Хотя что можно сказать о людях с первого взгляда…
— Здравствуйте, леди и джентльмены, — улыбнулся Нилкин отец в ответ на нестройное приветствие.
— Здравствуйте, ребятки, — одарила их улыбкой и Нилкина мама. Впрочем, весьма короткой.
— Роза, а ты боялась, что наш сын попал в подозрительную компанию. Смотри, какие интеллигентные молодые люди.
— В отличие от нашего беспризорника… Ребята, хотя бы вы на него повлияли! Ходит как одесская шпана: рубаха мятая, на коленях скоро дыры будут. Я от него эти штаны прячу, прячу, так нет же — опять откопает и жарится в них…
— Ну, все! — заявил Нилка. — Все, все, все. Хватит об одном и том же. Мы пошли проявлять пленку! Я приду вечером!
— Ты хотя бы пообедал?
— Да. Да. Да…
— Честно говоришь?
— С'совершенно честно, — с чистой душой отозвался Нилка. Потому что в самом деле обедал. Вчера или позавчера.
На улице Нилка сказал:
— Каждый раз такие с'семейные с'сцены…
— А чего ты, в самом деле, в этих штанах маешься? — заметила Оля. — Тридцать градусов в тени…
— Я жаропрочный… — буркнул Нилка.
Федя не удержался, подцепил его:
— У Нилки это возрастное: хочется солиднее выглядеть… Мой Степка такой же, все мечтает о взрослой внешности. Потом это проходит. У меня к десяти годам прошло, у тебя, Нил, тоже скоро кончится…
— Ничего у меня не кончится, — набычился он еще сильнее. — Вы же не знаете… Думаете, приятно, когда клеймо?
— Как это? — сказал Борис.
— А вот так… — Нилка остановился и решительно задрал правую штанину. На ноге, пониже коленки, сидела стайка черных родинок, напоминающих какое-то созвездие.
Все поглядели на родинки, потом друг на друга.
— Ну и что? — Оля пожала плечами. — Мало ли у кого какие веснушки! Обыкновенная пигментация кожи…
— А это, что ли, тоже обыкновенная? — Нилка ткнул в родинку, которая сидела в центре белого, ровного, как копейка, кружка. Словно кто-то взял циркуль и радиусом в полсантиметра провел вокруг этой точки границу, запретив переступать черту малейшему загару.
— Ну и что… — опять сказала Оля.
Нилка горько объяснил:
— Это вовсе не "ну и что", когда все смотрят и хихикают. В лагере дразнили "Канцелярской кнопкой". Я даже вынужден был попросить папу забрать меня оттуда…
— Ты поэтому и бинт носил? — сочувственно спросил Федя, вспомнив первую встречу.
— Да… Но бинт сейчас дефицит. Да и не будешь ведь все лето с повязкой ходить, это тоже бросается в глаза.
— Можно гольфы надевать, — посоветовала Оля. — Если тонкие, но не жарко…
— Мама не дает, нечего, говорит, зря трепать. Носочно-чулочные изделия по талонам, по две пары на квартал…
Оля деловито сказала:
— Бинт мы тебе найдем. Не могу же я снимать, как ты летишь в таких штанах. Они сольются с темным фоном, и останется от тебя половинка, выше пояса.
— Ничего не понимаю, — капризно сказал Нилка.
— Ты думаешь, как полеты в кино делают? Сперва человек, который будто летит, — он на черном фоне. А потом на ту же пленку снимают места, над которыми он пролетает…
— А! Комбинированная съемка!
— А ты думал, тебя будут с колокольни бросать? — засмеялся Федя.
А Борис вдруг вспомнил:
— Стоп! Нил, ты тогда сказал: "Я почти не научился летать". Как это — почти? А чуть-чуть, что ли, умеешь?
— Чуть-чуть умею, — совсем обыкновенно сообщил Нилка.
— Ну, Нил… — сказал Федя.
— То есть не летать. Но я, если прыгаю откуда-нибудь, могу приземлиться гораздо медленнее, чем по законам природы. Я это в себе год назад открыл…
— Ох и фантазер, — сказала Оля.
— Я понимаю, что вы не верите. Но я покажу. Только для этого надо с'сосредоточиться…
Когда пришли к Оле во двор, она велела мальчишкам идти в гараж и заправлять в бачок отснятую пленку.
— А я зайду на кухню, бутерброды с колбасой вам сделаю, а то ноги протянете.
— Ты изведешь на нас месячный колбасный паек, и тебе влетит от мамы, — забеспокоился Борис.
— Это вам пусть влетает от ваших мам. А у нас равноправие…
В гараже затворили ворота, выключили свет, и Федя зарядил пленку. А когда снова включили лампу, оказалось, что Нилка сидит на шкафу. Шкаф стоял поперек помещения и частично перегораживал его. Гараж был узкий, но высокий, и Нилка под потолком помещался свободно.
— Вот глядите! Сейчас я спланирую…
— Куда ты, балда! — перепугался Федя. — Побьешь все! — На полу стояли банки с растворами.
— Ну, тогда на ту сторону… — Он перекинул ноги, толкнулся и ухнул вниз, пропал за шкафом.
В тот же миг Федя и Борис ждали стука об пол. Но стук этот раздался лишь через секунду после ожидаемого мгновения. Словно что-то и в самом деле задержало Нилку в падении.
Правда задержало? Странно… Федю даже холодком кольнуло. Он глянул на Бориса. Тот скреб затылок. Нилка с довольным лицом выбрался из-за шкафа:
— Ну?
— Ты, наверное, там штанами зацепился, — сказал Борис, чтобы приглушить свое недоумение.
— Или спарашютировал ими, — добавил Федя. Когда что-то непонятно, остается острить.
— Ну вас. Чего опять к моим штанам привязались…
— Потому что за тебя страдаем, как ты на себе этот инкубатор таскаешь, — сказал Федя. — Это же для здоровья вредно, когда перегрев паховой области. Знаешь, что там находится?
— Знаю, — без удивления откликнулся Нилка. — Железы внутренней секретности…
— Ох ты, чудо заморское! Не секретности, а секреции.
— Какая разница!
— И вот если их в детстве перегревать постоянно, знаешь, чем это кончится?
— Чем?
— Когда вырастешь, у тебя детей не будет.
Нилка озабоченно возвел брови:
— Что-то я о таком не слышал…
— Господи, а где ты мог слышать? Я-то услыхал в Степкином садике, там врач собрала родителей и лекцию им читала про это. Ну а я вместо матери всегда за ним прихожу, врач и говорит: пусть мальчик послушает, ему полезно… А ты ведь на такие лекции не ходишь…
— Зато я читал с'специальную литературу о половом воспитании, — спокойно сообщил Нилка.
Федя и Борис даже рты приоткрыли. Федя сказал:
— Любопытство прорезалось?
— Нет! Мне нужно было узнать, может ли кто-нибудь в человеческий зародыш внести чужую программу, со стороны.
Федя с Борисом так и сели. Потом Борька спросил:
— Какую же ты программу хочешь в зародыш внести?
— Да не я! — Нилка засопел и решил: — Хорошо, я вам скажу. То пятнышко на ноге… Я с'совершенно уверен, что это звездная метка… Инопланетяне вложили в меня какую-то свою программу, а метку сделали, чтобы потом отыскать меня… Я поэтому ее и прячу…
— Ну, Нил… — ошалело выдохнул Борис.
А Федя с не меньшим изумлением спросил:
— Что за программа-то?
— Если бы я знал! Может, для задания какого-нибудь. Или для опыта… Я ведь даже не знаю, добрые эти инопланетяне или злые. И чем все это кончится…
— Нилка, у тебя фантазии на целый Союз писателей, — сказал Федя.
Борис же поинтересовался:
— А ты в себе что-нибудь чувствуешь? Ну, такое, звездное?..
— Иногда… Вот, летаю маленько… А один раз бумажного голубя со стола взглядом сдвинул!
— Это телекинез называется, — разъяснил Федя. — Сейчас у людей тут и там необычные свойства проявляются! Экстрасенсы всякие, чтение мыслей, магнитные качества. Что ты, Нилка, разве это обязательно звездная программа?
— Но знака-то такого ни у кого нет! Он как созвездие… Наверно, это так выглядит наше Солнце среди других звезд, если смотреть с их планеты… Я даже на "бэкашке" хотел рассчитать, где она находится, но тут надо астрономию знать…
Нилка сел на край дощатого стола и пригорюнился. Феде стало жаль его: по правде ведь верит в свою звездную заклейменность… Он хотел сказать Нилке что-то утешительное, но тут появилась Оля с бутербродами на тарелке:
— Лопайте… А проявитель залили?
— Нет еще. Тут Нилка нам свой полет показывал, — сообщил Борис. — Знаешь, немножко получается… Нил, покажи!
— Сразу второй раз это не выйдет… — Нилка, довольный, что признали его талант, потянулся за бутербродом, прыгнул со стола. — Надо подходящего момента дождаться.
— Ну, дождись, — разрешила Оля. — Потом вместе полетаем. — Она решила, что ее разыгрывают. А Нилка обиделся. Не так, как раньше, — надуется и вмиг оттает, — а всерьез: влажно заблестели глаза. Он положил на доски бутерброд.
— Чего вы сегодня… такие… Дразнитесь и дразнитесь… Я думал, что хоть вы-то никогда дразниться не будете. Я вам все рассказываю, а вы…
Стыдливое молчание наполнило гараж. Потом Борис осторожно проговорил:
— Нил, да ты что… Мы же не дразним тебя, а шутим. Потому что… ну, друзья же всегда шутят. Вот если бы мы с Федором друг на друга за все шутки обижались, что бы тогда было?.. Среди своих какие могут быть обиды!
Нилка помигал, глянул на всех по очереди. Потупился:
— А я, что ли… совсем уже свой?
— А как же! — быстро сказала Оля.
Нилкины губы шевельнулись в намеке на улыбку. Он затеребил на оранжевой рубашке значок с Карлсоном.
Федя задавил в себе неловкость и сказал:
— Если ты обидишься до конца и уйдешь, у нас же все развалится…
— Кино? — шепотом спросил Нилка.
Борис жалобно возмутился:
— Да при чем тут кино? Все! По закону табурета!
— Какого… табурета? — Нилка опять замигал мокрыми глазами.
— Очень просто! Если у табурета одну из четырех ножек отломать, какой от него прок?
Нилка нерешительно возразил:
— Бывают ведь и с тремя ножками табуреты…
— Так это они с самого начала трехногие! — воскликнул Федя. — А если четырехногий с отломанной ногой, разве на таком усидишь!
— На специальном трехногом тоже плохо! — вмешалась Оля. — Ох, мальчишки, я, как нарочно, вчера об этом прочитала! Стихи!
— Где?! — мигом отозвался Борис.
— У Анны Ивановны. Я к ней утром забегала… У нее старые журналы есть, детские. Еще до революции печатались, с "ятями". И в одном там юмор, называется "Мистер Брет"…
— Ну-ка, рассказывай, — велел Федя.
— Ну… там так. Картинки, и под каждой — строчки…
Потом не помню, но, в общем, он решил вытереть пыль с люстры и полетел с табурета. За люстру схватился. А дальше:
И вывод у этой истории:
Федя засмеялся. Борис сказал:
— Вот. Ясно тебе, Нил?
— Да! — стремительно повеселел Нилка. — Только неясно, зачем он висел-то? Если перед этим стоял на табурете — высота, значит, маленькая…
— Ну, это же так, для смеха… — объяснила Оля. — И вообще, это начало века. Юмор тогда наивный был…
— А про берет — просто для рифмы, — придирчиво заметил Нилка. — Зачем его надевать-то?
— Может, для техники безопасности, — возразил Борис.
— Мистер Брет надел берет! — с удовольствием продекламировал Нилка. Ухватил бутерброд, куснул и прыжком сел на стол. И… с грохотом сбил бачок с заправленной пленкой.
— Мама! — в настоящей панике завопила Оля. Потому что вся сегодняшняя съемка насмарку, да и сам бачок хрупкий!
Но… бывает же в жизни везение! Крышка не отскочила, и сам бачок не раскололся, хотя грохнулся о цементный пол со всего маху… Когда осмотрели, ощупали, Федя сказал с облегчением:
— Ура… А пленку все-таки надо перемотать. Наверно, вылетела из пазов.
Перепугавшийся сперва Нилка быстро обрел хладнокровие. Заявил, жуя колбасу:
— Я в этом отношении ужасно везучий. Старинную чашку грохнул на пол, прадедушкину. И представляете — целехонька. Только маму отпаивали валерьянкой…
— На месте мамы я бы тебя выдрала, — жалобно сказала Оля.
— Подумаешь! — не обиделся Нилка. — Это было бы абсолютно бесполезное мероприятие.
Оля хмыкнула:
— Откуда ты знаешь?
— Откуда! Из собственного опыта! Меня совсем недавно драли как с'сидорову козу!
— Тебя? — изумленно сказала Оля.
Федя и Борис тоже очень удивились. Во-первых, странно было, что Нилка говорит про это с такой легкостью. Во-вторых, вообще не верилось. Казалось, что дома это дитя не знает ни малейшей строгости.
— Да! — энергично подтвердил Нилка. — Мама скрутила газету, взяла меня за шиворот и этой газетой отчистила так, что клочья полетели!
Все с облегчением засмеялись.
— От тебя или от газеты клочья-то? — спросил Борис.
— Какая разница!.. Лупит, да еще приговаривает: "Не суй нос куда не надо!"
— А куда ты совал? — спросил Федя.
— В эту газету и совал! "Семья" называется. Там "Энциклопедия с'сексуальной жизни", специально для детей… Я говорю: "Это же для школьников, смотри сама!" А она: "Там написано, что с двенадцати лет! Дорасти сперва!.." Дорастешь тут с такой жизнью…
Он теперь ничуть не обижался, что все смеются.
— Это, значит, и была твоя специальная литература насчет звездной программы? — спросил Борис.
— Ес'стественно. Где другую-то возьмешь?
Оля посмотрела на мальчишек:
— А что за звездная программа?
Те неловко примолкли. Потом Борис произнес решительно:
— Нил! Надо и Оле рассказать, раз уж мы все заодно.
— А я что… Ну, говорите…
И рассказали о Нилкиной "звездной болезни" Оле.
Она выслушала серьезно. Утешила:
— Ты не переживай. Даже если это что-то межпланетное, то, скорее всего, случайность. Ты же сам говорил, что этих НЛО как планктона в океане. Пролетали, зацепили не глядя каким-нибудь излучением…
— Я и сам иногда так думаю! — обрадовался Нилка. — Зачем я им нужен? — И тут же поскучнел: — Но кто их знает…
— А почему ты маме не объяснил, для чего газету читал? — рассудительно заметила Оля. — Не было бы такого шума.
— Ну да! Думаешь, она поверила бы? Сказала бы: "Очередная дурь!" Да и не хочу… раз она дерется.
— Газетой-то! — сказал Борис. — Разве это всерьез? Вот если бы она в эту "Семью" что-нибудь завернула! Например, пестик для ступки…
Нил сверкнул синими очами:
— Какая разница! Все равно это пос'сягательство на человеческое достоинство! Устроила такую… эксгумацию.
— Чего-чего? — сказал Федя.
Оля фыркнула. Борис простонал:
— Ну, Нил… экзекуцию, наверно?
— Какая разница…
— Большая. Эксгумация — это знаешь что такое? Когда мертвецов из могилы выкапывают. Для всякого судебного следствия или опытов. Помнишь, как в "Томе Сойере"?
Федя притих. Вспомнилось все, что было с Мишей.
— Ну вас! — поежилась Оля. — Нашли о чем говорить! Я и так от страха по ночам не сплю…
— От какого страха? — обеспокоился Борис.
— От видео. По кабелю на ночь теперь такую жуть гонят…
— На фига ты эту чушь смотришь! — возмутился Федя. — Автогонки, мордобой да пальба. Каждый вечер одно и то же.
— Не автогонки… Показывали про вампиров. Один тип ловил ребятишек и замучивал. А потом его самого убили, но он продолжал за людьми охотиться, весь истлевший… бр-р… А потом рубаху на себе разорвал, и у него на груди лица детей, которых он замучил. Я чуть не завизжала…
— Всяких шизиков и садистов без кино хватает, — сумрачно сказал Федя. — В газетах пишут иногда. И в детском саду предупреждали. Заманит такой гад мальчишку или девчонку…
— Я тоже читал, — подал голос Нилка. — Они не только на детей охотятся, на разных людей… Вот если бы газовые пистолеты у нас продавались! Кто полезет — трах ему в морду!