Я уставился на слабое пламя, ища в его язычках ниспосланные богами знаки, но их там не было — или же я их не заметил.
— Он наверняка очень беспокоится, — заявил Леофрик.
— Стеапа? — изумился Харальд. — С какой стати?
— Утред все-таки убил Уббу.
Харальд покачал головой.
— Стеапа слишком глуп, чтобы беспокоиться. Он просто знает, что завтра убьет Утреда.
Я вспомнил то сражение с Уббой. Уж он-то был великим воином, его слава сияла повсюду, куда добирались скандинавы, а я его убил — честно говоря, мне просто повезло, ибо он случайно поскользнулся. Его нога поехала вбок, Убба потерял равновесие, и я ухитрился перерезать сухожилия у него на руке.
Прикоснувшись к своему амулету-молоту, я подумал, что боги все-таки послали мне знак.
— Значит, железная полоса в сапоге? — уточнил я.
Харальд кивнул.
— Ему плевать, как именно ты его атакуешь. Он знает, что ты нападешь слева и что большинство твоих выпадов он отразит мечом. Большим мечом, тяжелой такой штукой. Некоторые удары, разумеется, все-таки попадут в цель, однако его это не заботит. Ты только зря будешь молотить по железу: тяжелая кольчуга, шлем, сапог — неважно, куда ты попадешь. Это все равно что колотить по стволу могучего дуба, и рано или поздно ты обязательно совершишь ошибку. Стеапа отделается всего лишь синяками, а ты будешь мертв.
«А ведь Харальд прав», — подумал я.
Бесполезно разить мечом человека в доспехах — максимум чего добьешься, так это поставишь противнику синяк, потому что край меча будет натыкаться на кольчугу или шлем. Кольчугу нельзя разрубить мечом, вот почему люди шли в битву с топорами, но правила судебного поединка гласили, что биться следует на мечах. Острие меча проткнуло бы кольчугу, но Стеапа не собирался стать легкой мишенью.
— Он проворный? — спросил я.
— Довольно проворный, — ответил Харальд и пожал плечами. — Не такой проворный, как ты, — нехотя добавил он, — но и не увалень.
— А вот интересно, какие заключают пари? — спросил Леофрик, хотя наверняка заранее знал ответ.
— Никто не поставил на Утреда ни пенни, — ответил Харальд.
— Даже ты? — обиделся я. — Поставь, пока не поздно!
Шериф улыбнулся, услышав это, но я знал, что он не последует моему совету.
— Настоящие деньги Стеапа получит от Одды, когда убьет тебя, — сказал он. — Сотню шиллингов.
— Утред столько не стоит, — с грубоватым юмором заявил Леофрик.
— Почему, интересно, этот тип так сильно жаждет моей смерти? — вслух подумал я.
Вряд ли причина в Милдрит, да и спор из-за того, кто именно уложил Уббу, давно остался в прошлом, однако Одда Младший все-таки составил против меня коварный заговор.
Харальд долго молчал, прежде чем ответить. Увидев, что шериф склонил лысую голову, я было подумал, что он молится, но тут Харальд поднял глаза.
— Одда видит в тебе угрозу для себя, — негромко проговорил он.
— Да я вообще не встречался с ним несколько месяцев, — возразил я. — С какой стати я могу представлять для него угрозу?
Харальд снова помедлил, стараясь подобрать нужные слова.
— Король часто болеет, — после паузы проговорил он. — И кто может сказать, как долго он проживет? А если, сохрани Господь, он вскоре умрет, витан не изберет его маленького сына королем. Выберут благородного человека, прославившегося на поле битвы. Такого, который сможет выстоять против датчан.
— Неужели Одду? — рассмеялся я, представив себе Одду королем.
— А кого же еще? — спросил Харальд. — Но если ты встанешь перед витаном и под присягой скажешь правду о битве, в которой погиб Убба, они могут и не выбрать Одду. Поэтому он видит в тебе угрозу и боится тебя.
— И щедро заплатит Стеапе, если тот изрубит тебя на куски, — мрачно добавил Леофрик.
Харальд ушел.
Он был хорошим человеком, честным и трудолюбивым, да вдобавок рисковал, явившись повидаться со мной, а я не оценил этого и оказался скверным собеседником.
Было ясно: шериф уверен, что утром я должен погибнуть, и постарался сделать все, что мог, чтобы подготовить меня к битве. Несмотря на уверенное предсказание Исеулт, что я выживу, в ту ночь я спал плохо. В коровнике было холодно, да к тому же меня точило беспокойство. Ночью дождь перешел в ливень со снегом и ветер хлестал по стенам. К рассвету ветер и снег прекратились, повис туман, окутавший все здания; ледяная вода капала с замшелой соломенной крыши.
Мой скудный завтрак состоял из куска влажного хлеба, и я как раз доедал его, когда пришел отец Беокка и объявил, что Альфред желает со мной поговорить.
— Хочешь сказать, что он хочет помолиться вместе со мной? — разозлился я.
— Он желает с тобой поговорить, — настаивал Беокка и, поскольку я не шевельнулся, топнул искалеченной ногой. — Это не просьба, Утред. Это королевский приказ!
Я надел кольчугу, и не потому, что пришло время вооружиться для боя, а потому, что кожаная подкладка слегка защищала от холода. Кольчуга была не слишком чистой, несмотря на все усилия Исеулт. Большинство моих соотечественников коротко стриглись, но мне нравились длинные прически датчан, поэтому я завязал свои волосы шнурком, и Исеулт выбрала из них соломинки.
— Нам надо торопиться, — сказал Беокка, и я пошел за ним по грязи мимо большого зала и недавно отстроенной церкви к каким-то строениям поменьше, сделанным из свежей древесины, еще не успевшей обветриться и посереть.
Отец Альфреда устроил в Сиппанхамме охотничий домик, но Альфреду этого показалось мало. Церковь была первым зданием, которое он построил, прежде даже чем починил и расширил палисад: сразу ясно, что для него важнее всего. Даже теперь, когда благородные люди Уэссекса собрались здесь, куда датчане могли добраться всего за один день, тут как будто было больше церковников, чем военных, — красноречивое свидетельство того, как именно Альфред собирается защищать свое королевство.
— Король наш милостив, — прошипел мне Беокка, когда мы вошли, — но смотри держись скромнее.
Беокка постучал в очередную дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее. Он сделал знак, чтобы я вошел, но сам не последовал за мной, а прикрыл дверь снаружи, оставив меня в полутьме.
Пара свечей из пчелиного воска поблескивала на алтаре, и при их свете я увидел двоих, стоящих на коленях перед простым деревянным крестом, что был помещен между свечами. Эти люди стояли ко мне спиной, но по отороченному мехом голубому плащу я узнал Альфреда. Второй человек был монахом. Они молча молились, а я ждал.
Комната была маленькой; очевидно, она служила личной королевской часовней, и из предметов обстановки тут имелись лишь задрапированный алтарь и скамеечка, на которой лежала закрытая книга.
— Во имя Отца… — нарушил тишину Альфред.
— …И Сына… — добавил монах.
Он говорил на английском с акцентом, и я узнал голос Ассера.
— …И Святого Духа, — заключил Альфред. — Аминь.
— Аминь, — отозвался Ассер, и оба встали.
Их лица светились счастьем набожных христиан, которые на славу помолились.
Альфред заморгал, как будто удивился, увидев меня: неужели он даже не слышал стука Беокки и звука открывшейся и закрывшейся двери?
— Надеюсь, ты хорошо спал, Утред?
— Надеюсь, ты тоже хорошо спал, мой господин?
— Боль не давала мне уснуть, — сказал Альфред, прикоснувшись к своему животу, потом прошел на другую сторону комнаты и открыл тяжелые деревянные ставни: часовню затопил слабый мглистый свет.
Окно выходило во двор, и я понял, что там собрались люди. Король вздрогнул: в часовне было очень холодно.
— Сегодня день святого Седда, — сказал он.
Я промолчал.
— Ты слышал о святом Седде? — спросил Альфред и, поскольку молчание выдало мое невежество, снисходительно улыбнулся. — Он был родом из Восточной Англии, я не ошибаюсь, брат?
— Благословенный Седд и впрямь жил там, мой господин, — подтвердил Ассер.
— И выполнял миссию в Лундене, — продолжал Альфред, — но закончил свои дни на Линдисфарене. Ты ведь слышал об этом острове, Утред?
— Да, мой господин, — кивнул я.
Остров Линдисфарена находился неподалеку от Беббанбурга, и не так давно я напал на тамошний монастырь вместе с ярлом Рагнаром и видел, как монахи погибли под датскими мечами.
— Я хорошо знаю этот остров, — добавил я.
— Полагаю, Седд знаменит в твоих родных краях?
— Я о нем никогда не слышал, мой господин.
— Я считаю это символичным: человек, который родился в Восточной Англии, свершил труд своей жизни в Мерсии и умер в Нортумбрии, — сказал Альфред. Он сложил длинные бледные руки, переплетя пальцы. — Саксы Англии, Утред, собрались вместе перед лицом Бога.
— И слились в счастливой молитве с бриттами, — набожно добавил Ассер.
— Я молю Всемогущего о счастливом исходе, — продолжил король, улыбаясь мне, и теперь я понял, о чем он говорит.
Альфред выглядел таким скромным, без короны, без массивного ожерелья, без браслетов на руках, всего лишь с маленькой гранатовой брошью, скрепляющей плащ на шее, и говорил о счастливом исходе, но на самом деле он представлял, как все саксы Англии собираются под властью одного короля. Короля Уэссекса. За показным благочестием Альфреда скрывались чудовищные амбиции.
— Мы должны учиться у святых, — заявил король. — Их славные деяния — маяки во тьме, что нас окружает, и пример святого Седда учит: мы должны объединиться. Поэтому мне бы очень не хотелось проливать кровь сакса в день святого Седда.
— В кровопролитии нет нужды, мой господин… — проговорил я.
— Рад это слышать, — вставил Альфред, а я твердо закончил:
— Если обвинения с меня будут сняты.
Улыбка исчезла с его лица, он подошел к окну и уставился на затянутый туманом двор. Я увидел, куда именно он смотрит: там в мою честь давалось небольшое представление. Стеапа вооружался. Два человека накидывали массивную длинную кольчугу на его широкие плечи, в то время как третий стоял рядом с непомерно огромным щитом и чудовищных размеров мечом.
— Я говорил со Стеапой прошлой ночью, — сказал король, отвернувшись от окна, — и он рассказал, что, когда Свейн напал на Синуит, все вокруг окутывал туман. Утренний туман вроде вот этого. — Он указал на белизну, просачивающуюся в часовню.
— Я этого не знал, мой господин, — сказал я.
— Так что вполне возможно, Стеапа ошибся, думая, что видел тебя, — продолжал король.
Я подавил улыбку.
Король прекрасно знал, что Стеапа солгал, хотя никогда бы в этом не признался.
— А еще отец Виллибальд побеседовал с командой «Эфтвирда», — продолжал Альфред, — и никто из них не подтвердил историю, рассказанную Стеапой.
Команда наша все еще находилась в Гемптоне, поэтому донесение Виллибальда должно было прибыть оттуда. Значит, еще до того, как мне предъявили обвинение, король знал, что я невиновен в убийствах в Синуите.
— Выходит, меня напрасно отдали под суд? — резко спросил я.
— Тебе предъявили обвинения, — поправил король, — и обвинения эти должны быть доказаны или опровергнуты.
— Или отозваны.
— Я могу их отозвать, — согласился Альфред.
Стеапа за окном проверял, удобно ли сидит его кольчуга, размахивая своим огромным мечом. Меч и вправду был чудовищных размеров, с гигантским клинком.
Король наполовину притворил ставень, скрыв от меня Стеапу.
— Я могу отозвать обвинения насчет Синуита, — сказал король, — но не думаю, что брат Ассер нам солгал.
— Однако королева, вдова Передура, подтвердит, что он лжет.
— Королева-тень, — прошипел Ассер. — Язычница! Колдунья! — Он посмотрел на Альфреда. — Она зло, мой господин! Ведьма! «Maleficos non patieris vivere!»
— «Ворожею не оставляй в живых», — перевел мне Альфред. — Это заповедь Бога, Утред, из Священного Писания.
— Тебя так пугает правда, что ты угрожаешь женщине смертью? — спросил я Ассера.
Альфред вздрогнул, услышав это.
— Брат Ассер — хороший христианин, — истово сказал он, — и говорит правду. Ты отправился воевать без моего приказа. Ты воспользовался моим кораблем, подбил на бесчинства моих людей, и ты вел себя как предатель! Ты лжец, Утред, и вдобавок обманщик! — Он говорил сердито, но справился со своим гневом. — Я полагаю, ты заплатил свой долг церкви из того добра, что украл у добрых христиан.
— Неправда, — резко ответил я. — Я заплатил свой долг из того добра, что украл у датчан.
— Так возьми на себя снова этот долг, — сказал король, — и никто не умрет в благословенный день святого Седда.
Мне предложили жизнь. Альфред с улыбкой ждал моего ответа. Он не сомневался, что я приму его предложение, потому что это казалось ему резонным. Он не любил воинов, оружие и убийства. Судьба распорядилась так, что ему пришлось царствовать, сражаясь, но королю это не нравилось. Он хотел сделать Уэссекс цивилизованным, насадив там благочестие и порядок, и двое его подданных, сражающихся насмерть зимним утром, да еще в день церковного праздника, не соответствовали его представлениям о хорошо управляющемся королевстве.
Но я ненавидел Альфреда. Ненавидел его за то, что он унизил меня в Эксанкестере, заставив надеть балахон кающегося грешника и ползать на коленях. И я не считал его своим королем. Он был из восточных саксов, а я — из нортумбрийцев и полагал, что пока этот человек стоит у власти, Уэссекс почти не имеет шанса уцелеть. Альфред верил, что Бог защитит его от датчан, тогда как я был уверен, что врагов следует разить мечами. А еще у меня возникла идея, как можно сразить Стеапу, и вдобавок я не имел ни малейшего желания снова брать на себя долг, который уже уплатил. Я был молод, глуп и честолюбив, а потому высокомерно отверг шанс, который предоставлял мне сам король.
— Все, что я сказал, — правда, — солгал я, — и я буду защищать эту правду мечом.
Альфред вздрогнул: уж больно резко это прозвучало.
— Ты утверждаешь, что брат Ассер лжет? — вопросил он.
— Он вывернул правду, подобно тому, как хозяйка сворачивает шею курице, — ответил я.
Король открыл ставень, показав мне могучего Стеапу во всем блеске его воинской мощи.
— Ты и вправду готов умереть? — спросил Альфред.
— Я хочу сражаться за правду, мой король, — упрямо проговорил я.
— Значит, ты глупец, — ответил Альфред, снова выказав гнев. — Лжец, глупец и вдобавок грешник.
Он прошел мимо меня, отворил дверь и крикнул слуге, чтобы тот передал олдермену Вульферу: поединок все-таки состоится.
— Иди, — велел мне король, — и пусть твоя душа получит то, что заслужила.
* * *Вульферу велели подготовить все к сражению, но вышла заминка, потому что олдермен исчез. Его искали по всему городу, по всем королевским помещениям, но нигде не нашли, и наконец слуга из конюшен нервно доложил, что Вульфер и его люди ускакали из Сиппанхамма перед рассветом. Никто не знал — куда и зачем, но пошли слухи, будто Вульфер не пожелал принимать участие в судебном поединке. Однако лично я в это не верил, так как олдермен никогда не казался мне излишне щепетильным.
Вместо Вульфера назначили олдермена Хаппу из Торнсэты, однако на это потребовалось некоторое время, и, таким образом, уже близился полдень, когда мне наконец принесли мечи и нас со Стеапой препроводили на луг на другом берегу реки, за мостом, ведущим от восточных городских ворот.
На противоположном берегу собралась огромная толпа. Там были калеки, нищие, жонглеры, торговки пирожками, возбужденные в предвкушении необычного зрелища дети и, конечно, целая толпа воинов — благородных восточных саксов, явившихся в полном составе на витан в Сиппанхамм. Всем им не терпелось увидеть, как Стеапа Снотор продемонстрирует свое знаменитое боевое искусство.
— Ты чертов дурак, — сказал мне Леофрик.
— Потому что все-таки настоял на поединке?
— Ты мог бы отказаться и уйти!
— Но тогда люди назвали бы меня трусом, — ответил я.
То было чистой правдой: нельзя уклониться от боя и остаться при этом мужчиной. Мы способны многого достичь в этой жизни, если постараемся. Мы рожаем детей и наживаем богатство, копим земли и строим дома, собираем армии и задаем роскошные пиры, но только одно переживет нас: доброе имя. Я просто не мог отказаться от боя.