От неожиданности монах икнул, но предпочел промолчать. Тевтонец окинул взглядом дородную фигуру отца Руперта и милостиво кивнул.
– Да будет так, – сказал он и отправился восвояси, назвав Хуберту час, к которому тот должен был явиться к крепостным воротам.
Дабы не искушать кнехтов видом пирующих рыцарей, Дитрих фон Бернхайм приказал им удалиться из крепости и ночевать под открытым небом, а пиршественные столы для рыцарей накрыли на обширном крепостном дворе, благо, погода позволяла.
– Увы, святой отец, ради вас мне пришлось солгать, – с видом кающегося грешника сказал Хуберт. – Но не мог же я оставить человека, который принес в эти варварские края свет истины, в полном одиночестве, голодным и холодным.
– Твоя ложь бескорыстна и благородна, поэтому я отпускаю тебе этот грех, – с отменным ханжеством молвил монах.
Хуберт посмотрел на него и весело расхохотался. А затем спросил:
– Святой отец, вы шить умеете?
– Да. Но зачем?..
– Объясню. Позже. А пока быстро идем к ближайшей лавке, чтобы найти все, что нам необходимо.
Недоумевающий монах засеменил вслед Хуберту, который шагал широко и размашисто. Пыль над ристалищем постепенно осела, и огромный шар солнца, прежде едва просматривавшийся в рыжем мареве, стал похожим на тщательно отполированную золотую монету.
Вечер обещал быть тихим и теплым.
Глава 8
Хранительница вечного огня
Море без устали катило серые валы к одетому в осеннюю позолоту берегу, украшая его пенными кружевами прибоя. Низко нависшее небо хмурилось сизыми тучами и только изредка ветер находил в них прореху и принимался деятельно расширять ее. Очистившийся от облаков лоскут начинал сиять, как драгоценный сапфир, и гребешки волн приобретали цвет прозрачной лазури.
Потрясенный величием открывшейся перед ним картины, Скуманд смотрел на море как завороженный. Стоявший несколько поодаль Павила испытывал почти такое же состояние. Но если юноша видел море впервые и пока не мог до конца разобраться в своих чувствах, то старому вайделоту уже приходилось бывать на его берегах. И каждый раз он поражался той огромной мощи, той неведомой божественной силе, которая скрывалась в толще морских вод. Павила не просто догадывался, что эта сила существует, он ощущал ее кожей, мышцами, жилами, каждым волоском своей седой шевелюры.
Морской простор вливался в душу широким потоком, заставляя быстрее биться сердце, очищал голову от дурных мыслей, делая их легкими и прозрачными.
Что касается Скуманда, то восхищенному юноше казалось, что еще миг – и его ноги оторвутся от земли, он воспарит к небу и присоединится к чайкам, кроившим плотную небесную ткань своими острыми белыми крыльями.
Они шли в святилище богини Прауримы. Оно было расположено на высоком холме у берега моря, неподалеку от того места, где находился вайделот и его ученик. Путь к святилищу был неблизким и очень опасным из-за диких племен, а также отрядов тевтонских рыцарей, иногда забредавших в прибрежные леса в поисках селений пруссов, чтобы разжиться провиантом и рабами, если варвары не согласятся принять христианство. Обычно в такие путешествия вайделоты ятвягов отправлялись в сопровождении воинских отрядов, но на этот раз вождь племени Ящелт отказал Павиле в этой привилегии, сославшись на то, что времена наступили смутные и воины нужны для охраны селения.
Вайделот не стал спорить; угрюмо кивнув, он вернулся домой и стал собираться в дорогу. Он прекрасно понимал, откуда ветер дует. Ящелт имел сына, который должен был после его смерти стать вождем племени. Конечно, при условии, что он этого достоин. Это определяли жрецы, советуясь с богами. Чаще всего предводителем племени становился именно сын вождя, но бывали случаи, когда наследнику в такой милости боги отказывали по какой-либо причине. Так могло случиться и с отпрыском Ящелта, который не блистал воинскими доблестями, не был удачливым охотником и больше любил пить пиво и возиться с девками, нежели упражняться с оружием.
У всего племени ятвягов на слуху было имя Скуманда. Этому способствовало не только его удивительное появление в племени, но и достоинства, которыми он обладал. В разговорах бывалые воины все больше и больше склонялись к мысли, что юношу ждет блестящее будущее. Осталось лишь испытать его в сражениях, и если он выдержит и этот экзамен, лучшего вождя для ятвягов нельзя и придумать. Многие уверовали, что он и впрямь – подарок небес, а значит, сыну Ящелта вождем не бывать.
Но мудрый Павила понимал, что не все так просто. Большая часть жрецов и старейшин, подкупленных Ящелтом, никогда не согласится с мнением народа. И чтобы не стать причиной разлада среди вайделотов, Скуманду придется исчезнуть. Как это будет выглядеть, Павила примерно представлял, поэтому принял решение возвести юношу в жреческий сан, тем самым оградив его от большой беды, – ведь тот, кто стал вайделотом, не вправе претендовать на жезл вождя племени (по крайней мере такие случаи в истории ятвягов были очень редкими). А значит, никто не станет подсыпать в чашу Скуманда яд, и к нему не подошлют наемных убийц.
Тем не менее старый вайделот принял некоторые меры предосторожности. Он строго наказал юноше, чтобы тот нигде ничего не ел и не пил, только дома, а если все же отрава попадет в желудок, то в поясе Скуманда хранился мешочек со снадобьем, нейтрализующим все известные Павиле яды. Увы, вайделот не мог запретить своему ученику ходить на охоту, где его могли подстерегать разные опасности, но на то воля богов; если им любо защитить юношу, то ему нечего бояться, а ежели нет, то ничего не поделаешь…
– Насмотрелся? – Павила добродушно улыбнулся; он хорошо знал, что творится сейчас в душе юноши. – Нам пора. Скоро вечер, и нужно успеть добраться до места засветло.
– Какая безбрежная ширь… – Скуманд шумно втянул в себя воздух. – Солью пахнет.
– Это потому, что неподалеку отсюда, в заливе, располагаются соледобытчики князя Скумо.
– Как интересно! – воскликнул юноша. – Вот посмотреть бы!
Соль у ятвягов ценилась очень высоко – почти как янтарь. Племя Скуманда выменивало соль у купцов на меха и вяленое мясо. Бывали времена, когда в селении не оставалось ни зернышка соли, и тогда все завидовали охотникам, которые могли пить соленую кровь убитых ими животных.
– Если быстро управимся, зайдем к солеварам на обратном пути, – пообещал старый вайделот. – Грех не воспользоваться возможностью пополнить наши запасы соли…
Святилище богини Прауримы показалось им, когда солнце клонилось к закату. Вечером мрачные тучи уползли за дальние леса, и небо над морем заблистало, как золотое шитье на голубом венецианском бархате. Солнечные лучи ярко высветили и Священный холм, и святилище Прауримы. Собственно говоря, это был настоящий храм – высокий, белокаменный, совсем не похожий на мрачные капища других божеств прибалтийских племен.
Скуманд и Павила по узкой каменистой тропинке поднялись на холм и оказались возле ворот в виде двух высоких столбов из мореного дуба, испещренных искусной резьбой – листья, цветы, какие-то диковинные животные. Поверху столбы были связаны таким же дубовым бревном, на котором резчик изобразил две оскаленные волчьи морды, а посредине – чашу, в которой горел огонь. Ворота стояли по центру ограды из невысоких камней. И ограда, и ворота не могли защитить святилище; они были чисто символическими.
Юноша хотел было пройти в ворота, но вайделот схватил его за рукав и строго сказал:
– Нельзя!
– Почему? – удивился Скуманд.
– Без разрешения хранительниц Вечного Знича ни один мужчина не смеет приблизиться к святилищу. В противном случае его ждет страшная кара. Это женская территория, и только им дано здесь право миловать или отвергать. Не каждого святые девы допускают в храм, не каждый достоин чести принести жертву Прауриме и получить ее благословение.
– А я надеялся, что нас угостят ужином…
– И уложат спать на мягкой медвежьей шкуре, – подхватил мысль юноши вайделот. – Что ж, мечтать не вредно. Увы, мой мальчик, ночь нам придется провести без особых удобств. Но ты не горюй. В той стороне, – указал Павила, – на ровной площадке, есть местечко для паломников. Там мы и заночуем.
Место для паломников было обустроенным: очаг с котелком, чтобы они могли, при желании, приготовить себе похлебку, запас сухих дров под навесом и камышовый шалаш с охапкой сена, которая должна была служить постелью. Павила и Скуманд не стали возиться с похлебкой, но небольшой костерок разожгли и подбросили в него сырых веток, чтобы разогнать комаров. Поужинали вяленой олениной с хлебцами, а чтобы еда не застревала в горле, смочили его хмельным напитком, представлявшим собой перебродивший березовый сок, настоянный на травах. Старый вайделот, немного покряхтев с устатку, устроился в шалаше, а Скуманду, несмотря на усталость, спать не хотелось и он, поднявшись на вершину холма, сел и залюбовался бескрайней морской равниной, которую освещала полная луна.
Сидел он долго, пока сон не смежил ему веки, и Скуманд незаметно для себя уснул, нимало не заботясь об удобствах, тем более, что ночь выдалась тихой и теплой. Но юному охотнику было не привыкать к таким ночевкам, и, что удивительно, он спал как младенец, хотя обычно его сон был чутким и даже зверь не мог приблизиться к нему неуслышанным. Наверное, это спокойствие навеяла Праурима, под защитой которой находился холм и святилище.
Проснулся Скуманд от ощущения, что на него кто-то смотрит. Не меняя позы, он нащупал рукоять меча и слегка приоткрыл веки. Рядом с ним сидела женщина необычайной красоты в одежде жрицы Священного Огня. В отличие от вайделотов-мужчин, носивших черные одежды, туники святых дев-вайделоток были белыми. Волосы жрицы, подсвеченные утренним солнцем, казались золотыми, зеленые глаза сверкали, как драгоценные камни, но лицо ее было печальным и задумчивым.
Пораженный Скуманд даже дыхание затаил – вдруг это сама Праурима! Но тут голос Павилы разрушил его иллюзию:
– Здравствуй, матушка! Здоровья тебе и благоденствия!
Жрица легко и грациозно поднялась и ответила поклоном на поклон.
– И тебе не хворать, мудрый Павила, – сказала она певучим голосом. – Что подвигло тебя прийти в такую даль? Помнится мне, в прошлый раз ты жаловался на боль в коленях. Помогла ли тебе моя мазь?
– Премного благодарен тебе, Гиватта[30]. Еще как помогла. Бегаю теперь словно юноша.
– Рада тебе услужить. Пусть продлятся твои годы в здоровом теле.
– Твои бы слова да в уши богов…
Тут Гиватта перевела взгляд на Скуманда, который скромно стоял в сторонке, и вайделот поспешил представить его жрице Прауримы:
– Это мой ученик, зовут его Скуманд, – сказал Павила, и юноша низко поклонился жрице. – Я хочу попытать у Прауримы, достоин ли он войти в круг Посвященных.
– По виду этот мальчик – воин сильный и смелый – и, похоже, его не очень прельщает судьба, которую ты ему уготовил.
– Скуманд! Оставь меня наедине с матушкой, – резко приказал вайделот.
Юноша безропотно подчинился и пошел в лесок, произраставший на восточном склоне холма. Когда он удалился на достаточное расстояние, Павила, хмурясь, начал рассказывать Гиватте историю появления Скуманда в племени. При первых же его словах она вдруг сильно побледнела, ее изумрудные глаза широко открылись, и в них загорелся огонь. Вайделот закончил свое повествование словами:
– С тобой я буду полностью откровенен. Поэтому скажу – я боюсь, что его жизнь в опасности. Только посвящение в сан вайделота поможет спасти ему голову. Да, ты угадала, он подает большие надежды и пользуется в племени серьезным авторитетом. По натуре Скуманд вожак, вождь. Но на место вождя племени (а Ящелту уже много лет, он стал совсем дряхлым, и не за горами то время, когда ему придется уйти в иной мир) чересчур много претендентов, а коварный удар ножом из-за угла или яд в чаше с вином отправляли на тот свет и куда более знатных и могущественных мужей, чем этот достойный юноша… Увы, нередко обстоятельства выше наших помыслов и устремлений. И тебе это известно лучше, чем кому-либо, Дайниди…[31] – Вайделот назвал жрицу ее настоящим именем. Гиватта-Дайниди была дочерью одного из знатных людей большого и сильного ятвяжского племени судавов. (Из этого же племени был и князь всей Судовии, храбрый Скумо.) Она могла бы выйти замуж хоть за самого князя, стать доброй хозяйкой, хранительницей домашнего очага, а стала жрицей Прауримы и хранила главную святыню прибалтийских племен – Вечный Знич.
Павила знал ее с детских лет, поэтому обладал привилегией разговаривать с нею без обычного пиетета, с которым обязан обращаться к Хозяйке Священного Огня любой, кто приходил в храм Прауримы, безотносительно к его сану и общественному положению.
– Что ты хочешь от меня? – несколько изменившимся голосом спросила Гиватта. – Я чувствую, что твое намерение испросить у Прауримы, достоин ли Скуманд войти в круг Посвященных, это еще не все. По правде говоря, ты мог бы обойтись и без этой церемонии. Ведь в ваших краях ты практически кирвайто, верховный жрец дайнавов. Однако на уме у тебя что-то другое. И я не уверена, что могу тебе помочь. Ты ведь знаешь, что Праурима в мужские дела не вхожа, она может лишь сострадать и лечить как души, так и тела мужчин. Но не более того. А твой воспитанник… – Тут ее голос дрогнул. – Твой воспитанник вполне здоровый молодой человек и в нем есть душевная сила, – я это чувствую! – которой не требуется помощь Матери Прауримы.
– Это так, ты верно подметила. Скуманд – на удивление цельная, сильная натура, он очень умен, многое знает… – Павила умолк; было заметно, что он колеблется – открыться верховной жрице Прауримы полностью или кое-что утаить.
Но встретив ее взгляд, который проникал, казалось, в самые потаенные уголки его души, он выложил все начистоту:
– Скажу тебе честно – я вопрошал волю богов, притом многократно, и каждый раз получал один и тот же ответ: у Скуманда большое будущее. Но в чем оно заключается? Может, спустя какое-то время он станет криве-кривейто и будет править в Ромуве, нашей главной святыне? Или станет вождем племени? Или вообще князем Судовии? Мое гадание бессильно ответить на этот вопрос. Поэтому я пришел к Матери Прауриме, чтобы получить хотя бы какой-нибудь намек, как ему дальше жить и что делать. Тогда бы мне стало понятно, как действовать дальше. А сейчас я напоминаю слепца, который идет по бескрайной равнине, изрытой ярами. Один неверный шаг – и ты уже лежишь в провале со свернутой шеей. Ладно, если бы это была моя шея – мне уже немного осталось; днем раньше, днем позже, не имеет никакого значения. Но я ответственен за судьбу этого мальчика (уж так рассудили боги), поэтому быть сторонним, равнодушным наблюдателем не намерен.
После некоторого раздумья Гиватта ответила:
– Что ж, твоя просьба имеет веские основания… – Ее голос был тихим и глухим, словно доносился издали. – Но вся беда в другом – Праурима не очень привечает гадания. Тем более в своем храме. А ты ведь хочешь, чтобы я исполнила «зейд»…
Немного поколебавшись, Павила твердо сказал:
– Да! Только древняя магия способна ответить на мой вопрос.
– Ты просишь у меня невозможное! – Лицо верховной жрицы Прауримы стало белее мела. – Нельзя тревожить богов без особой нужды. Они ведь дали тебе ответ, и этого пока вполне достаточно. Прости, но я вынуждена тебе отказать.
– Видят боги, я этого не хотел… – С этими словами старый вайделот полез в свою походную котомку и извлек оттуда изрядно пожелтевший от времени кусок тонкого полотна. – В эту пеленку был завернут мальчик, когда я нашел его возле Камня в Священной Роще. Это часть туники святой девы, жрицы Прауримы. На нем есть вышивка с рунами[32]. Присмотрись, не знакомы ли тебе эти письмена?
Гиватта взяла пеленку, но рассматривать вышивку не стала. Она прижала ее к груди и с отрешенным видом молвила:
– Я буду гадать… Жди, тебя позовут.
С этими словами она резко повернулась и скрылась в одной из хижин, в которых жили жрицы богини. Хижины находились вне ограды святилища и представляли собой добротные бревенчатые срубы небольшого размера, крытые тесом. Удивительно, но святые девы до сих пор так и не показались Павиле; создавалось впечатление, что они затаились в своих жилищах. Скорее всего, так оно и было – жрицам Прауримы запрещалось близкое общение с мужчинами. Храм в основном посещали женщины, которые просили милостей у богини, хранительницы домашнего очага, – чтобы дом был полной чашей, дети росли здоровыми и мужья возвращались с войны живыми.