«Встретив обоз неприятеля, с фурами, полными награбленного добра, с пушками и телегами с больными и ранеными, Фигнер посоветовал командиру отряда генералу де Фастэну остановиться на ночлег в недалеком селе Воронцово. Там, возле церкви, сказал он, стоит хороший помещичий дом. Вы сможете с вашими офицерами отдохнуть и обогреться. А солдат можно разместить по крестьянским избам.
Надо ли говорить, что совет Фигнера был воспринят с благодарностью, и обоз завернул в село. Однако встретили его там не теплый ночлег и мирный отдых, а беспощадные гусары. Они отбили обоз, все орудия с орудийным припасом, захватили в плен почти весь неприятельский отряд. Только самому де Фастэну с двумя офицерами удалось отбиться и ускакать в мутную завесь поднявшейся метели...»
Вот оно что! В Воронцове тогда была церковь! И сегодня дед сказал нам про то же: «Ехайте мимо церкви». Правда, мы ее так и не увидели.
Сначала я никак не мог понять, почему этот факт привлек мое внимание. А потом меня вдруг осенило. Церковь! Крест! Сокровища утопили на линии «Дуб – Крест». Это генерал выбрал такие заметные ориентиры. Высокое могучее дерево и далеко видный крест на маковке церкви. Которой теперь нет.
Я сложил книги в аккуратную стопочку и отнес их за занавеску. Поблагодарил библиотекаршу и спросил:
– Варвара Петровна, а вы не знаете, куда девалась церковь в Воронцове?
– Как не знать? – обрадовалась она. – Я ведь оттуда родом. Маленькая была – хорошо эту церковь помню. Красивая, белая, над всей округой возвышалась. А если со стороны озера глядеть на нее – будто облако плывет.
– И где же она?
– Так разобрали ее. На кирпичи. Один фундамент остался. И то потому, что не осилили.
– А когда ее построили, вы не помните? – на всякий случай спросил я. Вдруг эту церковь построили уже после войны двенадцатого года.
– Когда построили, конечно, не помню: меня тогда и в помине не было. Но знаю – в восемнадцатом веке. Старинная церковь была.
Я в этих веках все время путаюсь. И никак не могу понять: почему, к примеру, тыща семьсот пятидесятый год – это не семнадцатый (по логике цифр), а восемнадцатый век? И спросил:
– А поточнее нельзя?
– Год примерно тысяча семьсот пятидесятый.
Ну вот, я же говорил!
А Варвара Петровна, очень дотошная бабушка, не успокоилась, пока не разыскала в каком-то художественном альбоме фотографию этой церкви и показала ее мне.
Очень красивая была церковь. Простая такая, без особых архитектурных излишеств, но очень стройная и соразмерная. Казалось даже, что она не стоит на земле, а чуть заметно парит над ней.
Я постарался хорошенько запомнить ее вид, на всякий случай.
Попрощавшись с библиотекаршей, я помчался к Алешке, который в это время должен был дожидаться на причале нашего француза.
Но я немного опоздал, француз пришел гораздо раньше условленного часа, и они втроем (вместе с Лешкой и лодочником) отправились в очередной рейс на поиски заветного дуба. И щенок с ними.
Здесь, пока я их дожидался, меня нашла мама. Она держала за веревочку большой воздушный шар с нарисованным на нем полотняным цирком шапито. Шар рвался из ее рук в синее небо.
Мама показала мне три билета в цирк и сказала:
– Один из нас – сотый зритель. А каждый сотый зритель получает вместе с билетами в подарок вот такой замечательный шарик.
Глаза мамы светились от счастья. Будто она не шарик получила, а по крайней мере «Мерседес» выиграла.
– Давай его отпустим, – предложила она. – Смотри, как он рвется в полет.
– Лешку надо подождать. Ему обидно будет.
По маминым глазам я понял, что ее тронула моя чуткость. А дело было совсем не в ней. Какая-то идея закралась мне в голову, совершенно еще не ясная, но прочно связанная с этим шариком. Но я не стал разочаровывать маму. И даже добавил:
– Он ведь у нас еще маленький.
А этот «маленький» заварил такую крутую кашу!..
По озеру опять пролетел, воя сиреной и распугивая мирных рыбаков, «Белый орел». Наверное, сам дядя Федя Гусь мчался на нем по своим криминальным делам.
Вблизи острова он резко снизил ход – опали по бокам носа пенные буруны, и катер закачался на догнавших его собственных волнах. Из-за острова вынырнула наша моторка и стала борт о борт с катером. Я видел, как Федя Гусь, опять в своем белом костюме с золотыми пуговицами, чуть наклонился через борт и, пыхтя сигарным дымом, что-то спросил у Жюля. Жюль что-то ответил. Гусь махнул рукой, и катер помчался дальше.
Когда наша лодка, ведомая лодочником, подошла к причалу, Алешка закричал маме:
– У меня для тебя две большие радости!
– Что-то натворил, не иначе, – вздохнула мама.
Алешка первым выскочил из лодки и весело сообщил:
– Ма! Лодочник узнал, что тебе очень понравился щенок, и согласился его тебе подарить.
Мама ахнула и чуть не выпустила шарик: даже от Алешки она не ожидала такого коварства.
А щенок выскочил из лодки, подбежал к маме и, изо всех сил виляя хвостиком, взялся грызть ее босоножки. Он, наверное, думал, что доставляет этим маме огромную радость. Как только что Алешка.
Лодочник усмехался в бороду, а Лешка сказал:
– Я назвал его Жюль!
– О! Какой чести я удостоился, – поморщился Жюль, вылезая из лодки.
– Это не в вашу честь, – бестактно охладил его Алешка. – Это в честь другого Жюля. Который Верн.
– А это кто такой? – поинтересовался первый Жюль. Который не Верн. – Коллега вашего папы по Интерполу?
Ни фига себе эти иностранцы! Даже своих великих писателей не знают.
Наверное, это удивление Жюль прочел на наших лицах и заносчиво спросил:
– А вы что, всех своих писателей знаете?
– Ага! – поспешил похвалиться Алешка. – Их у нас завались. Апчехов, Истургенев, Аспушкин, – начал он перечислять.
Мама отвернулась, скрывая улыбку. Она поняла, откуда у Алешки такие познания. Когда его по малолетству наказывали постановкой в угол, он от скуки изучал книжные полки. Читать он уже умел, а в таких тонкостях, как инициалы, еще не разбирался... Апчехов!
Мама с шариком и Жюлем (французом) пошли впереди, а мы с Алешкой и другим Жюлем (щенком) сзади. Я нашептал ему (Алешке, конечно, а не Жюлю) свое открытие. И вовсе не ожидал, что Лешка так спокойно к нему отнесется. Он выслушал меня очень невнимательно и сказал:
– Ерунда, Дим. Я давно уже знаю, где утопли сокровища.
– Ну и где?
– Там, где мы серебряных карасей ловили. Я сразу догадался.
Я даже не сообразил, что на это ответить. А Лешка пояснил:
– Помнишь, папа говорил про эти... пробы воды? Что в них много серебра? Все очень просто. Эти караси все время вьются вокруг того места, где лежат всякие серебряные сокровища, понял? Они этой воды с элементами наглотались, и поэтому у них такая окраска.
Вот это выдал! Тут уж я сразу сообразил, что ответить.
– Конечно, ты прав, – похвалил я его. И добавил: – А золотые сокровища расползлись по всему дну. И поэтому по всему озеру водятся золотые караси. А где больше всего зеленых водорослей, там лежит на дне изумрудное ожерелье.
Алешка сначала насупился, потом надулся, потом рассмеялся. Но все-таки сказал важно:
– Будущее покажет, кто из нас прав.
Вечером мы пошли в шапито. И получили огромное удовольствие. Мне всегда нравятся люди, которые делают что-то очень хорошо. Лучше всех других. А уж такие мастера своего дела, как артисты цирка, больше всех меня восхищают. Я только дрессировщиков не люблю. Мне кажется, что заставлять ту же собаку ходить на задних лапах, – это не очень честно по отношению к ней. Одно дело, если она делает это для собственного удовольствия, и совсем другое – если для удовольствия других и зарплаты третьих.
Все это я сказал после представления, когда мы в своей лубяной избушке пили перед сном чай. И мама с Алешкой со мной согласились.
– Да, – вспомнила мама, – Алексей, а где вторая радость? Надеюсь, лошадь нам не подарили?
Алешка вздохнул. О таком подарке и во сне не помечтается. И он сказал:
– Вторая радость – твой любимый муж звонил. Завтра приезжает к нам.
Словом, этот трудный день закончился благополучно. Мы легли спать, и все затихло. Только под потолком молча покачивался красивый летучий шарик, а под маминой тахтой грыз ее босоножки щенок по кличке Жюль...
Глава XV
БУДЕМ ЖИТЬ ВО ДВОРЦЕ!
Папа приехал так рано, что всех нас разбудил. То есть разбудил-то не он, а Жюль, который залился звонким тявканьем, когда папа тихонько постучал глупого зайца по лбу.
Мы все ему очень обрадовались, а после первых охов, ахов и вопросов папа сказал:
– Собирайтесь, жены и дети. Покидаем наше лубяное убежище. Переезжаем!
– Куда? – удивилась мама. – Нам и здесь хорошо.
– Тут неподалеку, – объяснил папа. – Один мой коллега уехал в командировку. А у него здесь шикарный дом. И он попросил нас пожить в нем это время. Так ему будет спокойнее.
Мама при последних словах с сомнением посмотрела на Алешку и спросила папу:
– Ты в этом уверен? А дом застрахован?
Потом они немного пошептались и стали собирать вещи.
На улице мы попрощались со своим глупым зайцем и пошли на стоянку, где нас ждала папина служебная машина. Водителя в ней не было – значит, папа сам за рулем. Значит, скорее всего, он уже сегодня уедет в Москву.
И вообще этот переезд показался мне странным. Путевки наши уже кончались, оставалось нам здесь пожить всего несколько дней, да и к зайцу на кошмарной улице мы уже привыкли... И только потом, когда закончилась эта история, мы узнали, что переезжать нам пришлось для нашей же безопасности.
Но тогда мы этого не знали... Мы тогда многого не знали... Например, того, что папа попросил маму присмотреться к французу. Папе-то было не до него, а месье Жюль все-таки вызывал у папы некоторые подозрения.
Дом и правда был шикарный. Полно комнат на всех этажах, а во дворе даже бассейн с водой.
Мы с Алешкой выбрали себе комнату на самом верху, с балконом, откуда все было хорошо видно: и озеро, и «Белый городок» за шахматными стенами, и даже бандитский оплот Воронцово. Это нас вполне устраивало.
А маму больше всего устроило то, что холодильник на кухне не только исправно работал, но еще и был набит всеми необходимыми продуктами.
– Заботливый у тебя коллега, – сказала мама и занялась обедом.
А мы до обеда обустраивались в своей комнате и приводили ее в порядок. Вскоре она приобрела вполне жилой вид. Всюду валялись наши вещи, мебель оставила свои привычные места и привыкала к новым, а под потолком плавал красивый шар из шапито.
– Леха, – предложил я. – Давай сначала мой план проверим.
– А как?
– Я еще сам не знаю. Главное – провести прямую линию от дуба до креста и отмерить на ней четверть этого французского лье.
– А где крест? – возразил Алешка. – И сколько будет эта четверть?
– Крест был на куполе церкви, – начал я. И догадался, глядя на шар под потолком, что нужно сделать.
Лешке я ничего объяснять не стал. Сказал только, что после обеда вернусь в городок и посижу в библиотеке.
– Посиди, – согласился Алешка. – А я в бассейне посижу. За нас двоих.
После обеда, как мы и предполагали, папа собрался в город. Я попросил его подбросить меня в пансионат. «Войну и мир» дочитать. Папа мне, конечно, не поверил, но возражать не стал.
По дороге я очень ненавязчиво спросил его про француза Жюля. Папа сказал, что он средней руки коммерсант и собирается открыть в России совместное предприятие по производству крема для лица и крема для обуви.
– А я думал, он приехал за сокровищами, которые его предок в озере утопил.
На это папа ничего не ответил, только как-то странно улыбнулся.
– Слезай, – он остановил машину у ворот. – Не балуйтесь тут без меня. И сокровища не вздумайте искать, очень не советую. – Последние слова он подчеркнул особой интонацией.
– Ты когда приедешь?
– На днях. – И папа уехал.
В библиотеке я первым делом поздоровался с Варварой Петровной, а вторым делом попросил том энциклопедии на букву «л». Полистал, нашел нужную страницу. И тут меня ждало жгучее разочарование.
Оказывается, во Франции этих лье видимо-невидимо. И все разные! Есть какое-то старинное лье, равное 4444,44 м. Есть морское – 5555,55 метра. Еще какое-то было почтовое. Это равнялось 2000 туазов, или 3898 метров. А общинное лье – 4449.
В общем, эти самые лье по своим размерам колебались от трех до шести километров. Как же мы будем отмерять нужный нам размер?
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. И привлек внимание заботливой Варвары Петровны.
– Что за трудности, дружок?
– Да вот никак не могу с этими французскими лье разобраться.
– Чего проще! – с готовностью отозвалась она. – Вы доверяете Жюлю Верну? Как автору.
Жюлю Верну – очень, а Жюлю де Фастэну – ни капли.
– На русском языке, – продолжила Варвара Петровна, – его роман о «Наутилусе» называется как?
– «Восемьдесят тысяч километров под водой», – машинально ответил я.
– Ну вот. А на французском – «Двадцать тысяч лье...» Вот и все. Делите первое на второе и получаете правильный ответ. – Наверное, Варвара Петровна до пенсии преподавала в школе, судя по ее манерам разбираться в проблемах.
– Четыре километра, – обрадовал я ее правильным ответом. – Но это все равно приблизительно. А мне нужно точно.
Хорошо, что Варвара Петровна не задала мне очень важный вопрос: а зачем? Вместо этого она легонько шлепнула себя ладошкой по лбу и воскликнула:
– Мы чудаки! У нас же есть здесь живой француз. Уж он-то наверняка знает!
Во-первых, подумалось мне, вряд ли он знает. Уж если он своего родного классика не помнит... А во-вторых, уж у кого-кого, а у него спрашивать про размеры лье – вовсе уж стремно.
Но, видимо, придется. Осторожно и ненавязчиво. Тем более, что сегодня моя очередь плавать с ним в поисках подходящего дуба.
В назначенный час я был на причале и подготовил моторку. «Живой» француз тоже не заставил себя ждать. Его подстегивали и торопили неудачные поиски. Да при этом он делал вид, что ничего-то он не ищет, а просто любуется красотами окружающего озеро леса.
В этот раз мы направились к самому дальнему берегу, где выбегала из лесной чащи березовая роща, в которой тут и там высились могучие деревья.
Жюль взял (для отвода глаз, конечно) фотоаппарат и попросил меня высадить его на берег. Там он – мне из лодки хорошо было видно – бродил от дерева к дереву, высоко задирая ноги в густой траве и делая вид, что снимает на пленку красивые русские дубы.
Вернулся он расстроенный и раздраженный.
– Как много у вас в России деревов на душу населения, – грустно пожаловался он.
– Хватает, – согласился я. – Ведь и озеро громадное. Наверное, сорок лье будет в длину.
– Ну вот еще! – фыркнул француз и прикинул на глазок: – Четыре лье – не больше.
– Не понял, – притворился я.
– По-вашему – километров шестнадцать-семнадцать.
– Все равно не понял.
Жюль посмотрел на меня с сочувствием и пояснил:
– В каждом нашем лье ваших четыре километра и пятьсот метров! – Это он сказал с такой гордостью, будто сборная Франции по футболу победила наших спортсменов.
А мне-то на его гордость наплевать. Я быстренько считал в уме. Раз, как проговорился Жюль, сокровища лежат на дне в четверти лье от дуба, то простая арифметика гласит: четыре пятьсот делим на четыре и получаем километр и сто двадцать пять метров в придачу.
Одна задача решена. Как только установим положение креста, проводим прямую линию и плывем по ней на лодке километр с метрами в придачу. А их отмерим веревкой.
Вот только где такой длины веревку достанем? А, в шапито попросим. У них этих веревок завались.
В это время мы проплывали мимо островка, и Жюль, провожая его грустным взглядом, сказал: