— Ты, кажется, что-то собирался сказать? — спросила Брида.
— Что в Уэссексе еще никогда не бывало такой суровой зимы.
Она пристально посмотрела на меня, но, похоже, поверила, что я хотел сказать именно это. Потом Брида улыбнулась.
— Скажи, Утред, — заговорила она по-английски, — если ты думал, что Рагнар погиб, зачем же тогда ты сюда пришел?
— Потому что не знал, куда еще деваться, — ответил я.
— И поэтому пришел сюда? К Гутруму, которого ты смертельно оскорбил?
Поскольку я никак не ожидал, что они знали об этом, то почувствовал укол страха. И ничего не ответил.
— Гутрум говорил, что жаждет твоей смерти. — Брида снова перешла на датский.
— Да ну, это он не всерьез, — вмешался Рагнар.
— Еще как всерьез, — настаивала Брида.
— Так я и позволю ему убить Утреда, — заявил Рагнар. — Какое счастье, что теперь ты здесь!
Он снова хлопнул меня по спине и гневно посмотрел на своих людей, будто давая понять — пусть они только осмелятся выдать меня Гутруму. Никто не двинулся с места, но датчане все уже были пьяны, и некоторые из них почти спали.
— Теперь ты здесь, — продолжала Брида, — однако еще не так давно ты сражался за Альфреда и оскорблял Гутрума.
— Я направлялся в Дефнаскир, — сказал я, как будто это все объясняло.
— Бедный Утред, — проговорила Брида. Ее правая рука ласкала черно-белую шерсть на загривке Нихтгенги. — А я думала, ты у нас теперь герой саксов.
— Это еще почему?
— Ты же убил Уббу.
— Альфреду не нужны герои, — проговорил я достаточно громко, чтобы он меня услышал, — ему нужны только святые.
— Так расскажи нам про Уббу! — потребовал Рагнар.
И я описал, как погиб Убба. Датчане — любители послушать о сражениях — захотели узнать каждую деталь. Я выдал им превосходную историю, превратив Уббу в великого героя, который почти уничтожил армию восточных саксов. Я сказал, что он сражался как бог, что он разбил «стену щитов» своим огромным топором. Я описал, как горели корабли, как дым плыл над полем битвы, словно облако из преисподней, и поведал, как очутился лицом к лицу с Уббой во время его победоносного наступления. То была неправда, конечно, и датчане это прекрасно знали. Я не просто случайно столкнулся с Уббой, я искал его, но, когда рассказываешь историю, всегда щадишь свою скромность, и слушатели, зная этот обычай, одобрительно закивали.
— Я никогда еще не испытывал такого страха, — сказал я и поведал, как мы сражались: Вздох Змея против топора Уббы, который изрубил в щепки мой щит.
Потом я правдиво описал, как Убба поскользнулся на внутренностях погибшего человека. Датчане у огня огорченно вздохнули.
— Я перерезал Уббе сухожилия… — Тут я рубанул левой рукой по локтю согнутой левой, чтобы показать, куда именно ударил. — А потом сразил его.
— Он принял смерть достойно? — спросил кто-то тревожно.
— Как настоящий герой, — ответил я и рассказал, как опустил топор на голову Уббы, чтобы тот мог отправиться в Валгаллу. — Его смерть была очень достойной, — закончил я.
— Убба был славным воином, — сказал Рагнар.
Теперь он был пьян. Не то чтобы вдребезги пьян, просто человек устал. Огонь угасал, и тени в западной части церкви, где сидел Альфред, становились все гуще.
Были рассказаны и другие истории, огонь погас, несколько свечей оплыли. Люди вокруг спали, а я все сидел, пока Рагнар не улегся и не захрапел. Я выждал еще некоторое время, наконец все вокруг уснули, и только тогда вернулся к Альфреду.
— Теперь пойдем, — сказал я.
Он не спорил.
Никто, казалось, не заметил, как мы вышли в ночь, тихо прикрыв за собой дверь.
— С кем это ты говорил? — спросил Альфред.
— С ярлом Рагнаром.
Он озадаченно остановился.
— А разве этот человек не был среди заложников?
— Вульфер его пощадил, — ответил я.
— Пощадил? — удивленно переспросил король.
— И теперь Вульфер перешел на сторону Гутрума, — сообщил я плохую новость. — Он здесь, в доме. Согласился сражаться за Гутрума.
— Здесь?
Король с трудом мог в это поверить. Вульфер был двоюродным братом Альфреда, да еще вдобавок женат на его племяннице.
— Он здесь?!
— И на стороне Гутрума, — резко ответил я.
Альфред молча смотрел на меня, потом еле слышно произнес:
— Не может быть… А Этельвольд?
— Его взяли в плен, — ответил я.
— Что?! — резко переспросил король, понимавший, что Этельвольд имел для датчан ценность только в том случае, если согласился стать их марионеточным королем на троне Уэссекса.
— Его взяли в плен, — подтвердил я.
Это была неправда, конечно, но мне нравился Этельвольд, и я был у него в долгу.
— Он пленник, — продолжал я, — и с этим мы ничего не можем поделать, поэтому давай поскорее убираться отсюда.
Я потащил короля прочь, но поздно, потому что дверь церкви открылась и наружу вышла Брида с Нихтгенгой.
Брида вряд ли была пьяна, и ей должно было быть очень холодно, потому что поверх простого голубого шерстяного платья она не накинула плаща. Однако, несмотря на страшный мороз, женщина не дрожала.
— Ты уходишь? — спросила она по-английски. — Ты не останешься с нами?
— У меня есть жена и ребенок, — ответил я.
— О которых ты за весь вечер ни разу не упомянул, Утред, — улыбнулась она. — Что случилось?
Я не ответил, и Брида просто уставилась на меня; признаться, это порядком действовало мне на нервы.
— Может, расскажешь, что за женщина теперь с тобой? — попросила она.
— Она очень похожа на тебя, — признался я.
Брида засмеялась.
— И она заставила тебя сражаться за Альфреда?
— Моя возлюбленная видит будущее, — уклонился я от ответа. — Она видит будущее во сне.
Брида пристально посмотрела на меня. Нихтгенга тихо заскулил, и хозяйка погладила его, чтобы успокоить.
— И она видит, что Альфред уцелеет?
— Больше того. Она видит, что он победит.
Альфред рядом со мной шевельнулся, и я понадеялся, что у него хватит здравого смысла не откинуть с головы капюшон.
— Неужели победит?
— Она видела зеленый холм и мертвых людей, видела белую лошадь и возрожденный Уэссекс.
— Твоей женщине снятся странные сны, — проговорила Брида, — но ты так и не ответил на мой первый вопрос, Утред. Если ты думал, что Рагнар мертв, зачем ты сюда пришел?
Я не знал, что сказать, а потому снова промолчал.
— Кого ты хотел здесь найти? — настаивала Брида.
— А если тебя? — сказал я многозначительно.
Она покачала головой, зная, что я лгу.
— Утред, зачем ты сюда пришел?
Я все еще не придумал подходящего ответа, и Брида печально улыбнулась.
— На месте Альфреда, — сказала она, — я бы послала в Сиппанхамм человека, который говорит по-датски, чтобы человек этот потом вернулся на болото и рассказал мне обо всем, что видел.
— Если ты так считаешь, то почему ты им об этом не сказала? — спросил я, кивнув в сторону людей Гутрума: облаченные в черные плащи, они охраняли дверь бывшей королевской резиденции.
— Потому что Гутрум — безрассудный глупец! — яростно воскликнула она. — С какой стати мне помогать ему? А когда Гутрум падет, командование примет Рагнар.
— Почему же он не командует теперь?
— Потому что он весь в своего покойного отца. Рагнар — достойный человек. Он дал слово и ни за что не нарушит его. А ты, между прочим, не захотел присягнуть Рагнару в верности.
— Я не хочу, чтобы Беббанбург был даром, поднесенным мне датчанами, — ответил я.
Брида поразмыслила над этим и моими словами — и поняла.
— Но неужели ты думаешь, что восточные саксы отдадут тебе Беббанбург? — пренебрежительно спросила она. — Ведь эта крепость находится на другом конце Британии, Утред, а последний король саксов гниет в болоте.
— Беббанбург я получу с помощью вот этого! — Я распахнул плащ, чтобы показать эфес Вздоха Змея.
— Вдвоем с Рагнаром вы могли бы править севером.
— Возможно, — ответил я. — Так передай Рагнару, что, когда все закончится, когда все решится, я пойду с ним на север. Я буду драться с Кьяртаном. Но всему свое время.
— Надеюсь, ты проживешь достаточно долго, чтобы сдержать свое обещание, Утред!
Брида подалась вперед и поцеловала меня в щеку. Потом, не сказав больше ни слова, повернулась и пошла обратно к церкви.
— Кто такой Кьяртан? — спросил, облегченно вздохнув, Альфред.
— Враг, — коротко ответил я.
Я попытался увести короля, но он меня остановил и все таращился на Бриду, шагавшую к церкви.
— Это та самая девушка, которая была с тобой в Винтанкестере?
— Да.
Альфред вспомнил о том времени, когда я впервые пришел в Уэссекс: Брида была тогда со мной.
— А Исеулт и вправду видит будущее?
— Она еще ни разу не ошиблась.
Король перекрестился, потом позволил мне повести себя по городу. Теперь здесь было потише, но вместо того, чтобы направиться к западным воротам, мы вернулись в монастырь, где ненадолго присели у гаснущих во дворе костров, чтобы согреться у тлеющих углей. Люди спали в монастырской часовне, двор был пуст и заброшен, и Альфред взял из костра полусгоревшую деревяшку. Используя ее как факел, мы пошли к ряду маленьких дверей, ведущих в кельи монахинь. Одна дверь была заперта с помощью короткого обрывка толстой цепи, всунутого в два кольца; перед этой дверью Альфред остановился и велел мне приготовить меч.
Когда я обнажил Вздох Змея, король вытащил цепь из колец и толкнул створку. Потом Альфред осторожно вошел, откинув капюшон с лица, высоко держа факел, и при свете огня я увидел скорчившегося на полу здоровенного человека.
— Стеапа! — прошипел Альфред.
Стеапа только притворялся, что спит: развернувшись с проворством волка, он замахнулся на Альфреда. Я приставил к груди великана меч, но при виде покрытого синяками лица короля он застыл, не замечая клинка.
— Мой господин?
— Ты отправишься с нами, — велел Альфред.
— Мой господин! — Стеапа упал на колени перед королем.
— Снаружи холодно, — сказал Альфред. — Ты можешь вложить меч в ножны, Утред.
Стеапа посмотрел на меня и, казалось, слегка удивился, узнав во мне того самого человека, с которым он бился в день прихода датчан.
— Вы двое станете друзьями, — сурово проговорил Альфред, и здоровяк кивнул. — А сейчас нам нужно забрать еще кое-кого. Пойдемте.
Мы разыскали келью, монахиня все еще была там: она лежала, прижатая к стене негромко похрапывающим датчанином. При свете факела мы увидели маленькое испуганное личико, полускрытое бородой этого человека; борода была черной, а волосы монахини — цвета светлого золота. Она не спала и при виде нас изумленно вскрикнула. Это разбудило датчанина, который спросонья заморгал на пламя, а потом яростно зарычал на нас, пытаясь отбросить толстые плащи, служившие ему одеялами.
Стеапа ударил его: раздался гулкий звук, как будто огрели дубиной быка. Голова датчанина откинулась назад, и Альфред стянул с него плащи. Монахиня попыталась прикрыть свою наготу, и Альфред торопливо вернул плащи на место. Он пребывал в замешательстве, а я был впечатлен, потому что монахиня оказалась молодой и очень красивой. Я гадал, зачем такая женщина впустую тратила юность и свежесть, заточив себя в монастырь.
— Ты знаешь, кто я такой? — спросил Альфред.
Она покачала головой.
— Я твой король, — негромко проговорил он, — и ты отправишься с нами, сестра.
От ее одежды давно ничего не осталось, поэтому мы закутали монахиню в тяжелые плащи. Датчанин был уже мертв, я перерезал ему горло Вздохом Змея, а потом отыскал на его шее полный денег мешочек на кожаном шнурке.
— Эти деньги отойдут церкви, — сказал Альфред.
— Вообще-то это я их нашел, — ответил я. — И я его убил.
— Это греховные деньги, — терпеливо проговорил король. — И они должны быть возвращены церкви. — Улыбнувшись монахине, он спросил: — Здесь есть другие сестры?
— Только я, — тихо ответила та.
— И отныне ты в безопасности, сестра! — Он выпрямился. — Теперь мы можем идти.
Стеапа понес монахиню, которую звали Хильда. Она цеплялась за него, скуля, — то ли от холода, то ли, скорее всего, вспоминая пережитое.
Той ночью, будь у нас сотня человек, мы могли бы взять Сиппанхамм. В такой до костей пронизывающий мороз никто не остался сторожить на валу; часовые, охранявшие ворота, скорчились у огня в караулке и, когда мы подняли засов, только сварливо окликнули нас, спрашивая, кто мы такие.
— Люди Гутрума! — крикнул я в ответ, и больше они нас не беспокоили.
Полчаса спустя мы оказались на мельнице, воссоединившись с отцом Адельбертом, Эгвином и тремя воинами.
— Мы должны возблагодарить Господа за чудесное избавление, — сказал Альфред отцу Адельберту, который побелел как простыня при виде крови и синяков на лице короля. — Вознесите молитву, святой отец! — приказал Альфред.
Адельберт стал молиться, но я его не слушал. Я просто скорчился у огня, подумав, что, кажется, больше никогда уже не согреюсь, и уснул.
* * *Весь следующий день шел снег. Густой снег. Мы разожгли огонь, не заботясь о том, что датчане могут увидеть дым, потому что ни один датчанин все равно не стал бы пробиваться по такому холоду сквозь глубокие сугробы, чтобы выяснить, откуда вдалеке, на фоне серого неба, взялась тонкая серая полоска.
Альфред пребывал в мрачном настроении. Почти весь день он молчал и только один раз, нахмурившись, спросил, неужели это правда — то, что я рассказал о Вульфере.
— Мы же не видели его вместе с Гутрумом, — жалобно добавил он, отчаянно надеясь, что олдермен все-таки его не предал.
— Но ведь заложники остались в живых, — возразил я.
— Всемилостивый Господь, — отозвался он, соглашаясь с этим доводом, и, прислонившись головой к стене, стал наблюдать через одно из маленьких окошек за падающим снегом.
— Но Вульфер — член моей семьи! — спустя некоторое время сказал король и снова замолчал.
Я накормил лошадей, задав им остатки сена, которое мы с собой привезли, потом принялся точить меч, поскольку больше нечем было заняться.
Хильда плакала. Альфред попытался ее утешить, но делал это неуклюже и не нашел нужных слов. Как ни странно, монахиню успокоил Стеапа, поговорив с ней тихим рокочущим голосом.
Когда Вздох Змея и Осиное Жало стали донельзя острыми, я выглянул наружу. Снег все сыпал и сыпал, царило молчание, и я, как и Альфред, невольно пригорюнился.
Я рассуждал приблизительно так: Рагнар хотел, чтобы я дал ему клятву, он нуждался в моей верности. Мир начался из хаоса и закончится в хаосе. Боги создали этот мир, и они же покончат с ним, когда начнут междоусобную битву, но между хаосом рождения мира и хаосом конца мира существует определенный порядок, и порядок этот держится на клятвах. Клятвы связывают нас, как пряжки связывают концы упряжи. Я был связан с Альфредом, поскольку присягнул ему, а прежде я хотел быть связанным с Рагнаром, но теперь почувствовал себя обиженным, когда мой друг попросил меня поклясться ему в верности.
Во мне говорила гордость — она становилась все сильнее, и это изменило меня. Я был Утредом из Беббанбурга, человеком, убившим Уббу. Да, я присягнул в верности королю, но неохотно принес бы такую клятву равному, ибо не хотел ни к кому перейти в подчинение. Рагнар наверняка сказал бы, что считает меня другом, обращался бы со мной как с братом, однако, желая, чтобы я ему присягнул, он ясно продемонстрировал, что все-таки считает меня своим подданным.
Я был лордом Нортумбрии, а он датчанином. Все датчане считали себя выше саксов, вот почему Рагнар потребовал от меня клятвы. Если бы я согласился, он был бы щедр, но от меня вечно ожидали бы благодарности, а я никогда не смог бы владеть Беббанбургом только потому, что мне разрешили им владеть. Я никогда не думал об этом раньше, но в тот холодный зимний день внезапно понял, что среди датчан я имею ровно такую цену, какую имеют мои друзья, а без друзей я просто один из безземельных, не имеющих хозяина воинов. Но среди саксов я был равным среди равных и не нуждался ни в чьей щедрости.
— О чем ты задумался, Утред? — поинтересовался Альфред, прервав мои размышления.