Возле одной такой двери с прикнопленной на ней бумажкой, на которой была нарисована цифра «2», мы остановились, и Лешка вежливо постучал в нее костяшками пальцев.
– Взойдите, – послышался из комнаты старческий голос. – Не запёрто.
Мы вошли. Небольшая комната. В ней – полумрак. Потому что все подоконники заставлены цветами. Посреди – круглый стол на одной круглой ноге, застеленный вязаной скатертью. На столе – ваза с цветком, над столом – абажур с кисточками. Возле окна сидела симпатичная старушка, попавшая в беду, и что-то вязала на спицах. На спинке ее старого кресла дремал тоже старый пушистый кот. Он чуть приоткрыл глаза, когда мы вошли, мягко мурлыкнул и снова заснул.
Старушка взглянула на нас поверх круглых очков и молча ждала – что мы ей такого скажем.
Алешка не растерялся. Заныл:
– Здравствуйте. Сами мы люди не местные. Приехали к вам из Украины. Папа работает охранником, мама нянчит Светочку. А нас послали найти комнату для проживания. Чистоту, порядок, а также своевременную оплату гарантируем.
Бабуля немного наклонила голову сначала в одну сторону, потом в другую. Поправила очки, отложила вязанье. И тоже запела, в унисон жалобным Алешкиным песням:
– Милок, ты ж голодный. Такой маленький, а голодный. По глазам вижу. Садись покушай.
Чтоб Алешка отказался от приглашения к столу – такого я не помню. Поэтому, когда он уселся за стол, я молча кивнул и пристроился рядом.
Бабуля (как выяснилось, Ирина Родионовна) быстро накрыла чай и начала нас потчевать. Мы к общему столу добавили обгрызенное по дороге от подъезда к подъезду яблоко и надкусанный пряник. Чем очень бабулю умилили.
– А пришли вы ко мне зря, маненько опоздали. Сдала я комнату. Совсем недавно. И жилец такой славный. Тихий, вежливый. Все возле окна сидит и на улицу глядит. Интересно ему.
Я кивнул и подумал: еще бы не интересно, небось смотрит, не идут ли за ним добры молодцы-опера или бравы молодцы-братки. Во натворил делов.
– А вы на другу сторону улицы сходите, там Семеновна живет, тоже одинокая. Может, сдаст вам комнатку. Правда, беспокойно у нее, кошек держит.
– Это не беда! – ответил Алешка. – Мы животных любим. У нас в Украине два кота было и собака с попугаем.
– Вот и у Семеновны коты, – бабуля прихлебывала чай и с удовольствием вела рассказ. Видно, ее жилец Серый Волк беседами не очень баловал. – И каких только нет! Один даже розовый, а один вообще голый, шерсти на ём нет, одна кожа. Но гладкая, ничего не скажу. Но беспокойно с ними.
– Два кота – не страшно.
– Почему два? – удивилась Ирина Родионовна. – Кто тебе сказал?
– Четыре, что ли?
– Сорок четыре, – похвалилась Родионовна за Семеновну. – И все жрать просят.
Алешка чуть чашку не опрокинул.
– Сколько? – переспросил он и широко раскрыл глаза. – Нам бы столько. Да, Дим? Вот мама обрадовалась бы. Она любит кошек.
– Но не в таком количестве, – поспешил я. А то Алешка уже с интересом поглядывал на дом, где жила Семеновна со своими кошками. Выпросит еще половину.
Чай закончился, варенье в вазочке тоже. Мы поблагодарили и встали, прощаясь.
Старушка повинилась, что не смогла нам помочь, и посоветовала пройтись по улице – авось где-нибудь и повезет.
– У нас стариков много. Больше, чем кошек. – Эти слова у нее прозвучали гордо. – А то до гаражей дойдите. Там хорошие гаражи есть. Мой-то жилец тама сперва проживал, очень ему нравилось. Нет-нет да заглянет туда. У него там и вещички кое-какие остались.
Алешка при этих словах вдруг так подмигнул мне, что я заморгал ему в ответ двумя глазами. И покивал на всякий случай.
Как только мы вышли на улицу, Алешка сразу же свернул к гаражам. И пошел так быстро, что я едва поспевал за ним, булькая чаем в желудке.
– Все, Дим, – обернулся Лешка на бегу и, сверкая глазами, сообщил: – Нашли, Дим!
– Волка? – уточнил я.
– Коня! – уточнил Алешка.
Тут я затормозил так, что меня чуть не занесло на ледяной дорожке.
– А зачем нам конь?
– Где конь – там и Волк, – загадочно пояснил Алешка. – Два сапога пара. Похититель и похищенное имущество. В одном флаконе.
Гаражи находились в конце улицы, на краю заснеженного оврага. Здесь вовсю резвились школьники, которые проводят зимние каникулы с удовольствием, а не бегают по зимнему городу в поисках Волка и коня. На лыжах, на санках, на сноубордах они слетали по склонам в вихре снежной пыли, с криками и визгом. Да еще за ними с восторженным лаем носились лохматые собачонки, все одной местной породы – каштанки такие.
Мы подошли к железным воротам, возле которых стояла будочка с охранником. Над крышей будочки из трубы вился легкий дымок. Алешка пошел знакомиться. Сейчас нас опять чаем будут поить.
Хотя вряд ли. На территорию охраняемых гаражей проникнуть не так просто, как в гости к доверчивой Ирине Родионовне. Это даже Алешке не по силам.
Но я его недооценил. Через две минуты он выскочил из будки, махнул мне рукой:
– Пойдем чай пить, Дим.
Опять чай!
В будочке было уютно. Постреливали дрова в печке, на стене против двери постукивали старинные ходики, и опять на топчане мурлыкала кошка.
Охранник, дедок такой симпатичный, подпавший под Лешкино обаяние, усадил нас за стол, где кроме чайника и чашек мерцал голубым светом маленький телевизор. У этого деда, похоже, не было в жизни более важной цели, чем накормить Алешку.
На самом деле мы немного проголодались. Чай чаем, а и пообедать не мешало бы. Дедок поставил на стол сковороду с жареной картошкой, дал нам вилки и стал расспрашивать Алешку. Я ничего в этих разговорах понять не мог.
– Так и уехал? – спрашивал дедок, сокрушенно качая головой. – И ключи забрал? Надо же! Вся семья на улице, а он себе катается!
– Вообще он хороший человек, – объяснял Алешка, работая вилкой. – Он о нас заботится. Но очень романтичный. Увлекается всякими бреднями.
– Однако я вспомнил. Он в крайнем боксе должон быть. Я как обход делал, он у въезда в бокс под машиной лежал.
– Уснул, наверное, – вздохнул Алешка. – От всяких переживаний. Спасибо за угощенье. Пойдем, его разбудим.
– Ты только не шибко его буди. А то расстроится с перепугу.
– Нет, я его нежно разбужу. Чего-нибудь в ухо шепну. Ласковое такое.
– И то. Не забижай человека. Если у него душа романтическая, его жалеть надо. Как больного.
Мы пошли вдоль боксов. Снег здесь был расчищен. Даже на крышах гаражей его не было. Лешка сказал мне загадочно:
– Нюхай, Дим. Как унюхаешь, скажи. Вдруг я не унюхаю.
Я уже и не задумывался над его словами. Я вообще вроде как брел по дремучему лесу и не знал, что меня ждет – то ли избушка на курьих ножках, то ли болото с говорящей лягушкой.
Нюхать я не стал. Пусть сам нюхает. Ему виднее.
Алешка и вправду шел вдоль боксов, как собачка, потерявшая хозяина. Нюхал. А пахло везде одинаково: немного бензином, немного машинным маслом, немного резиной. Как обычно у гаражей пахнет.
Вдруг Алешка остановился возле гаража с деревянными воротами. Поднял голову, раздул ноздри.
– Здесь, – сказал он шепотом и показал себе под ноги.
Ничего особенного на утоптанном снегу я не увидел. Сухая трава – и все.
– Нюхай, Дим, – прошептал Алешка. – Чуешь?
Я принюхался. Да, здесь пахло немного по-другому. Сухой травой и конским навозом.
– Сеном пахнет, – сказал Алешка. – И лошадью.
Он прижался ухом к воротам. Замер.
– Иди сюда. Послушай.
Я сделал то же самое. Прислушался.
Тишина... И вдруг мне послышались какие-то звуки. Разные. Но знакомые. Сначала какой-то гулкий стук – будто кто-то переступил с ноги на ногу. Тяжело переступил. Будто в лыжных ботинках. Потом я услышал прерывистый вздох и фырканье.
В гараже кто-то был. Живой.
Алешка отошел немного в сторону, приложил ладошки лодочкой ко рту и тоненько, едва слышно заржал. Точь-в-точь, как он подзывал своего Алмаза.
И внутри гаража ему кто-то ответил. Так же тоненько и нежно.
– Вот он! – сказал Алешка. – Миллион в мешке.
Глава VIII
Иван-царевич на сером волке
– Кто он? – раздраженно спросил я. Я уже этими тайнами по горло сыт.
– Это его брат, – объяснил Алешка.
– Чей брат? – безмерно изумился я. – Тимофеева? Этого Серого Волка?
– Да ну тебя! – всерьез обиделся Алешка. – Хватит дурачком прикидываться. – Но тут он взглянул на меня и понял, что я не прикидываюсь. – Это Топаз, брат Алмаза.
– Рассказывай! – решительно приказал я.
– Дома расскажу! – так же решительно отказал мне Алешка. – А ты все подробно запишешь в своем дневнике. Твоим детям будет интересно потом почитать.
– Пошли домой! – обрадовался я. – У меня руки замерзли. И уши.
– У меня тоже. И еще нос. Но мы должны убедиться, что не ошибаемся. Посидим в засаде.
Обнаглел парнишка! И я сказал:
– Мама очень расстроится, если мы замерзнем в сугробе.
– Конечно! – засмеялся Алешка. – Кто же ей двадцать кошек достанет.
Алешка предложил зарыться в сугроб.
– Там тепло, Дим, я точно знаю.
А я точно знаю, что холодно. И мы спрятались между двух боксов. И по очереди вели наблюдение за въездом на территорию гаражей.
Пока мы не начали дрожать мелкой дрожью и стучать зубами мелкой дробью, Алешка рассказал мне, как он «обаял» охранника.
Оказалось, очень просто. На жалость взял. Мне б ни за что не додуматься. Он наврал, что наш сосед по квартире наконец-то достиг своей мечты – купил машину. И каждый час бегает сюда, в свой гараж, чтобы ее погладить и под ней полежать. Есть такие любители. Им и ездить-то не надо. Главное – что-нибудь покрутить. И вот этот автомобилист-романтик умчался в гараж, захватив ключи от квартиры. И теперь вся наша семья (еще и три девочки грудного возраста) мерзнет на улице или отогревается в подъезде...
Тут Лешка прервал свой рассказ:
– Идет, Дим! Тихо!
Я осторожно выглянул из-за гаража. От въезда к нам приближался настороженной походкой молодой человек средних лет. Когда он приблизился, Алешка отпрянул за гараж и шепнул мне в замерзшее ухо:
– Он! Серый Волк! Я его узнал!
Мы затаились.
Вскоре послышался скрип снега под чужими ногами и заскрежетал ключ в замерзшем замке. Скрип отворяемых ворот. И голос:
– Здравствуй, мой хороший. Соскучился? Сейчас я тебя покормлю, почищу. А вот гулять нам пока нельзя. Кругом враги.
В ответ – тихое ржание и перестук копыт. Зашуршало сено.
– Кушай, кушай, мой хороший. А водичка у тебя еще есть? Вот и славно. А я пока приберусь.
Заскрипела по полу лопата, потом зашуршала метла.
– Ничего, – приговаривал Волк Тимофеев, – перезимуем. А как зазеленеет травка, мы умчимся с тобой в далекие поля. Никакой Пферд нас не найдет. Чтоб ему споткнуться на обе ноги. На самом финише.
Стало темнеть. Пошел снег. И было так тихо, что мы даже слышали, как хрустит, пережевывая сено, таинственный Топаз, брат Алмаза.
– Ну, не скучай, дружок, – снова ласково заговорил Тимофеев. – А завтра я тебе целый мешок овса принесу. Любишь овес-то? То-то. Ну, ну, не балуй. Пошел я. До свидания, дружок.
Нам было слышно, как фыркнул и вздохнул Топаз, как переступил своими копытами и как Тимофеев закрыл и запер ворота.
Алешка вышел из-за угла и негромко сказал:
– Руки вверх!
В общем, опять мы с Алешкой попали в историю. Серый Волк оказался вовсе на таким уж преступником. Да, он украл коня, очень дорогого. На международном аукционе за такую лошадь любой владелец конюшни заплатил бы, не раздумывая, целый миллион долларов...
Но все по порядку... Откроем мой дневник на двадцатой странице под заголовком «Пятое января». Вот что там записано для потомков:
«Жили-были два брата. Одного звали Алмаз, другого Топаз. Красавцы жеребцы ахалтекинской породы. Однако Алмаз имел небольшой недостаток во внешнем виде: у него была звездочка во лбу – белое пятнышко шерсти и чулочки на передних ногах были разного размера. Казалось, что один чулочек немного сполз вниз. И специалисты-коневоды считали это отклонением от породных признаков.
Поэтому Алмаз большим спросом не пользовался, переходил из одних, не очень добрых, рук в другие, потом его совсем забросили, и он скучал на маленькой конюшне в далеком селе. Его хозяин – фермер – хотел сделать из него рабочую лошадь. Чтобы Алмаз таскал телегу, груженную мешками с картошкой или бидонами с молоком. Но Алмаз был скакун чистых кровей, ему нужно было брать призы на международных скачках, а не месить своими стройными ногами грязь сельских дорог. Поэтому он капризничал и в упряжке ходить не желал. Фермер махнул на него рукой, скудно кормил и плохо за ним ухаживал.
Тут-то его и нашла наша Галина. И забрала в свою школу конно-спортивного мастерства. Она очень долго за ним ухаживала и очень долго тренировала. И Алмаз стал таким, каким и должен был быть – красивым, умным и послушным.
А вот у его брата Топаза судьба сложилась вначале очень неплохо. Один коммерсант по фамилии Ершиков вдруг решил возродить былую славу российского коневодства. Он купил на окраине города небольшой заброшенный ипподром с конюшнями, набрал на работу всяких хороших специалистов. И конюхов, и жокеев, и наездников, и ученых-коневодов, и ветврачей и зоотехников. И разослал самых лучших знатоков по всей России скупать породистых скаковых лошадей. И покупал он очень дешево, иных лошадей ему отдавали даром. Потому что люди очень радовались, что теперь снова в России станет развиваться коневодство. И Топаз тоже достался Ершикову даром. Его все это время содержали сотрудники обедневшего института коневодства за свои деньги. И Топаз стал украшением ершиковского „табуна“. И тот уже потирал руки, рассчитывая, за какие деньги станет продавать Топазовых детей – жеребят.
Однако дело возрождения былой славы российского коневодства оказалось очень трудоемким, медленным и на первых порах совсем не прибыльным. Ершиков в нем разочаровался. Откровенно говоря, ему было совершенно наплевать на российское коневодство, его интересовали только деньги, которые оно могло дать. Но не очень-то пока давало.
Ершиков вскоре забросил коневодческие дела и стал устраивать на ипподроме всякие рекламные акции. Он устраивал скачки, бега. Поставил повсюду торговые киоски со всякой ерундой. И на все на это с грустью смотрел гражданин Тимофеев, который был очень хорошим специалистом по племенным лошадям.
Лошадей стали постепенно продавать в разные руки. Их покупали такие же бизнесмены вроде Ершикова. Кто-то держал лошадь в своем загородном имении для верховых прогулок, а кто-то делал из них самых настоящих извозчиков. Многим людям нравилось кататься в коляске, запряженной парой красивых буланых коней.
А Тимофеев ухаживал за Топазом. Холил его и лелеял. Он знал, что это очень ценный конь. И если от него пойдут жеребята, тогда несомненно вернется былая слава российского коневодства.
Топаз был очень красивый и гордый конь. Он, наверное, сам прекрасно знал себе цену. И вот эта цена неожиданно определилась.
Совершенно случайно, когда Тимофеев чистил соседнее стойло, он услышал очень неприятный разговор.
К стойлу, где находился Топаз, подошел Ершиков с каким-то важным иностранцем. Иностранец (Ершиков называл его с почтением – господин Пферд) остановился напротив Топаза и издал звук восхищения.
– О, я! – выдохнул он в восторге. – Это есть классный лошадка. Я его брать в Германия за любой денег!
– Нельзя его брать в Германия, господин Пферд, – огорченно проговорил Ершиков, подделываясь под его русский язык. – Это есть достояние России. Это есть племенной жеребец.
– О, колоссаль! Он будет жить в Германия. И его детки будут делать для моей страны славу и гордость. Сколько господин Ержиков хотел брать за этот конь денежек?
– Этот конь нельзя продавать. Это генофонд, говоря по-русски.
– Мне совершенно наплевать на ваш русски генофонд. Сколько денег?