Другой датчанин немедленно занял его место, но Пирлиг мигом погрузил свое кабанье копье в живот этого нового противника.
— Щиты! — закричал я, и Стеапа с Пирлигом машинально выстроили свои щиты в одну линию с моим.
Я понятия не имел, что происходит в других местах на вершине холма, сознавая только, что творится в пределах досягаемости Осиного Жала.
— Назад на шаг! Отступите на шаг! — выкрикнул Пирлиг, и мы послушались, так что датчане, занявшие места раненых и убитых, переступили через тела своих павших товарищей. Тогда мы шагнули вперед, чтобы столкнуться с ними до того, как они успеют восстановить равновесие.
Так и ведется битва. Это путь воина, а мы, королевская гвардия, были самыми лучшими воинами Альфреда. Датчане неистово ринулись на нас, не потрудившись сомкнуть щиты, — они верили, что сметут нас в яростном порыве. А еще их соблазнял и вид знамен Альфреда и сознание того, что, когда оба знамени падут, битва, считай, будет все равно что выиграна; но их атака разбилась о наши щиты, как океанская волна разбивается об утес, рассыпаясь в мелкие брызги.
Атака эта оставила трупы на дерне и кровь на траве, и датчане наконец построились в настоящий клин и стали наступать строем.
Я услышал, как сомкнулись щиты врага, увидел над их закругленными краями дикие глаза датчан, а также свирепые выражения их лиц. Потом враги закричали и двинулись вперед, чтобы нас убить.
— Давайте! — крикнул я, и мы ринулись, им навстречу.
Клин врезался в клин.
Эадрик, стоявший у меня за спиной, толкал меня вперед, и теперь искусство боя заключалось в том, чтобы левой рукой удержать щит, оставив между ним и собой свободное пространство, а потом пырнуть из-под щита Осиным Жалом. Эадрик мог сражаться мечом из-за моего плеча. Справа от меня оставалось пустое место, потому что Стеапа был левшой и удерживал щит в правой руке так, чтобы оставить своему длинному мечу пространство для удара.
Этот промежуток не превышал в ширину ступни, являлся своего рода приглашением для датчан, но они боялись Стеапу, и никто не попытался ринуться в это маленькое свободное пространство. Один только рост Стеапы выделял его из толпы, а уж каким страшным было его туго обтянутое кожей, смахивающее на голый череп лицо. Он ревел, как бык, которого кастрируют, издавая одновременно визгливый и воинственный боевой клич, словно бы приглашая датчан навстречу их собственной гибели. Разумеется, они не торопились воспользоваться этим его приглашением. Датчане поняли, насколько опасны Пирлиг, Стеапа и я, и стали осторожны.
Повсюду вдоль клина Альфреда, где умирали и вопили люди, мечи и топоры звенели, как колокола, но стоявшие передо мной датчане подались назад и слабо тыкали копьями, чтобы удержать нас на расстоянии.
Я закричал, что они трусы, но это не подманило их к Осиному Жалу. Посмотрев налево и направо, я увидел, что вдоль всех рядов Альфреда мы сдерживаем врага. Наш клин оказался прочным и крепким. Тренировки на Этелингаэге оправдали себя, и для датчан бой становился все труднее, потому что они нападали, и, чтобы дотянуться до нас, им приходилось перешагивать через тела своих убитых и раненых товарищей. Человек не видит в битве, куда ступает, ведь он наблюдает за врагом, и некоторые датчане спотыкались, а другие поскальзывались на мокрой от дождя траве, а когда они теряли равновесие, мы наносили мощные удары: копья и мечи разили, как жало змеи, оставляя на земле все новые тела, о которые мог споткнуться враг. Из всех гвардейцев Альфреда мы были самыми лучшими. Мы стояли непоколебимо. Мы били датчан, но позади нас, в более многочисленном войске Осрика, дела обстояли совсем плохо: Уэссекс погибал.
Потому что клин Осрика распался.
* * *Это сделали люди Вульфера: они прорвали клин Осрика, но не сражаясь с ним, а пытаясь к нему присоединиться. Мало кто из них хотел биться за датчан, и теперь, когда началась битва, люди Вульфера кричали своим землякам, что они не враги. Они хотели перейти на нашу сторону, и клин раскрылся, чтобы их пропустить.
Люди Свейна мигом, с ловкостью диких котов, ворвались в прорехи. Один за другим эти разрывы ширились, когда в них врубались вооруженные мечами датчане. Они резали людей Вульфера сзади, они взломали ряды Осрика и теперь сеяли смерть, как чума. Викинги Свейна, оказавшиеся среди наших мирных землепашцев, были подобны хищным ястребам среди голубей, и в результате все правое крыло войска Альфреда рассеялось.
Арнульф спас людей из Суз Сеакса, уведя их в тыл моего отряда, где они оказались в безопасности, но фирд Осрика был разбит и в беспорядке бежал прочь, на восток и север.
Дождь прекратился, холодный влажный ветер вылизывал склон. Люди Альфреда, четыре сотни человек под командованием Арнульфа и около дюжины беглецов Осрика, остались одни, когда фирд Вилтунскира отступил.
Враги начали оттеснять от нас этот фирд, а Свейн и его конники сеяли среди них панику. Фирд насчитывал восемьсот человек и считался крепким, но сейчас рассыпался на маленькие группки — люди сбились в них, чтобы попытаться защититься от галопирующих всадников, пронзавших их длинными копьями. На дерне лежали тела убитых. Некоторые из людей Осрика были ранены и сейчас пытались отползти на юг, как будто могли укрыться там, где вокруг древней земляной могилы собрались женщины с лошадьми. Но конники повернули и истыкали раненых копьями, а пешие датчане снова построились в клин, чтобы напасть на беглецов.
Мы ничем не могли им помочь, потому что все еще сражались с людьми Гутрума, явившимися из крепости. Мы побеждали в этом бою, но не могли повернуться спинами к врагу, поэтому кололи и рубили датчан, которые медленно пятились. А потом они поняли, что погибают один за другим, и я услышал крики на датском, что нужно вернуться в крепость. И мы позволили им уйти.
Враги отступили, а когда увидели, что мы их не преследуем, повернулись и побежали к зеленым стенам.
За ними, словно мусор на берегу после отлива, осталась куча трупов: шестьдесят или семьдесят датчан лежали в линию на дерне, а мы потеряли не больше двадцати человек.
Я снял с одного трупа серебряную цепь, с другого — два браслета, а с третьего — прекрасный нож с костяной рукояткой, украшенной на верхушке янтарем.
— Назад! — закричал Альфред.
И только когда мы отступили туда, откуда начали бой, я понял, что на правом фланге беда. Мы были центром армии Альфреда, но теперь стали его правым крылом, а то, что прежде являлось нашим сильным правым флангом, сейчас рассыпалось по полю боя в полнейшем беспорядке.
Многие из людей Осрика вернулись туда, где ждали женщины с лошадьми, и построились клином, чтобы их защитить, но большая часть фирда побежала дальше на восток, и преследователи разбивали их на все меньшие и меньшие группки.
Наконец Свейн отозвал своих людей назад, заставив прекратить преследование, но к тому времени уже почти все правое наше крыло исчезло. Многие из выживших были вытеснены с поля боя и не спешили вернуться обратно, не желая накликать на себя новую беду. Сам Осрик выжил и привел обратно к Альфреду двести человек, отступивших к тому месту, где стояли женщины, но это было все, что у него осталось.
Свейн снова построил своих людей лицом к нам, и я видел, что он произносит речь.
— Сейчас они вновь на нас двинутся, — сказал я.
— Бог защитит нас, — ответил Пирлиг.
На его лице виднелась кровь: это вражеский меч или топор, пронзив шлем, рассек кожу на голове священника; кровь запеклась на его левой щеке.
— Куда ты подевал свой щит? — сердито спросил я Этельвольда.
— Он здесь, все время был у меня, — ответил тот.
Этельвольд выглядел бледным и испуганным.
— Тебе полагалось защищать голову Пирлига! — прорычал я.
— Да ничего страшного, — попытался успокоить меня Пирлиг.
Этельвольд, похоже, собирался запротестовать, но внезапно дернулся вперед, и его вырвало. Я отвернулся от него.
Я был зол и разочарован. Страх, от которого крутило в животе, прошел, но сражение оказалось каким-то вялым, и проку от него, откровенно говоря, было не много. Мы отогнали датчан, которые нас атаковали, но не потрепали их настолько, чтобы они оставили поле боя. Я хотел ощутить ярость сражения, неистовое веселье резни, а вместо этого все оказалось скучной и трудной работой.
Во время битвы я высматривал Рагнара, боясь, что мне придется сражаться со своим другом, и, когда датчане вернулись в крепость, наконец заметил его: он вступил в сражение далеко от меня. А теперь я видел его на стене форта.
Потом я взглянул направо, ожидая, что Свейн поведет на нас своих людей, но тот вместо этого галопом помчался к крепости. Я подумал, что он, скорее всего, отправился к Гутруму за подкреплением.
Хотя битва длилась меньше часа, однако в ней наступило затишье. Некоторые женщины принесли нам воды и заплесневелого хлеба; раненые нуждались в помощи. Я обмотал тряпкой левую руку Эадрика, там, где лезвие топора рассекло его кожаный рукав.
— Топор был нацелен на тебя, господин, — сказал он мне, ухмыляясь.
Я завязал тряпку.
— Болит?
— Немножко ноет, — ответил он, — но не сильно. Вполне терпимо.
Эадрик сжал пальцы, увидел, что они действуют, и подобрал свой щит.
Я снова поглядел на людей Свейна, но те, казалось, не спешили возобновить атаку. Я увидел, как один из них опрокинул в рот флягу — уж не знаю чего — воды или эля; увидел, как впереди нас, среди трупов, внезапно сел какой-то человек. Это был датчанин, его заплетенные в косы волосы были завязаны узлами и украшены ленточками. Только что он казался мертвым, но теперь сел и негодующе уставился на нас, а потом словно зевнул. Датчанин смотрел прямо на меня, открыв рот, и вдруг изо рта у него выплеснулся поток крови, она побежала по нижней губе, намочила бороду. Глаза несчастного закатились, показав белки, и он упал на спину.
Люди Свейна все еще не двигались. Напротив нас выстроилось около восьмисот человек, и они до сих пор были левым крылом армии Гутрума, но теперь крыло это стало куда меньше, так как лишилось людей Вульфера. Я повернулся и пробился сквозь наши ряды, чтобы найти Альфреда.
— Мой господин! Давайте же атакуем этих людей! — крикнул я, показав на войска Свейна.
Они находились в добрых двухстах шагах от укреплений и — по крайней мере в это мгновение — остались без вожака, ведь Свейн все еще был внутри крепости.
Альфред посмотрел на меня с высоты седла, и я стал убеждать его всеми нашими силами нанести удар в центре. У датчан за спиной был откос, и я считал, что мы сможем сбросить их с коварного склона.
Альфред выслушал меня, посмотрел на людей Свейна и молча покачал головой.
Беокка стоял на коленях, лицо его было искажено напряженной гримасой — он истово молился.
— Мы сможем прогнать их, мой господин! — настаивал я.
— Они придут из форта, — ответил Альфред.
Он имел в виду, что датчане Гутрума придут на помощь людям Свейна. Некоторые, может, и придут, но я сомневался, что их явится много.
— Но мы ведь и хотим, чтобы они вышли из крепости, — настаивал я. — Их легче убить на открытом месте, мой господин!
Альфред только снова покачал головой.
В тот момент мне казалось, что король почти парализован страхом, что он настолько боится совершить ошибку, что предпочитает вообще ничего не делать. На нем был простой шлем с предличником, больше ничто не защищало его лицо, и выглядел он болезненно бледным. Он не видел верного способа победить, поэтому предоставил принять решение врагу.
И Свейн не заставил себя ждать. Он вывел из крепости подкрепление — человек триста или четыреста. Большинство людей Гутрума остались за укреплениями, но эти датчане, первыми атаковавшие гвардию Альфреда, теперь бежали вниз по склону на открытую равнину. И вот они присоединились к войскам Свейна и построились в клин. Я видел там и знамя Рагнара.
— Похоже, они собираются атаковать? — спросил Пирлиг.
Дождь смыл кровь с его лица, но в прорехе шлема запеклась кровь.
— Все в порядке, — сказал он, поймав мой взгляд. — Мне доставалось и похуже во время ссор с женой. Но, я так понимаю, эти ублюдки хотят снова учинить резню на правом фланге, верно?
— Мы сможем победить их, мой господин! — окликнул я Альфреда. — Пошли против них всех наших людей. Абсолютно всех!
Но король, казалось, меня не услышал.
— Приведи фирд Виглафа, мой господин! — заклинал я его.
— Мы не можем трогать войска Виглафа, — негодующе ответил он.
Альфред боялся, что, если он передвинет фирд Суморсэта, стоявший перед крепостью, Гутрум поведет всех своих людей в атаку на левый фланг, но я знал, что Гутрум слишком осторожен, чтобы так поступить. Он чувствовал себя в безопасности за укреплениями из дерна и хотел там и остаться, пока Свейн выигрывает за него битву. Гутрум не двинется с места до тех пор, пока наша армия не потерпит поражение, и только тогда ринется в атаку.
Однако Альфред не хотел меня слушать. Он, бесспорно, был умным человеком, но вот только ничего не смыслил в битвах. Он не понимал, что вести битву — совсем не то что двигать на доске фигурки при игре в тафл, что дело здесь вовсе не в численности армий и даже не в преимуществе позиции; главное в сражении — соответствующий настрой: одержимость, безумные вопли и неукротимая ярость.
И пока что я не чувствовал ничего похожего. Да, мы, гвардия Альфреда, неплохо сражались, но мы только защищались, а отнюдь не беспощадно истребляли врага. А может победить только тот, кто сам нападает. И вот теперь нам снова придется обороняться…
Альфред шевельнулся в седле и приказал мне и моим людям:
— Оставьте со мной знамя и позаботьтесь о безопасности нашего правого фланга.
Король оказал нам честь. Именно справа враг мог попытаться нас окружить, и Альфреду нужны были хорошие бойцы, чтобы удержать этот открытый фланг, поэтому мы построились там тесной группой.
Вдалеке, на том конце низины, я видел остатки фирда Осрика: беглецы наблюдали за нами.
«Некоторые из них вернутся, — подумал я, — если увидят, что мы побеждаем». Но в тот момент их слишком переполнял страх, чтобы они присоединились к армии Альфреда.
Свейн скакал на белой лошади взад-вперед перед датским клином и что-то кричал своим воинам, наверняка ободряя их и уверяя, что мы жалкие слабаки, разгромить которых ничего не стоит.
— «И я взглянул, — проговорил Пирлиг, — и вот конь бледный, и на нем всадник, имя которому Смерть».
Я удивленно уставился на него.
— Это из Апокалипсиса, — объяснил он смущенно, — просто пришло в голову.
— В таком случае немедленно выбрось это из головы, — резко сказал я, — потому что воину не к лицу бояться смерти.
Я повернулся к Этельвольду, желая убедиться, что тот правильно держит щит, но увидел, что принц занял новое место — в задних рядах. Я решил, что ему лучше там и оставаться, поэтому ничего не сказал.
Свейн громко выкрикнул, что мы ягнята, ожидающие, пока их прирежут, и его люди начали бить оружием по своим щитам.
Теперь в рядах Свейна было чуть больше тысячи человек. Эти воины пойдут в атаку на войско Альфреда, в котором насчитывалось примерно столько же людей, но на стороне датчан оставалось преимущество, потому что каждый в их клине был воином, в то время как больше половины наших людей были из фирдов Дефнаскира, Торнсэты и Хамптонскира. Будь у нас в придачу и фирд Виглафа, мы могли бы одолеть Свейна; с другой стороны, и он тоже вполне мог подавить нас числом, если бы у Гутрума хватило храбрости выйти из крепости. Обе стороны осторожничали. Никто не хотел бросить в битву все свои силы, боясь все потерять.
Всадники Свейна находились на левом фланге, напротив моих людей. Он рассчитывал, что мы будем нервничать в ожидании возможной атаки верховых, но лошадь никогда не ринется на «стену щитов», она свернет в сторону, да и вообще я бы предпочел встретиться лицом к лицу с всадниками, а не с пешими. Одна лошадь мотала головой, я видел на ее шее кровь. Другая лошадь лежала мертвой среди валяющихся повсюду трупов под холодным ветром — ветром, который принес с севера первых воронов. Черные крылья в тусклом небе. Птицы Одина.
— Придите и умрите! — вдруг закричал Стеапа. — Торопитесь навстречу своей смерти, ублюдки! Давайте!
В ответ в наших рядах тоже раздались оскорбительные выкрики в адрес датчан.