— Реестр, конечно, реєстром, — задумался Выговский, — но, если мы его немного превысим, большой беды, думаю, не будет. Пусть поляки жалованье платят сорока тысячамказаков, а остальным мы можем доплачивать сами.
— Допустим, — не стал возражать Богдан, — и сам так думаю. Но это все равно не выход. Пусть даже включим в реестр пятьдесят тысяч, останется еще сто пятьдесят.
— Ну, не все же из них будут требовать включения в реестр, — возразил генеральный писарь, — кто-то вернется к привычному занятию пахать землю.
— И безропотно наденет на себя опять панское ярмо, — насмешливо сказал Хмельницкий, — не о том ты мыслишь, Иван, не о том!
Но, конечно, основная загрузка в подготовке реестра легла на полковые канцелярии. Именно здесь подбирались кандидатуры для зачисления в казаки и отказывали тем, кто по мнению полковой старшины не был достоин этой чести. Особо трудно приходилось таким полковникам, как Данила Нечай, брацлавский полк которого должен был сократиться, как минимум в семь раз. Куда девать 17–18 тысяч казаков, проливавших свою кровь за народное дело под Межибожем, Збаражем и Зборовом, полковник не знал. К тому же король издал универсал, в которым требовал от всех, не вошедших в реестр и перешедших в разряд поспольства, возвратиться к своим панам, предупреждая, что в противномслучае они будут возвращены туда насильно коронними войсками и реестровыми казаками. Надевать снова на шею панское ярмо никто не хотел и гетман уже вынужден был в некоторых случаях применять силу. На этой почве позникало недовольство не только у посполитых, но и у казаков. Данила Нечай как-то не выдержал и бросил прямо в лицо Хмельницкому: «Разве ты ослеп? Не видишь, что ляхи обманывают тебя и хотят поссорить с верным народом?» Кому другому, этот поступок, не сошел бы с рук, но народному любимцу Нечаю, гетман не посмел возразить, понимая, что полковник прав. В конечном итоге, было дано разрешение полковникам принимать в казаки всех желающизх, только не включать их в реестр, а присваивать им статус охотников или охочекомонных. Подобная практика давно существовала в коронных войсках, где в регулярных хоругвах служили шляхтичи-волонтеры, воевавшие за свой счет. Им не платили жалованье, но они имели право на трофеи, захваченные у противника.
Однако даже при всех этих ухищрениях судьба двух третей войска оставалась безрадостной. Все, не вошедшие в реестр и не зачисленные в охотники, должны были снова стать холопами своих панов. Правда, оставалась еще одна возможность избежать этой участи. Все вошедшие в реестр казаки наделялись участками земли для ведения своего хазяйства, но ввиду того, что должны были нести службу, обрабатывать ее не имели возможности, и им разрешалось нанимать 2–3 батраков. Эти батраки, как и семьи казаков,полностью изымались из польской юрисдикции и становились независимыми от своих прежних владельцев. Многие из тех, кто оказался вне реестра, предпочли батрачить на своих товарищей по оружию, чем на панов. Таким образом, в общей сложности примерно 300 тысяч русских людей были освобождены от необходимости возвращаться к своим панам. Но все же тех, кто оказался в положении посполитих было значительно больше.
Гетман преимущественно зачислял в реестр крестьян из имений Вишневецкого и Конецпольского, с тем, чтобы не дать возможности представителям этих родов вновь распространиться по Малороссии. Кроме того, у некоторых панов отбирались целые волости, под предлогом того, что они ими были захвачены самовольно из казенных земель. Из этих конфискованных угодий формировался особый фонд ранговых поместий, которые гетманом передавались генеральной и полковой старшине, не забывая и о себе. Помимо отданного ему королем на «булаву» Чигирина, Хмельницкий присоединил к своим владениям и богатое местечко Млиев, которое приносило его бывшему владельцу Конецпольскому до 200 000 талеров дохода. Крупными землевладельцами становились также многие «значные» казаки, не говоря уже о полковниках и казацкой старшине. По существу тем самым закладывалась основа для создания класса пожалованного украинского дворянства. Получая в свою собственность земельный надел, казак освобождался от уплаты каких-либо налогов и сборов, он лишь обязан был за него нести военную службу. Многие тебовали, чтобы им разрешено было иметь 2–3 оруженосца, но на столь грубое нарушение статей Зборовского мира гетман не решался.
Все же недовольство посполитых да и части казаков было всеобщим. На раде в Переяславле в начале марта 1650 года, когда утверждался казацкий реестр, многие, даже из числа полковников и старшины выступали против. Масла в огонь подлило и то, что в январе во исполнение условий Зборовского трактата митрополит Косов выехал в Варшаву для участия в работе сената, но католические епископы заявили, что, если он будет заседать в сенате, то они его покинут. Пришлось митрополиту по сонету Адама Киселя в спешном порядке вернуться ни с чем в Киев. Правда, король издал универсал о восстановлении нескольких православних епархий на территории Волыни, но в создавшейся ситуации эти решения так и остались на бумаге. Между тем, некоторые паны с надворными командами возвращались в свои владения и нередко начинали мстить холопам за участие в восстании. В ряде местностей начались бунты, на подавление которых Хмельницкий вынужден был посылать реестровиков. Украйна клокотала и бурлила повсеместно, вновь создавались отряды опрышков, возвратившиеся в свои имения польские шляхтичи чувствовали себя неуютно. Авторитет гетмана, который вынужден был сам в ряде случаев возвращать насильно холопов их владельцам, заметно пошатнулся.
Но не только Хмельницкому было трудно выполнять условия Зборовского трактата, не в лучшем положении находился и Ян Казимир. Большая часть магнатов, особенно из числа тех, кто не участвовал в сражениях у Збаража и Зборова, мир, заключенный королем с крымским ханом и запорожским гетманом, восприняла как унижение Речи Посполитой. Отмена унии и восстановление в правах православного вероисповедания вызвало яростные возражения со стороны католического духовенства. Выделение трех воеводств, как териитории Войска Запорожского, вызвало зубовный скрежет у тех, кто здесь владел имениями, так как было понятно, что управлять своими холопами прежними методами уже будет невозможно. Действительно, в случаях каких-либо притеснений их подданые тепер всегда могли обратиться за защитой к реестровым казакам.
Бурю возмущения магнатов вызвало решение короля назначить Адама Киселя воеводой киевским вместо внезапно умершего Тышкевича, так как многие считали его виновнымв сложившейся ситуации, к которой он привел, заигрывая с казаками и Хмельницким. Конечно, среди польской шляхты немало было и людей здравомыслящих, которые считали, что худой мир лучше доброй ссоры и наставали на выполнении условий мирного договора. Некоторые предлагали учредить должность специального сенатора, который бы, находясь в Киеве, наблюдал за исполнением договора Хмельницким. Адам Кисель для этой должности подходил, как никто другой. Однако, собравшись в январе 1650 года на сеймв Варшаве, в частности, для утверждения статей Зборовского трактата, магнаты, в основном, занялись его критикой и фактически статьи договора утверждены не были.
Глава третья. Дипломатические игры
После того, как Сильвестра Косова не допустили к участию в работе сената и он вынужден был возвратиться в Киев, Хмельницкому стало ясно, что один из важнейших пунктов Зборовского трактата об отмене унии поляки выполнять не намерены. Помимо этого, сейм фактически уклонился от полной ратификации и самого мирного договора, что по существу лишало фактическую автономию Войска Запорожского в трех воеводствах легитимной основы. Создавалась довольно щекотливая ситуация: паны на сейме, скрепя серце, согласились с сорокатысячным казацким реестром и приняли решение о введение дополнительного налога на содержание Войска Запорожского. Также были подтверждены и условия договора о назначении в Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства высших должностных лиц из числа православной шляхты. Не было серьезных возражений и по поводу возвращения казацких привилегий. Своим универсалом король выделил гетману на «булаву» Чигирин, против чего сейм также не возражал, как и по поводутого, что Хмельницкий приравнвался в правах к великому коронному гетману. Однако, магнаты не желали соглашаться с отменой унии, а это был один из важнейших пунктов Зборовского трактата. Со своей стороны и Хмельницкий понимал, что опьяненный воздухом свободы народ даже ему не удастся заставить вновь идти в услужение к панам, а, следовательно, и он не в состоянии выполнить все условия Зборовского мира. Складывалась патовая ситуация, но в отличие от шахмат, она не могла продолжаться бесконечно, ничьей не могло быть, рано или поздно должна была разразиться новая война. И готовиться к ней нужно было уже сейчас.
— Вот что, Иван, — задумчиво сказал гетман генеральному писарю в один из дней в конце января 1650 года, — нам надо искать союзников. Уже сейчас понятно, что Зборовский трактат ляхи выполнять не намерены. Но и войну этой весной они начинать не станут, сил маловато. Да и с нашей стороны, надо прямо сказать, выполнить условия мира неполучится. Думаю, все же, около года или немного больше у нас в запасе есть и это время следует использовать с толком. Прежде всего, надо вновь склонить к союзу с нами Ислам Гирея.
— Но захочет ли хан нарушить договор с ляхами, — в голосе Выговского явно прозвучало сомнение, — ведь он сам был инициатором этого мира? Ляхи выплатили ему сто тысяч флоринов и у них с ханом заключен договор о военном союзе.
— Так то оно так, — согласился Хмельницкий, — но ляхи не особенно торопятся выплатить ему оставшиеся двести тысяч флоринов. И вряд ли выплатят вообще, казна у короля пустая. А что касается военного союза, то это пустая формальность. Когда это татары выполняли подобные договоренности? Готовь послание Ислам Гирею, пиши про лядские неправды, что нарушают договор, что обманули его и предложи совместно ударить на них. Вся добыча, которую удастся захватить — его. И вот что еще, пошли гонца в Киев к Волочаю, пусть немедленно едет сюда.
Антон Никитич Жданович по прозвищу Волочай, был одним из тех сподвижников гетмана, с которыми он в декабре 1647 года сбежал на Запорожье. Вскоре после подкорсунской битвы Хмельницкий назначил его сотником Чигиринського полка, в котором сам являлся полковником. После гибели Михаила Кречовского под Лоевом Антон Жданович возглавил Киевский полк, насчитывавший 1792 казака. Выходец из мелкопоместной литовской шляхты, он в совершенстве владел не только польськой и литовской разговорной речью,но также знал татарский и турецкий язик. Когда после победы под Пилявцами в Чигирин прибыл Осман-ага, посланник великого везиря Турции Мелек-Ахмет-паши, регента при малолетнем султане, Жданович по поручению гетмана участвовал в переговорах с ним. В результате состоялись предварительные договоренности, согласно которым казаки получили право беспрепятственного плавания по Черному морю и Архипелагу с правом беспошлинной торговли на сто лет. В свою очередь они обязались не нападать на турецкие города, а в случае нападения поляков на казацкую территорию, Порта должна была оказать им военную помощь. Хотя эти договоренности были приняты еще в конце 1649 года, до настоящего времени они ратифицированы Турцией не были, в связи с чем Хмельницкий и должен был направить посольство в Стамбул.
— Ты, Антон, начинал эти переговоры, — сказал гетман прибывшему в Чигирин киевскому полковнику, — тебе надлежит и участвовать в церемонии утверждении договора турецкой стороной. Но это только одна часть твоей миссии, так сказать, официальная, главное в другом…
Он внимательно посмотрел в лицо полковника и встретившись с твердым взглядом его небесно-голубых глаз, продолжал:
— Известно мне, что ты накоротке с Осман-агой. Так вот надо использовать его влияние на везиря, чтобы обязать крымского хана оказать нам помощь. После Зборова Ислам Гирей не сказать, что вступил в явный союз с ляхами, но скорее придерживается нейтралитета. А без татар нам никуда, не мне тебе об этом рассказывать.
Жданович понимающе кивнул:
— Приложу все силы, ясновельможный гетман.
— И еще одно, пожалуй, наиболее трудное. Не нравится мне последнее время Лупул, ой не нравится. Еще год назад обещал отдать дочку за Тимоша, а теперь пошел на попятную. Наши люди из Варшавы сообщают, что Калиновский, освободясь из плена, хочет на ней сына женить. А Лупул и обрадовался, как же, — породниться с коронным обозным великая честь для молдавского господаря. И против Войска интриги плетет… Словом, надо постараться убедить везиря заменить его. Самая для нас желательная кандидатура — Моисей Могила.
Полковник тряхнул русой чупрыной:
— Не беспокойся, батько. Можешь на меня положиться. Сделаю все возможное.
— Знаю, Волочай, — обнял его гетман-, поезжай с Богом. Ну, а пока ты там дипломатию разводить будешь, мы со своей стороны тоже прижмем этого двоедушного господаря.
Василий Лупул стал господарем Молдавии в 1634 году и был известен своей просветительской деятельностью, а также интригами против свого соседа валашского господаря Матвея Бассараба. Но как полководец, Лупул мало что значил, потому, потерпев несколько поражений от Басараба, в 1649 году прислал посольство к запорожскому гетману, намереваясь склонить его к заключению военного союза. Хмельницкий, узнав, что у Василия есть младшая дочь Роксанда (Домна Александра), предложил выдать ее замуж за Тимоша. Старшая — Мария уже давно была замужем за великим литовським князем Янушем Радзивиллом. Сам Богдан знатностью рода похвастать не мог и, хотя причислял себя к шляхте герба «Абданк», но какими-либо документальними данными это родство подтверждено не было. Разные слухи ходили и о его отце, поговаривали, что в свое время он был банитован и лишен шляхетского достоинства. Как бы то ни было, но женитьба Тимоша на дочери молдавського господаря сразу ставила сына запорожского гетмана в положение принца. А именно ему Хмельницкий был намерен со временем передать гетманскую булаву. Союз с Лупулом был важен еще и потому, что через Молдавию проходили основные торговые пути из Адриатики и Турции на Украйну и в Москву. Конечно, гетман понимал, что взамен придется оказывать молдавському господарю военную помощь, но выделить в этих целях казацкий корпус численностью 20–30 тысяч человек, для него не составляло особого труда. Лупул, со своей стороны, в первую очередь рассчитывал именно на военный союз с Войском Запорожским, однако перспектива породниться с худородным Тимофеем его особенно не привлекала. Поэтому он, не возражая в принципе против этого брака, предлагал окончательно решить вопрос о свадьбе позднее, ссылаясь на малолетство дочери Роксанды. Хмельницкий был согласен подождать, но, когда узнал, что за его спиной Лупул ведет переговоры с Калиновским, намереваясь выдать Роксанду за его сына, пришел в ярость и решил наказать коварного господаря, предварительно заручившись поддержкой хана и султана.
Между тем и в Москве после доклада Неронова о результатах встречи с Хмельницким Боярская Дума пришла к выводу о том, что безучастно наблюдать за событиями в Малоросии дальше нельзя. Если оставить запорожского гетмана один на один с Речью Посполитой, то велика была вероятность, что он может вступить в союз с Портой и вместе с крымским ханом станет угрожать московским украйнам. Однако и принять Войско Запорожское под свою руку царь Алексей Михайлович тоже не мог, так как причин и даже поводов для денонсации Поляновского договора не имелось. Но кто ищет, тот всегда найдет и вот в качестве повода для создания напряженности между Москвой и Речью Посполитой было предложено использовать совершенно незначительные факты, в частности, трактовку в книгах некоторых польських писателей события Смутного времени не в пользу династии Романовых и неправильное написание князем Вишневецким и другими польськими магнатами царского титула в официальной переписке.
В январе 1650 года в Варшаву было направлено посольство в составе боярина Григория Пушкина, окольничьего Степана Пушкина и дьяка Гаврилы Леонтьева, которые по пути заехали в Чигирин и были приняты запорожским гетманом с большим почетом.
— Конечно, — признавался Хмельницкому уже несколько захмелевший боярин, — того мало для расторжения вечного докончанья, однако пусть ляхи знают, что терпение его величества не беспредельно.
Гетман, довольный, что наконец-то Москва от слов перешла к делу, обещал помочь через своих людей в Варшаве раздобыть те самые книги, в которых очернялась история отношений между Московским государством и Речью Посполитой.
По прибытию в польскую столицу московское посольство было принято в сенате, где послы русского царя стали требовать наказания тем, кто в польских официальных документах неправильно писал титул московского государя, а также сожжения книг, в которых с неуважением отзывались о царе и московском народе. Послы ссылались на конкретные факты искажения исторических сведений в изданных уже при Яне Казимире трудах историков и напоминали, что Москва строго выполняла все условия Поляновского мирного договора. В качестве сатисфакции за нанесенное московскому государю и всем московским людям бесчестие, послы требовали возврата исконно русских городов, отошедших к Польше по вечному докончанию, казни Иеремии Вишневецкого, писавшего неправильно титул московского царя, а также выплаты 500 000 злотых в качестве компенсацииза моральный вред. В случае невыполнения этих требований послы грозили расторжением Поляновского мирного договора и оказанием помощи Запорожскому Войску, если оно будет воевать с Короной.