– А что, были жалобы? Поймите, хоть формально наше компаньонство и не было оформлено, но я, по сути, оказался его преемником. На время его отсутствия, конечно. Впрочем, это не важно. Так вот, однажды объявился на квартире месье Гранжака весьма странный человек. В первую очередь странной могла бы показаться его внешность…»
Здесь я довольно бегло пробежалась по строчкам, где Тихонравов «живописал» внешность того, кто был нам известен как Гном и чья внешность мне была хорошо знакома. Несколько раз господин Тихонравов пытался выказать свою начитанность и даже не всегда путался, как в случае с Собакевичем и Плюшкиным. Следователь лишь изредка перебивал его вопросами, давая выговориться и скорее всего ища в рассказе несоответствия.
«– Но еще более странным, нежели его внешность, был характер этого господина. Начнем с того, что я по сей день не знаю его имени, откуда он прибыл, какую цель преследовал. Чтобы хоть как-то общаться, я стал звать его Жаном Птижаном. Месье Гранжак был плотен, высок, так что в этом прозвании содержалась изрядная доля юмора. Но он не возражал, а чуть позднее мне взбрело в голову и самому представляться в некоторых случаях этим придуманным именем. Но я вновь отвлекся. За месяцы знакомства я слышал от него не более десятка фраз. Все, что я могу сказать о нем, – это лишь мои догадки. Достаточно несомненным можно считать, что прибыл он из Франции, где прежде был близко знаком с месье Гранжаком, и жаждал это знакомство возобновить. Еще вполне определенно и на собственном опыте знаю, что нравом он обладает самым диким. Злобность его проявляется вспышками безо всякого видимого повода. Как-то раз он счел, что я взял принадлежащую ему вещь, и потребовал ее вернуть, чем привел меня в полное недоумение. Но слово за слово, он распалялся все больше и в конце концов кинулся на меня с ножом! По счастью, именно в этот момент он обнаружил свою якобы украденную мною вещь лежащей на столе на самом видном месте. Я стал всерьез опасаться его, но он вскоре исчез по неизвестной мне причине.
Дела заставляли меня пуститься в дорогу, что я и собрался сделать с видимым облегчением. Но… Но в самый последний момент вернулся мой маленький Жан. Не испрашивая моего согласия, он заявил, что отправляется вместе со мной. Возражать я не рискнул».
Я бегло пробежала еще несколько страниц, где по большей части говорилось о том, по каким делам выехал из Тобольска господин Тихонравов.
«– Надо сказать, что, уезжая, я прихватил с собой несколько писем, пришедших в нашу тобольскую квартиру, и некоторые из них долгое время оставались невскрытыми. Но в дороге выдался досуг, и я их прочел. Одно меня попросту поразило. Оно было адресовано неизвестному мне человеку, которого я, как и многих других корреспондентов, счел деловым партнером месье Гранжака. Но носило оно явно личный характер, и я, поняв это, собрался уже не читать далее, но нечаянно уронил листки, а когда стал их собирать, то на глаза мне попались последние строки. В них говорилось об изумруде размером едва ли не с куриное яйцо! Согласитесь, что после таких слов обуздать собственное любопытство мне стало крайне затруднительно! Я не удержался и прочел письмо целиком. Было оно писано некой дамой, которая находилась в монастыре близ Томска, ее знакомому. Выходило так, что в их взаимоотношениях настали непростые времена, и она собиралась покинуть суетный мир и стать монахиней. Камень же, о котором говорилось в последних строках, хранился в келье настоятельницы, и все считали его ненужной безделушкой.
– Письмо сохранилось?
– Да, конечно. Я готов передать его вам, как только мне будет разрешено вернуться к себе в гостиничный номер».
– Полагаю, что вы к тому времени и так уже нашли это письмо? – спросила я Михаила.
– Да, при обыске, в числе прочих многочисленных писем. Но без конверта.
– Это уж само собой. Письмо было адресовано не на квартиру месье Гранжака и получено обманным путем.
– Та-а-к! – протянул Михаил. – Ну а это вы откуда знаете?
– От человека, который его написал, – ответила я с простодушным видом, хотя и смутилась от собственной оговорки. – Чуть позже я вам об этом расскажу, а сейчас хотела бы дочитать.
«– Вынужден покаяться, потому как мысли у меня зародились самые преступные. Но, как я понимаю, мысли, даже преступные, еще не есть преступление? А никаких негодных действий я не совершал. Так вот, я написал на обратный адрес письмо и попросил о встрече. Уж не знаю с чего, но мне казалось возможным уговорить неизвестную мне девушку украсть камень, а вырученные деньги поделить между нами. Видимо, я, сам докатившийся до желания нарушить моральные устои, невольно полагал, что и все остальные способны на столь же отвратительные поступки. Но, к своему счастью, я ошибся! И несказанно рад этому обстоятельству, ибо сейчас стал понимать, к чему бы это могло привести! А так я могу спокойно спать с чистой совестью.
– Прошу вас не уходить в сторону.
– Да, да, конечно. Итак, встреча мне была назначена, и я на нее явился. Общались мы, можно сказать, в кромешной тьме, через стену монастыря, так что ничего о своей собеседнице сказать не могу. Кроме того, что, как я уже говорил, она оказалась человеком высокой нравственности и мое предложение о краже отвергла с гневом! Более того, она добавила, видимо желая меня уберечь от попыток самому, в одиночку проделать это, что камень вот-вот покинет стены монастыря, а возможно, уже их покидает. Вы не поверите, с каким облегчением я вздохнул, узнав о крушении своих планов! Бог уберег меня от преступления! Я вернулся в дожидавшийся меня возок и велел ехать в город. Но мой возница оказался столь неуклюж, что мы съехали в канаву подле обочины и застряли там. Мы с моим неприятным спутником были вынуждены выйти и толкать возок, но это мало помогло. Тогда Птижан вызвался дойти до домов и позвать помощь. В тот момент мне это не показалось подозрительным, несмотря на то что до того он явно избегал общения с кем бы то ни было.
Отсутствовал он слишком долго, вернулся не в духе и один. Но к его возвращению нам мало-помалу удалось выбраться на ровную дорогу. Так что тогда я ничего не заподозрил.
– Вы обсуждали с ним ваши планы, касаемые похищения камня?
– Помилуй бог! Я и от себя-то их, можно сказать, скрывал. Но припоминаю, что, вернувшись от монастыря в возок, я высказался вслух в том духе, что дело, ради которого сюда приезжал, сорвалось и соблазн, каковому я едва не поддался, с минуты на минуту исчезнет. Уже позднее, узнав о трагедии и убийстве монахини, я стал перебирать в памяти все, с этим связанное. Вспомнил о странном оживлении моего спутника, когда он узнал, что я собираюсь сделать остановку подле монастыря. Угрюмость, напавшую на него после моих слов о том, что дело сорвалось. Я могу лишь предполагать, но, как мне кажется, он просто-напросто прочел то письмо и сумел связать обрывки моих слов, а равно и все разрозненные события, в единое целое. Возможно, он не обладает большим умом, но хитростью наделен сверх всякой меры. Думаю, что, укради я изумруд, мне недолго бы оставалось жить – он зарезал бы меня без малейшего сомнения, как бедную монахиню, упокой, Господи, ее душу.
– То есть вы знали, что убийство совершил ваш… гмм… спутник?
– Нет, не знал. Доподлинно не знал, но догадывался. Едва прочел в газетах, как сразу стал догадываться.
– Так отчего вы не сообщили в полицию?
– Прежде всего оттого, что не знал ничего доподлинно. Расспрашивать же я даже намеками не рискнул. И потом я боялся. Боялся, что меня привлекут за соучастие. Но больше всего боялся, что он меня убьет.
– И что же вы делали?
– Ничего! Прежде всего, я, как уже говорил, не был ни в чем уверен. Я даже сейчас не знаю, был ли украден изумруд, потому что в газетах об этом не писали. Я практически не покидал номера и, по правде сказать, очень надеялся, что мой спутник – если камень ему все же достался – вскоре меня покинет. Не станет же он ждать, пока полиция выйдет на его след! Вот тогда можно будет и в полицию обратиться. Но несколько дней кряду он ничем не выдавал своей причастности к событиям у стен монастыря. Я даже засомневался в своих выводах, хотя случайным совпадением это преступление, свершенное именно в момент его отсутствия, не могло быть. Однако три дня тому назад я заметил, что Птижан приходит в бешенство. Как тогда в Тобольске. Он украдкой обшаривал углы номера и распалялся с каждым мигом все больше. Тут мне пришло на ум, что он потерял нечто очень ценное. Скорее всего, тот самый изумруд! И если он едва не убил меня в схожей ситуации из-за какого-то пустяка, то уж из-за камня убьет меня непременно, решил я. Украдкой выбравшись из номера и даже не надев пальто, я счел за благо скрыться, спрятаться, исчезнуть на время!
– Куда?
– Здесь замешана честь дамы… Но я готов сообщить вам адрес и имя, если мне будет обещано, что без самой крайней на то нужды этот адрес и это имя не будут преданы огласке».
Я собралась уже спросить у Михаила, успели ли они проверить сказанное Тихонравовым и подтвердилась ли его невиновность, но он успел понять мой вопрос без слов и, хитро подмигнув, сказал:
– Желаете спросить, проверили ли мы алиби? Конечно! Все полностью подтверждается, хотя алиби и основано на показаниях единственного человека. Я попытаюсь еще найти извозчика, отвозившего его в тот день. Человека без пальто должны были запомнить. Но, в принципе, и слов этой дамы достаточно.
– Эта дама худощава, волосы у нее крашены в красный цвет, она одевается и ведет себя весьма экстравагантно? Не так ли?
– Совершенно верно. Ну а с ней вы когда знакомство свести успели?
– А я с ней совсем не знакома, – тут я в свою очередь сделала хитрое лицо. – Но я видела ее во время бала неподалеку от карточного столика, за которым играл Тихонравов. Похоже, она подавала ему знаки о том, какие карты у его партнеров.
– Да? – Михаил хмыкнул и задумался. – Господин Тихонравов заядлый игрок. Но в нечестной игре его заподозрить сложно. Ему везет, но выигрывает он отнюдь не значительные суммы и быстро останавливается.
– Но о его проигрышах неизвестно и вовсе? – в ответ Михаил лишь пожал плечами. – Наверное, игра для него не столько источник дохода, сколько развлечение. Но согласитесь, что самая увлекательная игра – та, в которой ты выигрываешь. Так к чему рисковать и привлекать к себе внимание большими выигрышами, не лучше ли сыграть несколько раз?
– Логично, но тем не менее бездоказательно. Впрочем, это прямого отношения к делу не имеет. Лучше расскажите мне об авторе письма. В протоколе ничего интересного больше нет, и его окончание можно изложить в двух словах: дама, давшая приют господину Тихонравову, по его просьбе навела справки в гостинице, и как только выяснилось, что его якобы сын уже несколько дней не объявляется, он решил, что тот наконец-то покинул город, успокоился и вернулся в свой номер и к своей обычной жизни. Вот даже на бал пошел, дабы развеяться и повеселиться.
– А «Белую харчевню» он зачем посещал?
– Пытался навести справки о компаньоне, так как знал, что тот там бывал.
– Его послушать, так он чист перед законом и людьми, ровно праведник.
– С его слов так и выходит. Увы, факты подтверждают это. Хотя… как сказал бы наш Михеич: гладко брешет, руку не подсунешь.
– А мне вот кажется, что крохотная доля правды заключается лишь в его заверениях, что убийство и кражу камня совершил без его ведома тот, кого он называет Птижаном и кто известен французской полиции под кличкой Гном. И еще, вполне возможно, господин Тихонравов говорил правду, что тот готов был его убить. Потому как он сумел украсть у Гнома изумруд!
– Даша, вы давно приучили нас доверять вашим выводам, даже самым неожиданным. Но мне хотелось бы услышать и о тех фактах, на которых они основаны.
Я кратко рассказала Михаилу о своем знакомстве с Ларисой, не упоминая о роде ее с Сергеем занятий. Мне верилось, что все это в прошлом и что сейчас они начинают совсем иную жизнь.
– Полагаю, что господин Тихонравов при случайной встрече в отеле смог опознать ее. Скорее всего, по голосу. И воспользовался этим в своих целях: выкрал у Гнома изумруд, а ему преподнес дело таким образом, что подозрения пали на Ларису. Недаром Гном учинил в номере погром и дважды предпринимал попытки нападения. Сначала в гостинице, затем в больнице. После этого ему уже никак нельзя было возвращаться в «Метрополь» и пришлось укрыться во флигеле у возницы. Кстати, что по его поводу говорил Тихонравов?
– Что, будучи стесненным в средствах, не смог нанять толкового извозчика и вынужден был воспользоваться услугами бывшего студента. Кто он таков, где проживает и иные подробности его не интересовали. Ну и, само собой, на момент свершения преступления на Московском тракте у него также имеется алиби. Он, разумеется, делает вид, будто о самом убийстве возницы и своего компаньона ничего не знает, так как нам удалось скрыть эту новость от газетчиков.
– Все ему ведомо, – категорично заявила я. – Он так уверенно показывает на своего партнера, потому как знает, что его слова никто не сможет опровергнуть. А уж то, что Прощай и Гном не убивали друг друга и что убийство совершено третьим лицом, абсолютно очевидно.
– Но нет ни единого доказательства причастности к этому преступлению господина Тихонравова! Напротив, у него имеется неплохое алиби.
– Да уж! Подстраховаться он не забыл. И это-то как раз выглядит подозрительным!
Я уж собралась было сказать о том, что для доказательства спорности этого алиби можно использовать факт жульничества в карточных играх. Ведь если удастся доказать, что знакомая Тихонравова находится с ним в сговоре, то ее словам не станет никакой веры. Но тут у меня в голове мелькнула интересная мысль, да и Михаил меня отвлек:
– Опять же если бы он был причастен к этим преступлениям, то должен был бы немедленно скрыться. Но он по сию пору находится в Томске.
– Господин Микульский вон тоже не спешил покидать город, что, в конечном счете, обернулось против него. Отчего не предположить, что и у господина Тихонравова имеются к тому веские причины?
– Настолько веские, что он готов рисковать свободой и жизнью? Хотелось бы мне узнать о них подробнее!
– Мне тоже хотелось бы, – вздохнула я. – Полагаю, что его даже не арестовали?
– Для ареста нет оснований. Генрих Эрастович, конечно, запретил ему покидать город до окончания следствия, к чему он отнесся спокойно. И рекомендовал без крайней нужды не выходить из гостиницы. Вот это господину Тихонравову очень не понравилось, что, впрочем, вполне естественно. И уж само собой, за ним установлено наблюдение.
Тут я задумалась, и, как это порой со мной случается, рука сама собой потянулась к коробке с конфетами. Руку я остановила, потому как за время разговора успела съесть этих конфет едва ли не с десяток. Михаил заметил мое движение, тихо рассмеялся и сообщил заговорщицким шепотом:
– Не стесняйтесь, Даша. Я, когда много думать приходится, тоже к сладкому тянусь. Но мне больше мед помогает.
Конфету я все же съела, но пользы от этого получилось мало.
– Выходит, что нам известно, кто и как убил монахиню, и почти в точности известно, что Гном, или маленький Жан, как его называл Тихонравов, убил Василия Прощай и сам был убит третьим лицом. Но доказательств по последнему факту нет. И остается непонятным, что за причины не позволили подозреваемому покинуть город и где этот проклятый изумруд. Мне кажется, если мы узнаем последнее, то найдутся и мотив и доказательства, – вот и все, что пришло мне в голову.
34
Компания в фойе нашего театра собралась любопытная. Судите сами: два клоуна, два борца, фокусник, акробат, наездница, две актрисы и один актер, суфлер (вот тут, правда, уже неловко дедушку суфлером именовать, настолько он прославился за последнее время как артист, ну да ладно уж), его внучка, сын градоначальника, кучер градоначальника, известный журналист и управляющий отелем «Метрополь».
– Господа, все здесь присутствующие, – официально начала я, – за редким исключением так или иначе уже в курсе тех событий, о которых сейчас пойдет речь. Но будет правильным еще раз изложить их, дабы все поняли, что затеваемое дело серьезно до крайности и что нам, возможно, удастся сделать нечто важное и оказать помощь полиции. А в конце мы с Петром Александровичем изложим и сам план.
Никто возражать не стал, и я подробно пересказала случившееся с того самого момента, как было совершено зловещее убийство бедной монахини. Выслушали меня внимательно и лишь после засыпали множеством вопросов.
Так же внимательно выслушали и Петю, который рассказал о нашей задумке. Некоторые детали, важные для успеха, были нам неизвестны, и вот здесь неоценимую помощь оказал нам господин Вяткин, который принял самое активное участие в составлении плана, да с таким азартом, что стал нам казаться нашим ровесником, а никак не взрослым и солидным человеком. Но сейчас он был серьезен и иногда лишь вставлял попутные замечания.