и они сочли правильным дождаться момента, когда тот поравняется с ними, а не идти ему навстречу.
Следователь оказался ко мне спиной, и я не слышала, что именно он говорил. Хотя догадаться было не сложно, вероятнее всего, что-то вроде: «Господин Тихонравов? Вы арестованы по подозрению в сопричастности к свершению убийства».
Господин Тихонравов изобразил на лице безмерное удивление и вселенскую скорбь, но ответил спокойно и негромко:
– Не смею препятствовать вам в исполнении ваших обязанностей. Уверен, что в самом скором времени недоразумение разъяснится.
Они стали спускаться вниз по лестнице: впереди полицейский, следом Тихонравов, последним – следователь Янкель.
Как ни странно, но уже через несколько минут я забыла и о Тихонравове, и о Янкеле. Танцы перемежались выступлениями артистов и играми. Паузы для отдыха были заполнены приятными, пусть и не слишком содержательными беседами и новыми знакомствами. Так что о происшествии я вспомнила всего лишь один раз, сделала телефонный звонок и забыла о нем до самого возвращения домой.
Да и дома я лишь подумала, что этим арестом дело не закончится. Сложилось у меня такое даже не предчувствие, а убеждение. На этой мысли меня и сморил сон.
33
Михаил объявился у нас дома к завтраку и с радостью согласился его разделить. Выглядел он бодро, хотя не спал ночь.
После завтрака дедушка тактично сделал вид, что ему есть о чем побеседовать с Марией Степановной, и мы с помощником следователя смогли остаться наедине.
– Я не слишком обеспокоила вас своей просьбой? – спросила я. – Или, быть может, вовсе толкаю вас к совершению должностного нарушения?
– Не важно, – отмахнулся Михаил. – Важно то, что у нас, у меня, да и Генриха Эрастовича, хоть он того вслух не говорил, сложилось мнение, что господин Тихонравов причастен к убийствам куда более сильно, чем пытается показать. Но предъявлять ему нечего! Нет даже косвенных улик, а очень не хочется дать ему выйти сухим из воды. Лучшие же наши люди, как вы знаете, сейчас вне города, и все серьезные дела, а таковых немало, лежат на плечах господина Янкеля. И не ровен час, начальство заставит закрыть это дело и забыть обо всех наших умозрительных подозрениях. Вот я и хватаюсь, как утопающий за ту соломинку, за надежду на вашу светлую во всех смыслах головку и умение делать самые неожиданные выводы. Так что, едва была распечатана стенограмма допроса, поспешил к вам, Даша. Вот, ознакомьтесь.
Он вынул из папки пачку листов и протянул их мне. В свое время мне таких протоколов пришлось прочесть немало, потому я сразу пропустила начало, то есть стала читать с того места, где следователь стал задавать вопросы.
«– Назовите себя.
– Николай Тихонович Тихонравов.
– Возраст?
– Тридцать четыре года.
– Вероисповедание?
– Православный.
– Сословие?
– Мещанин.
– Род деятельности?
– Предприниматель.
– В чем именно состоит ваше предпринимательство?
– Мне тут сказывали, будто господин Второв на подобный вопрос отвечает кратко: гоню мануфактуру из Европы в Сибирь. Если и мне ответить столь же кратко, то я гоню всякий товар из Сибири в столицы и иные большие города.
– Какого рода товар вы поставляете из Сибири?
– Всякого рода! Но если вам нужны подробности, то скажу для примера: небольшие партии пушнины, масло коровье и сыры, копченую рыбу и все иное, что может дать прибыль. Хотя больших капиталов не нажил, но на мою холостяцкую жизнь мне достаточно.
– Вы так спокойно говорите о торговле пушниной?
– Отчего же мне беспокоиться по этому поводу?
– Значит, у вас есть по закону выправленная лицензия на этот вид торговли?
– Помилуйте, мне лицензия ни к чему. Вот если бы у меня была постоянная контора по скупке рухляди[41], тогда да, тогда без лицензии никак. А купить и перепродать дюжину соболей – на это лицензии не нужно. Опять же я, как правило, ничего не покупаю, а вымениваю. Так сказать, совершаю натуральный обмен. А это совсем иное дело, о коем в законе ни слова не прописано.
– Что вы вымениваете, более или менее ясно. А на что?
– Чтобы иметь хоть какую-то прибыль при столь малых объемах, приходится за той же пушниной в самую что ни на есть глушь забираться. И товар для обмена специфический везти, который в тех таежных краях спросом всегда пользуется. Спички, соль, свечи. Припас ружейный: порох, гильзы, дробь, картечь, пули. Патроны для нарезного оружия. Неплохо было бы и сами ружья возить, но тут как раз без лицензии не положено».
Мне поначалу показалось, что следователь начал допрос с темы, не имеющей касательства к делу. Но вскоре я поняла, что это неспроста, что из расслабляющего разговора о законной стороне деятельности Тихонравова можно выудить сведения, позволяющие сделать его более разговорчивым. Вот и я кое-что для себя успела уяснить.
– Раздумываете, отчего Генрих Эрастович столь долго и подробно выспрашивает про предпринимательство? – правильно понял мою задумчивость Михаил.
– Раздумываю. Но кажется, поняла правильно.
– Господин Янкель – человек грубый, неприятный, а порой и мерзкий в общении. Но дело свое знает и старается исполнять толково. Порой не сразу сообразишь, куда и зачем он допрос ведет, но позже догадываешься и понимаешь, что так как раз и надо.
Я кивнула и продолжила чтение.
«– Около года тому назад я познакомился с неким господином, ведущим схожую деятельность. Был он французом и фамилию имел Гранжак. Месье Жак Гранжак. Сошлись мы исключительно на деловой почве, ибо для дружеских отношений несходство наших характеров было слишком разительным. Достаточно упомянуть, что жаден он был ровно Собакевич».
Я не сразу сообразила, что имел в виду допрашиваемый. Выручил Михаил. Он, видимо, успел изучить протокол настолько хорошо, что уже по странице, которую я держала в руках, вспоминал, о чем на ней написано.
– Господин Тихонравов несколько раз пытался выказать начитанность и даже интеллигентность, но почти всякий раз попадал впросак. Вот и Собакевича с Плюшкиным спутал, – пояснил он.
«– Сразу скажу, что моя выгода от этих взаимоотношений состояла в том, что при скупости моего нового партнера мне удавалось получать от него цену, хоть и много меньшую, нежели от партнеров в Москве, но с учетом экономии на перевозке товаров и прочих накладных расходов дававшую ощутимую выгоду. А главное, я экономил время, ведь мне достаточно было доставить товар в Тобольск или Омск, что много ближе, чем везти его в Москву, получить расчет и тут же пустить деньги в оборот.
Месяца четыре тому назад, в ноябре прошлого года, мы должны были встретиться в Тобольске. К тому времени я уже имел ключи от снимаемой месье Гранжаком квартиры, чтобы при случае не тратиться на оплату гостиницы. Вот и в этот раз ключи пришлись как нельзя кстати, поскольку мною было получено сообщение, что мой партнер задерживается на несколько дней против оговоренного срока. Но и новый срок прошел, а его все не было. Привезенный же мною товар – партия осетровой и стерляжьей икры – не мог ожидать слишком долго, и мне пришлось срочно искать, куда его сбыть. Как я ни старался, но все же потерпел заметный убыток и даже собирался предъявить претензии. Но вместо месье Гранжака на его квартире объявился… весьма и весьма необычный тип. И помимо него мне приходилось то принимать иных партнеров месье, то отвечать на полученную на его имя корреспонденцию. Долгое время я не вскрывал доставляемые письма, но, поняв, что с компаньоном случилось нечто серьезное, вынужден был принять на себя исполнение обязанностей секретаря или что-то в этом роде. Поймите меня правильно: я сам уже потерпел убытки и пытался сделать так, чтобы другие его партнеры не страдали по незнанию сложившейся ситуации.
– Это тогда вы решили назваться месье Птижаном?
– Исключительно для того, чтобы вызывать большее доверие у партнеров.
– То есть вы воспользовались ситуацией и стали действовать от имени месье Гранжака?