«Что-то происходит», — понял Глеб.
Он уставился на башню, ожидая, что сейчас, как бывало обычно в его видениях, картинка оживет и он провалится в какую-то историческую эпоху. Но нет — башня вдруг сделалась тускло-серой и осела на землю пеплом, мелкие частички которого еще какое-то время висели в воздухе.
«Пусто, — подумал Глеб. — Совершенно пусто, в этом месте точно ничего нет».
Он пошевелился, смахнув со лба невидимый жирный пепел.
Динка тем временем с сосредоточенным видом ходила вокруг мемориального камня с прибором, регистрирующим пустоты. Северин и Александра стояли возле Глеба, терпеливо ожидая.
— То, что мы ищем, не здесь, — сказал Глеб уверенно.
— Но почему? — Северин удивился. Александра ничего не ответила. Весь день она казалась еще более, чем всегда, замкнутой и отстраненной, словно находилась в другом измерении, за миллионы световых лет отсюда.
— Просто чувствую, — ответил Глеб, глядя, как девочка в ярко-розовом платьице крошит булку наглому толстому голубю. — Ты же доверяешь своим ощущениям? Я тоже.
Северин задумчиво кивнул.
— Но тогда что же теперь? — спросил он, оглядываясь.
— Есть еще место, где стояла усадьба Брюса в Москве, — сказала вдруг Александра. — Можем поехать туда.
В ее голосе не звучало ни тени эмоций, словно ей было все равно, ехать или не ехать, найдут они артефакт или не найдут.
— Ты права. Поедем, — согласился Глеб. — Только подождем, пока Динка свои мерки снимет.
И, заметив вопросительно приподнятую бровь Северина, добавил:
— Да, я уверен, что здесь ничего нет, но проверить все же не помешает.
— О чем речь? Я уже готова! — живо откликнулась Динка. — Куда-то еще едем? Давайте по-быстрому, а то у меня еще планы на вечер были.
— Знаем мы твои планы. Очередная онлайн-игра, — заметил Глеб.
Девочка надула губы и потянула Северина за футболку.
— Осторожно, злой Глеб! — сказала она ухмыляясь. — Заметим, я не первая, на кого он бросается. Да, Саша?! — Она многозначительно взглянула на Александру.
Та не ответила. Молча развернулась и пошла к припаркованному мотоциклу.
Остальные последовали за ней.
До Спартаковской улицы было недалеко. Прошмыгнув между машинами в традиционных московских пробках, они домчались до места. Здесь возвышалось кирпично-красное здание с белыми колоннами.
— Хороший домик! — присвистнула Динка, задрав голову. — Смотрю, этот Брюс прекрасно устроился.
— Этот особняк позднейших времен, — покачал головой Глеб. — Дом Брюса стоял как раз на этом месте. Видишь, вон там, на фасаде, белый прямоугольник? Там находились солнечные часы, снятые с особняка Брюса.
— На гроб похоже! — хихикнула Динка.
— Ты права, — вдруг согласился с ней Глеб. — В народе ходили легенды, будто там, в стене, Брюс замуровал тело своей убитой жены и замаскировал гроб песочными часами.
— Я смотрю, легендарная личность этот Брюс. — Динка засунула в рот кончик косички и с таким видом, словно выполняла важную работу, помусолила его. — Сколько с ним легенд связано.
— Это точно. Правда, Саша? — Глеб взглянул на Александру.
Она стояла словно живая статуя, глядя куда-то в пространство.
— Саша?! — снова окликнул ее Глеб.
— Да? — девушка вздрогнула. — Я просто задумалась… А это место какое-то странное, — с нарочитой живостью заговорила она. — Даже немного зловещее.
— Ну не знаю, что уж тут зловещего, — Глеб пожал плечами, — обычное место. Здесь все так перестроили, что я не представляю, что могло сохраниться с Брюсовых времен. Наверное, даже памяти не осталось.
Он сказал и запнулся, потому что свет померк, словно кто-то нажал на кнопку.
Глеб пошатнулся и потер глаза. Когда он отвел руки, все вокруг выглядело иначе, чем прежде.
Особняк стал гораздо меньше, вокруг него лежал роскошный сад. Дом был ярко освещен огнями тысячи факелов. У входа стояло множество возков, сделанных на европейский манер, карет и просто коней, оставленных у коновязи.
Глеб прошел через широко распахнутые двери, по обеим сторонам которых замерли двое лакеев в пышных париках, неподвижные, словно статуи. Большой зал, куда он попал, был полон музыки, людей и табачного дыма.
Сновали слуги, обнося гостей вином и закусками. У окна чинно беседовали несколько офицеров в узкой, на европейский манер, форме с широкими обшлагами, поодаль, возле музыкантов, кружились пары: дамы в платьях с пышными широкими юбками и галантные напудренные кавалеры. В уголке примостился пожилой мужчина. Его одежда представляла странную смесь русского и европейского костюма, а белый подбородок, судя по всему, лишь недавно познакомился с бритвой. Гость явно чувствовал себя не в своей тарелке. Глеб не сразу заметил на скамье возле входа очень высокого, неестественно худого человека с нервным лицом, украшенным торчащими «кошачьими» усами, но сразу его узнал. Многочисленные портреты в учебниках и книгах по истории довольно верно передавали облик Петра I, которого еще при жизни называли Великим. Царя окружала группа ярко одетых, блистающих золотом и позументами придворных, которые тем не менее стояли чуть поодаль, словно от Петра исходила неведомая сила, державшая их на расстоянии. Лишь один человек чувствовал себя спокойно и непринужденно возле грозного монарха. По тяжелым чертам лица, умным проницательным глазам Глеб узнал в нем Якова Брюса.
— Ну что, Яков, чем сегодня нас удивишь? — спросил Петр и на мгновенье сквозь маску сурового и властного человека промелькнули юношеский задор и любопытство.
Брюс подошел к окну, выходящему в сад, и взмахнул рукой. Раздался страшный грохот. Зала озарилась светом фейерверка. Все замолчали, кто-то из дам испугано ойкнул. Подоспевшие слуги быстро загасили большую часть свечей и факелов, и в сгустившемся мраке зазвучала грозная и торжественная мелодия. Из центра зала повалил густой цветной дым, в воздухе растекся запах морской соли и пороха.
Вдруг нестройные клубы дыма заколебались и обрели очертания огромных парусных кораблей. Надулись под ветром паруса, затрепетали на ветру флаги с прямым крестом.
Изображение было настолько четким, что Глебу показалось, будто некто наложил на дымный колеблющийся фон видеозапись реальных событий. Неожиданно большие корабли окружили десятки более мелких и проворных с большим количеством весел. Сотни людей с целеустремленностью муравьев бросились на абордаж.
«Русский галерный флот против шведов», — определил для себя Глеб. И обернулся в поисках Брюса. Но кудесник пропал.
Между тем собравшаяся в зале публика, не избалованная телевидением и прочими чудесами ХХI века, смотрела на разворачивающееся действо, затаив дыхание. Юноша обратил внимание на тонкий, почти незаметный луч света, исходивший из-за одной из ширм.
За ней обнаружилось непонятное устройство: вращался огромный барабан с прозрачными картинками, изображающими морскую баталию, стучал странный механизм, двигалась в зажимах линза, испуская луч света, проецирующий на дымное полотно движущееся изображение.
«Киноаппарат?! — изумленно подумал Глеб — Эх, Динку бы сюда».
Наконец действо закончилось, дым рассеялся, и слуги вновь зажгли свечи. Гости потянулись к хозяину дома, чтобы выразить восторг многими колдовскими чудесами, свидетелями которых им довелось стать.
Брюс благосклонно кивал, что-то говоря о силе познания. Похоже, даже царь был впечатлен увиденным.
— Здоровья господину генералу Брюсу, в яви представившему нам славное Гангутское сражение! — провозгласил он, и гости, оглашая залу громким «Виват!», дружно потянулись за кубками и бокалами.
— Это еще не все, господа, — поклонился Яков Вилимович. — У нас веселая ассамблея, и танцы уже начались. А кто из искусных в сем приятном умении попробует переплясать моего танцора?
Публика было заколебалась, но тут царь обратил внимание на мужчину в углу.
— Господин боярин наконец-то пожаловали к нам. Уже более года вас не видели на ассамблеях, что заставило прийти сейчас?
Тот, казалось, готов был провалиться сквозь землю и начал мямлить о том, что счастлив исполнить приказ его величества. У царя в глазах заплясали чертики, и Глебу стало жаль необщительного боярина. Петр славился не только умом, смелостью, трудолюбием, но и порой безудержным своеволием.
— Тем не менее ты все же опоздал! — продолжил царь. — Штрафную чарку ты, боярин, пропустил, так за это спляши же нам против Яшиного танцора.
Гость стал было объяснять, что, дескать, немолод и в танцах неискусен, но Петр грозно выкатил глаза, лицо его сделалось бешеным, и боярин покорно поплелся в центр зала. Брюс трижды хлопнул в ладоши, лакеи распахнули двери, и в зал вошла девушка. Круглое лицо, несмотря на пудру и румяна, казалось мертвенно-бледным, а волосы, по мнению Глеба, смотрелись неестественно и более походили на парик.
Хозяин дома за руку повел ее к испуганному боярину и просто сказал:
— Танцуй!
Всплеснув руками, девушка быстро закружилась в танце, боярин, сначала кое-как поспевавший за ней, со временем вошел в раж, под одобрительные возгласы уже изрядно подвыпивших гостей пошел выкидывать коленца вокруг дамы.
Минуть десять спустя лицо пожилого мужчины уже стало красным, он стал задыхаться, но неизвестная танцовщица так и продолжала кружиться в причудливых па без малейшего признака усталости. Наконец не выдержав, боярин рухнул на пол, прохрипев:
— Прости, государь, не могу больше.
— Ах ты мошенник! — начал было царь, но Брюс остановил царя.
— Государь, боярин старался весьма, и вряд ли кто бы справился на его месте.
Яков Вилимович подошел к продолжавшей кружиться девушке и сказал «Стой». Она замерла мгновенно, не окончив танцевального движения.
— Смотрите же. — Брюс быстрым движением сдернул платье с ее плеча, и люди изумленно ахнули. В ярком свете множества свечей было видно, что рука у странной незнакомки выше локтя состояла из пружин и механических сочленений.
— Сие есть устройство искусное, механический человек, также автоматоном именуемый, — торжественно проговорил Брюс. — Не в силах живого человека справиться с ним, так же как ручная мельница никогда водяную не превзойдет. Ибо механизм неутомим, не нуждается в сне и отдыхе, но лишь в смазке и уходе.
И он повел плясунью к выходу из зала.
Тем временем Петр простил боярина, пожаловав его кубком вина размером с хороший графин, и вернулся к своему излюбленному месту у дверей, откуда было видно и входящих, и танцующих.
Когда Брюс вернулся, государь ухватил его за рукав и стал что-то шептать.
— Яков, мне нужны такие гренадеры, — услышал подошедший поближе Глеб, — не нуждающиеся ни в сне, ни в отдыхе, неутомимые и неуязвимые.
— Государь, — Брюс как будто не замечал горящего взгляда Петра, — механизм сей еще хрупок и несовершенен, на поле брани от него мало толку. Но я постараюсь.
— Постарайся! Обязательно постарайся! И тогда проси чего хочешь, — яростно прошептал царь. — С такими солдатами России никакой враг не страшен!
Тем временем гостей пригласили к новому увеселению. Пруд посреди сада, несмотря на летнюю жару, оказался замерзшим, и по нему можно было кататься на коньках, как зимой, а разговор Петра и Брюса свернул на более прозаические темы.
— Как там артиллерия твоя, Яков, когда ж увижу орудия, способные метать ядро на три версты? — спрашивал царь.
— Сие задача трудная, государь, рутина по артиллерийскому ведомству много времени съедает, и… — Брюс поморщился, как будто съел что-то несвежее, — мешкают много, да и воруют, мне помехи чинят, потому что лениться не даю. Вот чуть под суд не подвели.
Глаза царя сверкнули огнем.
— Я тебе, Яков, верю, но нужно, нужно нам это. Шведы, несмотря на смерть моего заклятого врага Карла, не унялись. Далее хотят воевать!.. А что со школой навигацкой, будущим флота нашего?
Глеб удивился, как разительно и мгновенно изменилось лицо Брюса. Оно как будто просияло, резкие черты разгладились, в глазах показались веселые огоньки.
— Со школой все хорошо, государь. Отроки весьма в морской науке прилежны, и многие ждут не дождутся, когда наконец попадут в свою стихию, на корабли русского флота.
«Неужели этот человек, умница, гений, способный так радоваться успехам в учебе чужих для него ребят, со временем будет заниматься черным колдовством, вызывать демонов?! — подумал Глеб. — Или то создание в подвале вызвано не Брюсом, а кем-то другим?…»
Тем временем беседа продолжалась.
— Не печалься, Яков. — Петр похлопал старого товарища по плечу. — Оперятся эти птенцы и полетят в дальние моря, неся флаг российский. И на восток, искать проход между Новым Светом и Старым, и земли Японские, кои тебе так интересны… Кстати, — царь благодушно откинулся на спинку скамьи, — дозволяю старших гардемаринов, наиболее прилежных в учебе, допускать на ассамблеи. Пусть повеселятся, в свете пооботрутся, знакомства заведут.
— Только вспомни черта… — ахнул Брюс. — Смотри, государь, не иначе кто-то из моих. Да в каком виде! В портах парусиновых, кафтане каком-то куцем. Эй, юноша!
И Глеб с изумлением и страхом понял, что эти слова обращены к нему!
Глебу всегда казалось, что его видения — это слепок, как бы видеосъемка давно прошедших событий, в которые он уже не может вмешаться, но и его самого нельзя увидеть или услышать. А тут… Впрочем, времени на размышления не было. Он стрелой бросился из дверей, увернувшись от неуклюжих лакеев, и помчался по темной улице. Сзади раздавались крики: «Караул!», «Держи!» и оглушительно громкий, заразительный хохот Петра.
— Это видение, это просто видение! — Глеб с силой ущипнул себя за руку. Под ногами мягко пружинила бревенчатая мостовая начала XVIII века. — Со мной такое было уже тысячу раз. Сейчас я очнусь.
Но вокруг по-прежнему было темно. Вдоль улицы тянулись высокие заборы московских усадеб, пахло яблоками и свежей травой.
Неожиданно он налетел на что-то твердое. В голове услужливо всплыла фраза из прочитанной когда-то книги: «Некоторые улицы Москвы перегораживались деревянными решетками для защиты от уличных грабителей».
— Сто-о-й! — откуда ни возьмись, как чертик из старинной табакерки, появился солдат с факелом. Рыжее пламя освещало его треугольную шляпу, зеленый кафтан с медными пуговицами. В другой руке он держал старый стрелецкий бердыш.
«Обидно будет, если меня схватят как подозрительную личность. Да суд тут чересчур уж скор на расправу». Глеб прыгнул в темноту. Ноги приземлились на что-то скользкое. Деревянная мостовая местами прогнила, и на ней образовались глубокие лужи, заполненные трухой и грязью. Глеб отчаянно попытался удержать равновесие и со всей силы приложился головой о металлическую оковку уличной решетки. В ушах зазвенело… стало совсем темно.
* * *— Глеб!.. — Александра с отчаяньем оглянулась на Северина. — Да что же с ним, в конце концов?!
Глеб внезапно застыл, резко побледнел, а потом стал медленно заваливаться куда-то вбок. Саша и Северин едва успели подхватить друга и дотащить безвольное, негнущееся тело до ближайшей скамейки, согнав с нее каких-то бомжей.
Теперь Глеб сидел на скамейке, по-прежнему не реагируя на происходящее. Кожа — белая-белая, глаза закатились, губы стали синюшными, а рука безвольно свесилась. Саша не могла видеть его в таком состоянии — слишком уж больно. Она привыкла, что Глеб — всегда подтянутый, элегантный, уверенный — умеет держать любую ситуацию под контролем. Как папа… Грудь обожгло болью. Сколько бы ни прошло времени, эта рана никогда не зарубцуется, не исцелится. Сколько ни суждено прожить Александре, она проживет это время под бременем вины — перед родителями и перед сестрой. Потерю Глеба она уже не переживет!
Саша прижала руки к груди — то ли молясь, то ли защищаясь от чего-то.
— Что с ним? — снова спросила она чуть заметно дрогнувшим голосом.
Динка покосилась на старшую подругу, а потом поспешно отвернулась.
Северин пощупал Глебу пульс, посмотрел зрачок и развел руками: