– Лола здесь? – спросил Франциск, открывая дверь шире. Он зашел внутрь, обойдя разглядывающую его женщину.
– Да кем ты себя возомнил… – начала она. Франциск обернулся, и она увидела его лицо в свете очага. Женщина сделалась напуганной, она немедленно упала на колени:
– Извините, молю о прощении, ваше величество…
– Не важно, все в порядке, – сказал Франциск и пошел в гостиную, ища хоть какой-то знак присутствия Лолы. – Она здесь? С ней все хорошо?
В тот же миг в доме раздался крик, он шел из задней спальни. Франциск поспешил туда. Это немного успокаивало, была причина надеяться, что Лола жива.
Хозяйка опередила его, остановившись у двери спальни:
– Ваше величество, вы должны быть готовы, – она смотрела на него с беспокойством. – Она не очень хорошо справляется, уже потеряла много крови. Я пыталась помочь, но…
Франциск почувствовал, как в горле сжался ком:
– Я просто хочу увидеть ее. Мне это нужно.
Женщина прошла в маленькую спальню. В воздухе стоял густой запах крови. Франциск последовал за ней и увидел на кровати Лолу. Она была смертельно бледна, у кожи был странный сероватый оттенок. Он встал рядом с ней на колени и взял ее руку в свою:
– Лола, ты жива, – он пробежался другой рукой по ее лбу, убирая мокрые кудри. – Я здесь. Я, Франциск.
Она немедленно широко раскрыла глаза. Она посмотрела на Франциска и нахмурила брови от смущения:
– Франциск? Как вы..?
– Не волнуйся сейчас об этом, – сказал Франциск, снимая плащ и садясь на пол. – Я здесь, и важно лишь это.
Он посмотрел на другой край кровати: женщина стояла на коленях у ног Лолы, уставившись на окровавленную простыню, укрывавшую ее нижнюю часть. Она встретилась взглядом с Франциском, затем отвернулась, прижав пальцы к вискам:
– Думаю, вы приехали вовремя.
Франциск перевел взгляд на Лолу, сжав ее руку:
– Ты справишься, Лола. С тобой все будет хорошо, просто продолжай.
Он говорил с уверенностью, которой не чувствовал. Так же было при Кале, когда его загнали в ловушку ряды врагов. Он был в ужасе, число врагов превосходило, и он сомневался в своих шансах. Но он знал, что как только он даст своим людям это понять, все будет потеряно. Поэтому он вел себя так, будто у него был четкий план и опыта больше, чем было на самом деле. Он говорил так уверенно, что люди последовали за ним в битву и чудесным образом победили. Сейчас он сделает то же самое для Лолы. Он будет ее спокойствием, ее стабильностью во время родов.
– Ты справляешься, – сказал он, убирая ее волосы. – Все идет отлично.
Он чувствовал на себе взгляд женщины, но смотрел лишь на Лолу, давая ей понять, что у него нет сомнения в положительном исходе.
– И ты все еще здесь. Ты сможешь остаться со мной, Лола? Можешь бороться?
Лола посмотрела на него, ее глаза блестели. Она судорожно вдохнула, затем кивнула. Ее рука сжала его.
– Я могу попробовать, – ее голос дрожал.
– Мы сделаем это вместе, – сказал Франциск, целуя тыльную сторону ее ладони. – У нас все будет хорошо.
Тишину спальни разорвал крик младенца. Франциск выдохнул, в уголках его глаз блестели слезы. Он никогда не слышал столь прекрасного звука. Он старался сохранять присутствие духа, пока женщина, исполнявшая роль акушерки, уговаривала ребенка родиться. Лола кричала. Она сжимала его руку все слабее, ее кожа была липкой и бледной. Франциск боялся, что она этого не переживет. Но она нашла в себе скрытые силы.
– Это мальчик, – сказала женщина, улыбаясь, вытирая ребенка куском материи. Она потормошила плачущего ребенка, прочистила ему нос, пережала пуповину прищепкой и завернула его в одеяло.
– Мальчик? – повторил Франциск. Женщина протянула ему маленький сверток, и он осторожно отодвинул одеяло, чтобы заглянуть сыну в лицо. Его кожа была розовой и влажной. Глаза малыша, ярко-синие, как и у отца, были раскрыты, он смотрел вокруг. Еще у него был хохолок таких же светлых волос, хотя его ротик сердечком был без сомнения Лолин.
Франциск протянул Лоле ребенка над кроватью.
– Смотри, – сказал он, чувствуя, как слова встают поперек горла. – Лола, это наш сын.
Но Лола не ответила. Она едва могла держать глаза открытыми. Франциск только сейчас разглядел, как она была измучена, ее тело безвольно лежало на подушках. Он нежно потрогал ее за плечо, надеясь, что она придет в себя, хотя бы на мгновение.
– Это наш сын, Лола… – повторил он. Но ее голова упала набок. Когда Франциск взял ее руку, она была холодна.
– Позвольте мне его взять, – сказала женщина мягко. Она забрала младенца в свои руки. – Я знаю женщину в деревне, которая позаботится о нем.
– Что происходит?! Вы должны ей помочь, – сказал Франциск, в голосе слышалась паника. – Пожалуйста!
– Я сделала все, что могла, – сказала женщина со слезами на глазах. – Простите.
– А теперь, что теперь? Мы просто позволим ей умереть?!
– Я не знаю, что случится, но она потеряла слишком много крови. Вы должны ей сказать все, что нужно. Молитесь о ней. Слишком поздно искать священника. Они все ушли в соседние деревни, помогать больным. Простите, – повторила она. Затем отвернулась, укачивая ребенка и что-то бормоча ему, и ушла, закрыв за собой дверь.
Теперь в комнате все стихло, кроме порывистого дыхания Лолы. Франциск взял из угла простой деревянный стул и поставил рядом с кроватью. Он гладил ее тыльную сторону ладони большим пальцем, хотя Лола не реагировала, не показывала, что знает, что он тут.
Франциск склонил голову, на глаза наворачивались слезы. Нужно было столько сказать. Он так сожалел о каждом неверно выбранном повороте сегодня, каждой задержке, из-за которых он добрался к ней так поздно. Сейчас он не мог не думать об упущенных ими возможностях. Все те месяцы, пока Лола была во дворце, он мог поговорить с ней о той ночи. Он мог сказать, как важно ему было тогда увидеть знакомое лицо, после того как он был изгнан со двора, сколько всего он понял той ночью. Она была такой забавной, доброй и красивой. Вместо этого они оба пытались притвориться, что ничего не произошло.
– Прости, я должен был приехать раньше. Я приехал так быстро, как смог, но меня задержали, – Франциск вздохнул, пытаясь призвать всю смелость, чтобы сказать это. – Знаешь, сколько раз я думал об этом? Сколько раз вспоминал это, находясь во дворце в милях отсюда? Я помню все о той ночи, как ты выглядела, что говорила.
Он улыбнулся ей. Он почти мог представить, какое лицо сделала бы Лола, если бы слышала его сейчас. Она бы приподняла бровь и усмехнулась, ее полные красные губы расплылись бы в улыбке, вызывающей ямочку на правой щеке.
«О какой вы ночи говорите? – сказала бы она, не произнося ни слова. – Смею вас предупредить, не говорите со мной об этом».
– Я будто впервые увидел тебя тогда, – Франциск откинулся на стуле, все еще держа Лолу за руку. – Ты всегда была рядом с Марией. Конечно, ты мне нравилась. Ты была теплее Грир и добрее Кенны. Но ты была фрейлиной Марии, ее подругой. Сколько раз мы разговаривали о чем-то стоящем?
Его мысли вернулись к первой неделе, когда ко двору прибыли Мария и ее фрейлины. Они ослепили всех, стайка красавиц, следующих за королевой. Он с самого начала заметил Лолу. Ее зеленые глаза, которые всегда наблюдали, подмечая все. Она ничего не упускала.
– Но затем я увидел тебя в Париже, как будто дыхание жизни вернулось ко мне. Я медленно умирал. Я даже не знал, кто я теперь.
Франциск даже сейчас не мог думать об этом. Мария отвергла его, решив поверить каким-то нелепым предсказаниям. Она выбрала Баша, его брата, вместо него. Она думала, что, таким образом, сохранит ему жизнь, но это ничего не меняло, он чувствовал, будто его заменили. В сердце Марии, в ее кровати и на троне. Когда начался процесс признания Баша королевским сыном, он покинул дворец. Он не мог наблюдать за жизнью, которая должна была быть его, но стала чужой.
Он скитался из места в место, надеясь пересечь континент. Он заглушал свою боль женщинами и вином, охотой и азартными играми. Но не получал от этого удовольствия. Одиночество было так ужасно, что он бы не смог описать, даже если бы захотел. Все были чужими. Женщины любили его за золотые монеты, которые он клал в их кошельки, за богатые меха, которые он мог им подарить. Мужчины были лучшими друзьями, если он покупал пиво по третьему кругу. Он ненавидел это, ненавидел себя, пока однажды не зашел в салон азартных игр на окраине Парижа.
Была его очередь за столом, когда он услышал знакомый голос. Лола. Франциск был удивлен, что так рад ее видеть, будто она была единственной женщиной в комнате. Той ночью какое-то время они просто разговаривали. Она шутила, рассказала смешную историю, как один из слуг уронил стейк на герцога Кале. Она говорила о своей семье, о брате, которого пыталась спасти от карточного долга. Может, дело было в вине, которое они пили, или в том, как она прикрывала рот рукой, когда улыбалась, или в том, как она смотрела на него, будто знала, о чем он думает. Так или иначе, он воспользовался шансом и поцеловал ее.
Франциск думал об их страстной ночи много раз. Вспоминал, как она распустила пучок у основания шеи, эти темные кудри, спадающие на обнаженные плечи. Его губы на ее губах. Ее смех, когда он пробежался пальцами по ее животу, щекоча чувствительное место под пупком.
Даже когда Франциск вернулся во дворец, а затем к Марии, он все еще пытался изгнать эти воспоминания. Ему нужно было. У него не было выбора. Но когда он смотрел на нее сейчас, на ее бледное лицо, освещенное светом свечи, он жалел, что позволил исчезнуть этой связи. Лола едва встречалась с ним взглядом в стенах дворца. Франциск всегда старался убедиться, что они не сидят рядом во время еды и что он никогда не остается с ней наедине, без Марии.
– Ты спасла меня, знаешь ты это или нет, – сказал Франциск. – Та ночь спасла меня. Когда ты нашла меня в Париже, я потерялся. И вдруг знакомое лицо в том салоне. Я все это помню, Лола, тебя. Я помню, как ты поцеловала мою бровь, перед тем, как я уснул, как обещала, что все будет хорошо. Ты была, да и осталась, такой доброй, такой хорошей. Эта ночь была одной из самых благословенных в моей жизни.
Франциск смотрел на нее, убирая волосы с ее лица. Казалось, ее дыхание стало еще слабее.
– Моя прекрасная Лола, – сказал он, нагнувшись, чтобы прошептать ей на ухо. – Мне нужно, чтобы ты была сильной. Мне нужно, чтобы ты сражалась. Слышишь меня?
Франциск следил за выражением ее лица, но оно не изменилось. Он лег на кровать рядом с ней, прижав лицо к ее шее, слушая каждый вздох.
– Ты нужна мне. Ты нужна нашему сыну. Ты не можешь оставить нас, не сейчас. Нам все еще столько надо сказать друг другу. Лола… – его голос сорвался, по щекам потекли слезы.
Франциск потянулся к плащу и вытащил крест, который дал ему Марсель. Он положил его в руку Лолы, сжимая ее пальцы.
– Пожалуйста, – прошептал он, хотя и знал, что, возможно, уже поздно. – Господь, будь милостив к ней…
Глава 9
– Ты видел его? – спросила Кенна. Она чувствовала панику, закравшуюся в ее голос. Она рухнула на одну из скамеек в коридоре и вытянула ноющие ноги.
Баш вернулся из тронного зала, качая головой.
– Я посмотрел за каждой шторой, за тронами, под каждым шкафом, – сказал он. – Я подумал, что он может там прятаться. Мы посмотрели везде.
Баш сел рядом с Кенной, положив свою руку на ее.
Они несколько часов искали Паскаля, но не нашли ни следа. Один из стражников сказал, что видел, как он пронесся мимо спальни в восточном крыле, но, когда они туда добрались, там его уже не было. Его не было ни в одной из спален северного крыла. Его не видели на кухне или на половине слуг. Кенна схватилась за голову, вспоминая лицо Паскаля, когда тот открыл дверь. Он был так напуган, так смущен. Кто знает, что он может сейчас делать?
– Он должен быть где-то здесь, – сказал Баш. – Он должен быть внутри дворцовых стен.
– Будем надеяться, – сказала Кенна. – Но кто знает? Лишь неделю назад он был так перепуган, что не мог говорить. Он переживает такие тяжелые времена. Я боюсь, что это будет для него слишком.
– Я знаю, – сказал Баш, убирая ее локон за ухо. – Я тоже беспокоюсь.
Баш знал лучше, чем Кенна, что мальчик пережил в лесах. Баш выслеживал Тьму и видел жуткие доказательства его преступлений. Раздутые тела в доме на холме, их перерезанные глотки. Банки, наполненные кровью. Кости, сваленные в канале за домом. Именно Баш нашел съежившегося, измазанного кровью Паскаля, едва способного говорить. Ребенка трясло. Любое неожиданное движение, любой громкий звук заставляли его бежать в объятия Кенны.
– Он не понял, что мы делали, – сказал Баш, качая головой. – Наверное, это выглядело, будто я причиняю тебе боль.
– Он и так тебя уже подозревал, – сказала Кенна. – После того, как увидел тебя в лесу.
– Мне глубоко неприятно случившееся, если бы я мог исправить это. Но мы должны говорить себе, что найдем его. Он всего лишь ребенок. А это защищенный дворец, – сказал Баш. – Заперты каждая дверь и ворота. Никто не входит и не выходит. Мы найдем его.
– Но сейчас? – спросила Кенна. Они всю ночь бегали по извилистым коридорам, зовя его, пока оба не охрипли. Они преисполнялись надежды, заслышав звук шагов или чей-то крик из холла, но лишь для того, чтобы понять, что это не он. Стражи вернулись ни с чем. Паскаля не нашли.
Баш мог бы попытаться успокоить ее, но у нее была особая связь с Паскалем. Именно она вытащила его из раковины, заставила ей поверить, помогла почувствовать себя в безопасности. Она продолжала думать о задвижке, о том, что могла бы ее закрыть. Могла быть осторожнее, должна была.
– А что, если он ушел? – сказала она, не смея встретиться взглядом с Башем.
– Во дворце ничего нельзя спрятать так, чтобы никто не нашел, – Баш встал, потянул Кенну со скамейки за собой и направился к их комнатам. – У меня появилась идея.
– Куда мы идем? – удивленно спросила Кенна.
– Когда мне было семь, я исчез на три дня, – сказал Баш, эхо разносило звук их шагов в пустом коридоре.
– Что случилось? – Кенна спешила за ним. Ее платье обвивалось вокруг ног. Устав поправлять его, она задрала подол.
– Я играл на кухне, – сказал Баш, улыбаясь от воспоминаний. – А затем слуги позвали на ужин, и в мою голову каким-то образом закралась идея, что я должен устроить приключение. Я положил в карманы столько еды, сколько смог, и решил исследовать дворец.
– Похоже на тебя, – усмехнулась Кенна, пока они заворачивали в следующий коридор.
– Первая ночь была забавной. Я спал в конюшне. Было так приятно ощущать свободу, после ужасных нянек в детских покоях. Я думал, как расскажу Франциску обо всех своих приключениях и каким я был храбрым. Но на второй день я изучал одну из кладовых, и дверь за мной захлопнулась. Я оказался запертым.
Даже сейчас воспоминания были такими яркими. Ручка, которую он поворачивал снова и снова, осознание того, что он не может выбраться. Он кричал, пока не охрип, в помещении было так темно, что он видел лишь на фут от своего лица. Он был убежден, что никто не найдет его. Или если найдут, то поздно.
– О, Баш! – сказала Кенна. – Это звучит ужасно.
– Я знаю, оглядываясь на это сейчас, я могу только представить, как паниковали моя мама и Генрих.
– Так что случилось? – она следовала за Башем по лестнице, ведущей к их покоям, но Баш прошел мимо их двери и направился к комнате Паскаля.
– Хорошо, что мой отец был превосходным охотником, – сказал он, улыбнувшись. – Он дал одну из моих рубашек охотничьим собакам, чтобы те учуяли запах. А затем разослал их по дворцу, Екатерину хватил удар. Но они в течение нескольких часов меня нашли.
Кенна кивнула, наконец, поняв его план.
– Мы можем воспользоваться одеждой, в которой он пришел сюда, она где-то там.
– Если мы сами не найдем его, – согласился Баш. Он вошел в комнату и через мгновение вышел с поношенной коричневой курткой, которая была на Паскале, когда он нашел его. – Это должно сработать.
– Будем надеяться, – сказала Кенна.
– Нам нужно пойти к конюшням. Там пять или десять собак. Обещаю, мы найдем Паскаля.
Кенна сжала руку Баша, и они стали спускаться по лестнице. Впервые за несколько часов казалось возможным, что они смогут найти Паскаля, где бы он ни был, и привести его назад. Они свернули на путь, ведущий к конюшням, но, когда достаточно отошли от дворца, увидели, что он заблокирован. В сотне ярдов от входа в конюшни стоял стражник.