В лагере поляков шла сеча. Из лесу валили толпы ятвягов, которые с остервенением набрасывались на своих врагов – ошеломленных неожиданностью и совсем не готовых к сопротивлению. Тем более что в лагере остались в основном раненые, обслуга и около сотни стрелков, прекративших участвовать в сражении, так как поляки и дайнавы смешались в схватке, и точно прицелиться было невозможно.
Это пришла долгожданная подмога. Быстроногий гонец все-таки добрался до военного лагеря князя Судовии великого Скумо (а в Пуще это было очень непросто), и тот прислал отряд под командованием своего ближайшего сподвижника, князя Стуче. Благодаря временной передышке, организованной жрецами-вуршайтами с помощью змей и воронья, помощь подоспела в самый раз. Вскоре лагерь поляков был разгромлен, и ятвяги принялись за мазуров-копейщиков, которые начали разбегаться в разные стороны. Не бежали лишь рыцари и панцирники; и не потому, что были отменными храбрецами, а по той причине, что в тяжелом воинском облачении далеко и долго не побегаешь.
Закованные в броню поляки сбились в квадрат и, закрывшись большими щитами и ощетинившись длинными копьями, начали более-менее организованно отступать. Ими командовал Януш из Гур. Скуманд посмотрел вслед ему с сожалением; он должен, нет, просто обязан был победить этого рыцаря, да не сложилось. Но в одиночку преследовать отступавших поляков он, как военачальник дайнавов, не имел права.
Скуманд поднял руку, и боевой рог сигнальщика, который всегда держался рядом с военачальником, прогудел общий сбор. Вскоре за спиной вайделота сгрудились воины дайнавов, сгорающие от нетерпения. Им хотелось немедленно броситься в погоню за врагами, потому что никому не хотелось терять ценную воинскую добычу. А поживиться в лагере поляков было чем. Не говоря уже о пленниках, за которых можно взять хороший выкуп. Особенно за рыцарей и панцирников, которые в отличие от нищих мазуров владели поместьями и землями, а значит, имели денежки.
Оставив два десятка воинов постарше защищать ворота, Скуманд повелительно указал мечом на соблазнительно сверкающий под лучами солнца железный квадрат панцирников, и толпа дайнавов с гиканьем и улюлюканьем ринулась вперед. Никто из них не стал кидаться грудью на острые копья поляков; окружив отступающих, дайнавы начали стрелять по ним из луков и бросать камни из пращ. Казалось, что бронированный строй невозможно пробить, тем не менее то там, то сям раздавались стоны и крики, и в монолитном строю панцирников начали появляться бреши.
Они тут же закрывались – поляки смыкали шеренги, но их становилось все больше и больше, и когда железный квадрат, миновав открытое место, вступил под лесную сень и поневоле нарушил свои боевые порядки из-за деревьев, в бой ринулись витинги со своими длинными мечами. Прорвав первую шеренгу, закованные в панцири дайнавы очутились внутри квадрата, и завертелась беспощадная сеча – до тех пор, пока к сражающимся одновременно не подошли князь Стуче и вайделот Скуманд.
– Сдавайтесь! – крикнули они звучно. – Мы гарантируем вам жизнь в обмен на выкуп!
Призыв вражеских военачальников произвел впечатление холодного душа. До поляков вдруг дошло, что они попали в безвыходное положение; польские воины опустили оружие и безропотно сдались на милость победителей, тем более, что почти половина панцирников уже была изрублена ятвягами…
Пир по случаю победы длился три дня и три ночи. А на четвертые сутки Скуманд попрощался с монахом и менестрелем. Никто из старейшин и жрецов (а уж вождь Комат, который все это время от радости был пьян до изумления, тем более) не возражал против того, чтобы отпустить двух иноземных приблуд на волю без всяких условий, тем более что они проявили себя в битве с поляками как полезные и надежные товарищи. Хитроумный Хуберт не преминул воспользоваться удобным моментом, и вскоре два искателя приключений в сопровождении небольшого отряда дайнавов, посланного Скумандом для их охраны, бодро вышагивали по направлению к территории, занятой Тевтонским орденом.
Нужно сказать, что Скуманд был с ними очень щедр. Кошелек менестреля приятно отягощали золотые, добытые дайнавами у захваченных в плен рыцарей, а в котомке лежали куски превосходного янтаря.
– Этого вполне хватит, чтобы начать строительство монастыря! – радовался монах.
– Закатайте губу, ваша святость, – насмешливо отвечал Хуберт. – У меня несколько иные намерения на сей счет. Эти страшные леса, набитые варварами как частый бредень мелкой рыбешкой, настолько морально измучили и утомили меня, что я просто обязан хорошенько поправить свое здоровье.
– Сын мой, не бери грех на душу! Я знаю, ты хочешь прокутить эти деньги в какой-нибудь грязной харчевне или проиграть их в кости, но вспомни, сколько невежественных варваров пребывает в дикости и темноте без света истинной христианской веры, исцеляющей душу, и без малейшей надежды на спасение.
– Святой отец, вы бы лучше поблагодарили меня за ваше чудесное спасение. Не попадись я на вашем пути, вас бы давно сожрали лесные звери или могильные черви. А что касается «света истинной христианской веры», то это лично ваша забота. Я жонглер, фигляр, поэт, музыкант… это мой путь, начертанный нашим Господом, и мое право на этом пути – набивать себе шишки по своему уразумению, а также заботиться о душах заблудших, но со своей колокольни. И вообще: одним грехом меньше, одним больше – какая разница?
Так шли они, препираясь, по притихшему лесу, и на них печально взирали столетние дубы. Уж эти великаны в отличие от обитателей Пущи точно знали – грядут большие перемены. И конечно же они ничего хорошего не сулили ни людям, ни зверям.
Глава 18
Черный дол
Зима 1252–1253 годов выдалась бурной: закидала Пущу снегом по пояс, на открытых лесостепных участках свирепствовали бураны, Вендское море постоянно штормило, и огромные валы с грохотом обрушивались на берег – к радости собирателей янтаря. В такое ненастье бывали дни, когда песчаные отмели сплошь покрывались россыпями солнечных камней. Поэтому редко какой прибалтийский народ не посылал на побережье моря собирателей янтаря. Часто от них зависело выживание соплеменников, потому что год выдался неурожайным, и зерно приходилось закупать. А янтарь стоил дорого, и купцы брали его нарасхват.
Кого только нельзя было увидеть на берегах Вендского моря после очередного осенне-зимнего шторма! Даже дикие племена покидали свои потаенные места в чащобах и выходили на берег, чтобы запастись красивыми камешками. Что они с ними делали, неизвестно, но то, что не продавали никому, это точно.
Тевтонский орден поначалу не придавал особого значения завоеванию Пруссии. Тевтонцы больше полагались на крестоносцев из Европы и помощь подкупленной прусской знати, нежели на собственные силы. Это было связано с главной задачей ордена – обороной Святой земли от сарацин, где ситуация постоянно ухудшалась. Приходилось отправлять за море большие силы, и в Пруссии сражались в основном ветераны, которые были по горло сыты Крестовыми походами, и зеленая молодежь.
К середине XIII века орден в Пруссии находился на грани краха, ему срочно нужна была помощь военными ресурсами, а они большей частью уходили в Палестину, где мусульмане вновь начали наступление. После длительных распрей тамплиеры, иоанниты и Тевтонский орден наконец объединились; к ним присоединились и местные рыцари Сирии и Ливана, а также султаны Дамаска и Хомса. Но это не помогло им избежать унизительного поражения. В битве у Газы в октябре 1244 года великий магистр тамплиеров Арман Перигорский пал с тремя сотнями рыцарей своего ордена; Великий магистр госпитальеров, потеряв двести своих рыцарей, был захвачен в плен, а рыцари Тевтонского ордена почти полностью полегли в этом сражении.
Только тридцать шесть тамплиеров, двадцать пять братьев ордена Святого Иоанна и три рыцаря Тевтонского ордена вернулись с поля битвы у Газы. Поэтому верховному магистру ордена пришлось срочно отправлять все имеющиеся в Европе силы для пополнения гарнизонов в Палестине. Пруссия, оставленная на произвол судьбы, могла надеяться лишь на пилигримов из Германии.
Положение Тевтонского ордена начало исправляться с приходом в Пруссию в 1248 году герцога Анхальтского ГенрихаI. В следующем, 1249 году, ему на помощь прибыли маркграф Бранденбургский ОттоIIIи граф Шварцбургский Генрих, и наступление ордена на Пруссию продолжилось.
Особенно тяжело приходилось ятвягам. В 1248 году они потерпели серьезное поражение от князя Василька Романовича при Дрогичине, потеряв сорок своих витингов. В 1251 году Василько Романович и его брат Даниил снова пошли войной на ятвягов вместе с поляками и половцами. Войска перебрались через болота и ворвались в Судовию, причем поляки не утерпели и зажгли первую попавшуюся весь[60]. Этот пожар дал знак ятвягам о нападении вражеской рати на их земли, и они приготовились к обороне. Вожди Судовии прислали послов к Даниилу, которые сказали ему: «Оставь нам поляков, а сам ступай с миром из земли нашей». Однако князь не согласился.
Тогда ночью ятвяги напали на укрепленный польский стан и уже готовились проломить ворота острога[61], но польский князь Семовит послал гонца просить у Романовичей помощи. Стрельцам удалось отбросить ятвягов от острога, хотя всю ночь от них не было покоя. На другой день Даниил двинулся вперед, а брат его Василько с Семовитом остались на месте, имея позади половецкий отряд. Ятвяги ударили на него и обратили половцев в бегство, отняли у них хоругвь и схватились потом с Васильком и Семовитом. Сеча была лютая, с обеих сторон пало много народу, но в конечном итоге превосходящие силы князей сделали свое дело, и ятвягам пришлось отступить, уйти в глубь Пущи…
Расположенный в низовье Вислы замок Тевтонского ордена Христбург мрачно нависал над неглубокой долиной, по дну которой струилась неширокая речушка. Сложен он был второпях, без той тщательной подгонки грубых деталей, которой славились все крепостные сооружения ордена. Тем не менее стены из толстенных дубовых стволов, уложенных на фундамент высотой в человеческий рост из валунов, собранных по окрестностям, впечатляли. Массивные ворота были окованы железом, а над ними на широкой деревянной перекладине был выжжен девиз Тевтонского ордена: «Heilen – Wehren – Helfen»[62].
Вокруг замка местные племена, покоренные тевтонцами, выкопали ров, а на сторожевой башне у ворот постоянно дымилась жаровня с углями. Зимой она обогревала стражу, летом служила очагом для приготовления пищи (взбираться наверх и спускаться с верхотуры было той еще задачкой, поэтому кнехты предпочитали обед готовить собственноручно), а в случае осады замка на жаровню ставили котел со смолой, которую потом выливали на головы осаждавших.
Замок Христбург был совсем небольшим по сравнению с другими крепостями тевтонцев, тем не менее имел почти все, что полагалось по уставу ордена. Главным зданием считалась часовня, которую построили в первую очередь. Все братья обязаны были ежедневно собираться в часовне на молитву, начиная с полночи через каждые три часа, восемь раз в сутки. В эту ежедневную обязанность входила также святая месса, которая проводилась преимущественно перед рассветом. Кроме того, в часовне проходили траурные мессы в честь погибших братьев и торжества по поводу принятия новых членов ордена.
В замке были и дормиторий – общая спальня, и ремтер – столовая, и госпиталь – инфирмарий. Только здание капитула, где происходили собрания братьев-рыцарей и где разбирались текущие дела, лежало в руинах. Оно было сожжено в 1248 году, когда замок ненадолго захватили восставшие пруссы. Поэтому брат Хайнрих Штанге, вице-магистр Пруссии и комтур Христобурга, высших должностных лиц Тевтонского ордена принимал в собственной канцелярии – небольшом домике с крохотным кабинетом, спальней и кухней (в вопросе питания херр Штанге постоянно нарушал Устав – он любил хорошо поесть; в связи с этим комтур регулярно замаливал этот свой грех в часовне, обычно сразу после полуночи).
Комтур был одет в черный кафтан, поверх которого он накинул белый орденский плащ-мантию – герренмантель – с большим золотым латинским крестом, окаймленным черным бархатным бордюром. Такой крест имели право носить на своих одеждах только высшие чины в иерархии ордена; рядовые братья-рыцари носили кресты поменьше, черного цвета. У пояса комтура висел нож и меч в богатых ножнах, с которым он не расставался даже в постели. Из украшений на нем был только знак его высокого сана – золотая цепь на шее из звеньев в виде щитков с черными крестами и двух параллельных мечей, к которым было подвешено изображение Богородицы, покровительницы рыцарей-тевтонцев, в царской короне и со скипетром.
Но главным признаком высокого положения Хайнриха Штанге, по которому его легко опознавали в любой битве, была длинная, изрядно поседевшая борода, раздвоенная на конце. Это был неофициальный знак отличия комтура. Бороды простых братьев-рыцарей Тевтонского ордена не должны были отличаться слишком большой длиной. А братья-сарианты, братья-священники и полубратья вообще обязаны были брить свои подбородки.
Брат Хайнрих был видным рыцарем. Его фамилия Штанге была прозвищем. На средневерхненемецком языке она обозначала «копье». Благодаря виртуозному искусству, с которым Хайнрих владел копьем, он вышел победителем из бесчисленного количества конных схваток на копьях – как во время рыцарских турниров, так и в бою с пруссами. Вопреки разным байкам, нередко изображавшим пруссов толпой пеших косматых лесовиков с дубинами и топорами, многие из них прекрасно владели искусством конного боя на копьях, особенно прусские рыцари – витинги. Так что Хайнрих Копье получил свое комтурство благодаря личным заслугам, а не связям с магистром ордена и его окружением.
Хайнрих Штанге стоял у крохотного оконца своей канцелярии и с тревогой прислушивался к вою ветра. Снежная буря уже закончилась, и он послал братьев, чтобы они расчистили тот участок дороги, за который должно было отвечать его комтурство, тем не менее рыцарь волновался и в который раз спрашивал себя: прибудут ли по такой ненастной погоде комтуры из замков Альт Христбург, Мариенбург и Райзенбург, которых он вызвал на совет?
После Сретения Господнего, когда погода немного устоялась, вице-магистр Пруссии решил отправиться в поход на Замланд[63]. Самонадеянный рыцарь рассчитывал одним ударом расправиться с местными язычниками и снискать себе лавры победителя. Зимнее время для похода было наиболее благоприятным – хотя бы потому, что многочисленные реки Пруссии и коварные болота сковал лед, по которому могла передвигаться рыцарская конница. А то, что выпало много снега, так это еще и лучше: пруссы из других земель не смогут быстро прийти на подмогу своим братьям из Замланда.
Хайнриху Штанге припомнилось недавнее прошлое. 7 февраля 1249 года орден в лице помощника гроссмейстера Генриха фон Виде и прусские повстанцы заключили в замке Христбург договор о мире. Посредником выступил архидьякон лежский Яков. Договор гласил, что принявшим христианство пруссам папа римский дарует свободу и право быть священниками, а крещеные прусские феодалы могли стать рыцарями.
Крещеным пруссам давалось право наследовать, приобретать, менять и завещать свое движимое и недвижимое имущество. Продавать недвижимое имущество можно было только себе равным – пруссам, немцам, поморянам, но надо было оставить ордену залог, чтобы продающий не сбежал к язычникам или другим врагам ордена. Если у какого-то прусса не находилось наследников, его земля переходила в собственность ордена или феодала, на земле которого он жил. Пруссы получили право подавать в суд и быть ответчиками. Законным браком считался лишь церковный брак, и только рожденный от этого брака мог стать наследником.
В договоре было указано, что памедены должны построить тринадцать костелов, вармийцы – шесть, натанги – три. Пруссы также обязались каждую церковь обеспечить земельным наделом, платить церковную десятину и в течение месяца крестить своих соотечественников. У родителей, не крестивших ребенка, могло быть конфисковано все имущество, а некрещеных взрослых следовало выгонять из мест, где живут христиане. Пруссы обещали не заключать договоров против ордена и участвовать во всех его походах. Права и свободы пруссов должны были действовать до тех пор, пока пруссы не нарушат свои обязательства.