Светлана Николаевна просит меня присесть, и я опускаюсь в мягкое кресло размером с гараж.
— Устраивайся поудобнее, — просит меня врач, видя, как я ёрзаю. — Не держи спину прямо, опусти её на спинку.
— Тогда мне придётся залезть с ногами, — говорю я.
— Ничего страшного.
Я сбрасываю тапочки и подтягиваюсь вглубь кресла. Мои снежные ступни — не чета загорелым ногам, — раскинутые рогатулькой, смотрят прямо на Светлану Николаевну. Некоторое время я жду скучных вопросов, которыми любят сыпать доктора на приёмах, но Светочка, полистав мою историю болезни, вдруг спрашивает не в лоб, а в глаз:
— Сколько тебе было, когда умер твой отец?
— Э… — я раскрываю рот. — Шесть лет.
— Сейчас ты живёшь только с матерью?
— Ещё с бабушкой и дедушкой.
Светочка вздыхает и закрывает мою историю, а потом добродушно смотрит на меня. Почти что как мама.
— Ну что ж, — говорит она. — Я знаю, что недавно ты несколько дней провёл в море один. Так?
— Ну да, — киваю.
— Ты очень храбрый, если выжил после такого приключения, — улыбается доктор. Я настороженно улыбаюсь в ответ. — Как тебя спасли?
— Я наткнулся на теплоход, — отвечаю. — Там меня и подняли на борт… наверное.
— Почему наверное? Ты не помнишь?
— Я отключился сразу, как только пришвартовался. А проснулся уже в больнице.
— А ты можешь рассказать всё, что помнишь? — спрашивает Светочка.
Я-то могу, но мне не хочется всё снова вспоминать, хотя эта девушка мне нравится. Странная симпатия толкает меня хвалиться перед ней, рассказывать о своих подвигах. Поэтому я чётко спрашиваю:
— А что вас конкретно интересует?
— Ну, например, расскажи, что при тебе было, когда ты оказался в море?
— Ничего. Только одежда и надувной круг. И всё, — я молчу, а потом смело добавляю: — А ещё на меня нападали три акулы!
Светочка откидывается на спинку стула и потирает подушечки пальцев правой руки друг о друга.
— Когда тебя нашли, ты плыл по морю без круга и твоё тело не было обезвожено. Как так получилось? Ты помнишь?
Я чуточку паникую. Никогда бы не подумал, что подобный вопрос мне ещё хоть раз зададут. Ну ладно — мама, а что отвечать этой… тётеньке?
— Что такое? — хмурится Светочка. — Ты не хочешь об этом говорить?
— Нет, ну почему же, — отвечаю я. — Это всё Море. Сначала я был на Круге, а потом…
И я в паре предложений рассказываю ей мои морские приключения. Говорю и про акул, и про говорящее Море, и как потом меня выдернуло из Круга, и моё тело напиталось водой.
Выслушала доктор меня спокойно. Потом помолчала и произнесла:
— Никита, но тебе же двенадцать лет. Тебе рассказывали в школе о море, правда ведь? Ты же знаешь, что такого не бывает.
— Вы мне не верите?
— Нет-нет, почему же, — глаза Светочки тут же бегают из стороны в сторону.
— Да ладно, — махаю я рукой. — Неважно. Вот вы скажите, как тогда возможно то, что произошло?!
— Круг, предположим, ты потерял, — жмёт плечами Светочка.
— Вполне вероятно, — киваю я. — Но не забывайте, я совсем не умею плавать. И без круга пошёл бы ко дну.
— Море солёное.
— Не настолько солёное как Соль-Илецкое озеро, — тут же парирую я, а потом деловито спрашиваю: — Вы когда-нибудь бывали на Чёрном море?
Светочка хмурится.
— Давай разберёмся с водой, — говорит она. — Ты мог взять её с собой или купить на теплоходе.
— С собой у меня ничего не было вообще. Деньги… были, — соглашаюсь я. — Но сразу, как я зашёл на яхту, я уснул до самого урагана.
Светочка задумчиво молчит и смотрит на меня не пойми каким взглядом.
— Вы мне не верите? — хмурюсь я.
— А ты сам уверен в таком исходе событий? — спрашивает доктор. — Ведь при сильном голодании возникают галлюцинации. А вдруг твой мозг всё переврал. И события произошли совсем другие? Но ты их запомнил такими, как сейчас выдаёшь?
Я запинаюсь. Никогда не рассматривал этот вариант, но ведь он и правда возможен.
— Но… — запинаюсь. — Я ничего про него тогда не знаю.
— Именно, — кивнула Светочка, подумала и вдруг предложила: — А хочешь попробовать узнать?
— Как?
Доктор заговорщицки нагибается ближе ко мне и почти шепчет:
— Я смогу тебя загипнотизировать, и ты всё это увидишь.
Я холодею. Хотелось бы самому научиться гипнотизировать людей, но и побывать в гипнозе тоже интересно очень. Даже не представляю, каковы ощущения. Видимо, Светочка замечает блеск в моих глазах и улыбается.
— Только мы не расскажем об этом маме.
Я интенсивно киваю.
— Тогда в следующий раз и попробуем.
* * *Следующая встреча со Светочкой у меня через день. Я подгоняю время как могу. Скучные анализы ОАК, идиотские ребята в отделении лишь тормозят драгоценные часы. Я чуть было не подрался с Андреем из палаты, хоть он и на голову выше меня. Ему не понравилось, что я слишком молчаливый и не разговариваю с ним. Я огрызнулся и пошло-поехало. Благо, он оказался достаточно рациональным и вовремя остановился.
И вот я снова сижу в кабинете психотерапевта. Недалеко от меня на подставке высится камера, сверлящая моё лицо чёрным пустым глазом.
— Ты сможешь увидеть всё, что скажешь, — сказала Светочка, что-то настраивая на табло. — Если, конечно, у нас получится.
— А разве может не получиться? — хмурюсь я.
— Далеко не все люди поддаются гипнозу, — отвечает доктор, суетливо возвращаясь на место. В этой суматохе её длинные волосы раскрываются парашютом, и Светочка становится ещё красивее.
— Откинься на спинку, займи самое удобное положение и закрой глаза, — просит она.
Я выполняю все действия, погружаю мир в терпкую тьму
(…в которой шевелится…)
…просто во тьму, как перед сном.
— Я буду считать до трёх, — говорит Светочка. — А ты слушай всё то, что я прошу тебя делать. Чем лучше ты выполнишь мои указания, тем больше у нас шансов. — Пауза. — Раз. Не думай ни о чём, сделай свою голову пустой. Ни одной мысли не должно проноситься там.
Ни одной мысли? Ну ничего себе! Как же я могу не думать? В моей голове роится столько мыслей, что…
— Два. Вспомни тот день, когда Море с тобой заговорило. Твой последний день пребывания в море.
Это уже легче. Шум волн, горячий Круг подо мной, только я сам вспоминаю все факты, но не чувствую их. Всё бесполезно. Ничего не получится…
И — бац! Я уже в море. Три я уже не слышу.
* * *Я будто вижу себя со стороны и одновременно в теле.
Я не могу ничего изменить, но и не чувствую ожоги или холод воды. Точнее — чувствую, но как будто фантомно.
Я пытаюсь подвигать хоть чем-нибудь, но не могу. Не хватает сил. И мир видится сквозь полуприоткрытые веки.
Я умираю. И мне вновь себя жалко.
Что ты делаешь? — вопрос звучит голосом Светочки. Вот она, где-то рядом и в то же время — далеко.
Я начинаю разговаривать с Кругом. Я прощаюсь с ним, ведь планирую в этот день умереть.
Что происходит потом?
А вот потом я обращаюсь к морю.
Я ругаю его и грожусь, что моя мама ему отомстит. Вот он, переломный момент. Сейчас всё и решится. Даже в гипнозе я волнуюсь. Сознание верит, да и всегда верило, что разговор с Морем был лишь галлюцинацией. И вот я произношу угрозу про маму и…
Ха-ха-ха!
Море начинает мне отвечать.
(…нужен ты мне…)
* * *Под гипнозом я очень быстро проживаю оставшиеся часы. Снова вижу акул. Снова что-то тащит меня в воду. Снова рассекаю гладь торпедой. И вот он — белый теплоход, последнее видение, уводящее меня в беспамятство.
Потом я уже сижу на кресле Светочки, а она серьёзно смотрит на меня, сомкнув руки у губ.
— Что я вам сказал тут? — Мой голос не скрывает восторга. Я уже знаю, что сказал.
— Ну хорошо, — вздохнула Светочка, встала, выключила камеру и вновь повернулась ко мне.
— Теперь вы мне верите?
— Не совсем.
Улыбка слетает с моего лица.
— А теперь где я вру?
— Ты нигде не врёшь. Ты говоришь правду.
— Тогда я не понимаю, — хмурюсь.
Доктор возвращается в свой любимый стул на колёсиках и говорит:
— Понимаешь, гипноз помогает видеть только то, что с тобой произошло или то, что ты думаешь с тобой произошло.
— Это как?
— Иными словами, если ты по-настоящему поверил, что Море с тобой разговаривало, никакой гипноз не позволит показать правду.
— Тогда какой от него толк? — хмурюсь я.
— Ну во-первых, иногда люди не до конца верят, — пожимает плечами Светочка. — И из их сознания можно вытащить правду. А во-вторых, гипноз поможет нам с тобой отыскать причину твоей неправды. Мы можем узнать, почему твой мозг хочет верить в сказку и искажает реальность. Возможно, для этого мне придётся погрузить тебя в гипноз ещё пару раз.
— А мне что теперь делать?
Светочка улыбается:
— Иди в палату, а завтра попробуем зайти в твой мозг с чёрного входа.
* * *На следующий день Светочка попросила меня вспомнить все самые яркие события моей жизни.
— Самые плохие или самые хорошие? — спрашиваю я, вальяжно раскинувшись в кресле. Ноги уже не лежат ровно, прижимаясь друг к другу. Одна вытянута, другая перекинута через подлокотник кресла.
— И первые, и вторые, и третьи, — улыбается Светочка.
— А какие ещё третьи?
— Ну в нашей жизни же бывают яркие события, которые и не плохие, и не хорошие. Они просто есть.
— Хм, — хмурюсь я и начинаю вспоминать.
Первым приходит на ум, конечно же, недавнее кораблекрушение, но его Светочка сразу отметает и просит продолжать. Сначала мне кажется, что в моей короткой жизни нет ничего такого, за что можно зацепиться, только история с моими лесными приключениями и медведем, которую я тут же рассказываю, но пока память тормошится образами деревьев, речек, кустов ежевики и бурым мохнатым танком, сопровождавшим меня, сонные воспоминания, представляющие меньшую ценность, начинают выползать на поверхность.
Первым, конечно, просыпается смерть отца, произошедшая годом позже. Маме звонят, она ахает и убегает из ночной квартиры, оставив меня одного. Бабушка появляется через несколько часов, когда я уже сплю. Потом очень яркое впечатление из совсем раннего детства. Как мы танцуем на дискотеке, что проводится у берега, а отец протискивается сквозь тела и дарит мне чупа-чупс. Я тогда его сильно обнял. Происходило это только не на морском берегу, а речном. Вспоминается, как с Пашкой в школе подрались в третьем классе. Вроде ничья, вроде бы его и отругали, но на следующий день он нашёл двоих закадычных друзей, подождал, пока я не пойду домой из школы, и они лупили меня, пока кровь не пошла из носа. Когда я появился на пороге квартиры, мама ахнула и запаниковала. Ну конечно, жаркий май, я вспотевший от грёбаной школьной формы, глаза растерянные, и всюду кровь: на руках, на рубашке, на лице.
(…а ещё не забудь про салатовую кепку!!!)
Увидев панику мамы, я только тогда срываюсь и начинаю плакать. В этом году Катька через парту от меня внезапно дарит яблоко. Я хватаю его, называю дурочкой, шлёпаю тетрадкой по лицу, несильно, легонько так, и убегаю в другой кабинет на следующий урок. Почему? Ну а не благодарить же мне её! Не хватало, чтобы потом нас записали во влюблённую парочку. Ведь любовь — это для слабаков и слюнтяев, а девчонки нужны только для того, чтобы с ними воевать!
Воспоминания посыпались сквозь меня как вода через решето, по одному-два предложению на каждое событие, пока Светочка меня не остановила.
— Похоже, самым ярким является воспоминание с медведем, — говорит она.
— Ну да, — соглашаюсь я и тут же спрашиваю: — А почему вы так решили?
— Ты же заговорил о нём первым. Не хочешь снова побывать в тех событиях?
— Давайте, — соглашаюсь я, и она опять вводит меня в гипноз.
Я не предполагал необычностей. Конечно, не каждую минуту лесного приключения помнил мой мозг, но в общих чертах… ничего нового я не ожидал, а зря. Я снова прошёл через лес, снова встретил медведя, он плёлся по моим следам. Я думал, что уже не восприму смерть бурого попутчика так остро, как в детстве, ведь сейчас я вырос и знал, что зверь хотел меня съесть, только позже. Однако приближение смерти медведя в видениях заставляло сердце биться чаще, прошиб холодный пот.
(…эти ощущения пробиваются сквозь гипнотический сон…)
И вот я вижу, как пуля врезается в бурую шкуру, зверь ревёт, падает и умирает. Я обхватываю его вонючиепатлы и рыдаю. Охотники оттаскивают меня почти за ноги, вдалеке кричат мама и папа, но я не хочу оставлять мишку, быть может, он ещё жив. Сошедший со страниц сказок бурый ангел, единственный спутник в одиноком лесу.
Не знаю, что вновь меня так заводит, смерть медведя или собственные страдания, которые я вижу со стороны, но я просыпаюсь на кресле психотерапевта в слезах. И тут же смущённо их вытираю.
А Светочка хмурится.
— Это не то, — говорит она. — Не то, что я хотела узнать. Не думаю, что этот случай имеет причастность к говорящему Морю.
— Конечно, не имеет, — хриплым голосом заявляю я. В душе ещё играет смущение.
— Что ж, тогда до следующего раза, Никита.
— А чем мы будем заниматься в следующий раз? — серьёзно спрашиваю я.
— Ну там посмотрим.
Когда я возвращаюсь в палату, скользя тапочками по больничным коридорам, проносясь сквозь невнятицу голосов персонала и больных, мои руки ещё дрожат, а грусть трепещет в сердце как мотылёк в свете яркой садовой лампы.
Да, я всегда помнил лесное путешествие, хоть и не очень хорошо.
Да, я со временем убедился, что медведи хищники и едят людей.
Но один факт я давным-давно позабыл, не придавая ему значения, и только гипноз помог мне вспомнить каждый закоулок, каждый листочек дерева, а также и странность, которую мозг забыл, словно бракованную киноплёнку. И сейчас она лишь восторгала меня, пугала, печалила, всё сразу. Итог один: со мной что-то не так, и уже давно…
Тем летним днём в лесу медведь зарычал на меня лишь однажды. И подошёл так близко, что я слышал вонь его шкуры. И даже вошёл со мной в контакт. Влекомый то ли голодом, то ли пестротой, я остановился у кустов красной смородины. Какое-то время гроздья влекли меня, и я уже было шагнул к ним и протянул маленькую ладошку к ягодам, когда услышал слабый рык. Медведь неслышно приблизился ко мне справа…
Я оборачиваюсь и вижу морду зверя. Чёрный бугор носа морщится в оскале, золотистые глаза сверлят моё лицо. Я улыбаюсь и шлёпаю медведя по макушке, но не достаю и попадаю между глаз. Зверь не реагирует и лишь слабо рычит, а ведь мог отхватить мне руку по самое плечо.
Теряя интерес к попутчику, я снова смотрю на куст и протягиваю руку к налитым ягодам. И тогда медведь бодает меня в бок. Я падаю, утопаю руками в летнем бурьяне, но не злюсь. Стараюсь подняться на ноги. Зверь хватает меня зубами за футболку и какое-то время несёт. Я смеюсь.
Этот момент помнился и без гипноза. Охотники позже объясняли, медведь понёс меня к берлоге. А то, что он бросил меня через какое-то время — это лишь непостоянство дикой природы. Кто знает, что на уме у этих тварей.
И во всё это я верил. А что? Мне было пять-шесть. И про ягоды я забыл, мозг вымел эту информацию вон как ненужную. Дачи никогда у нас не было, я получал красную смородину с рынка, когда родители решали летом наварить компот.
А когда на уроках природоведения в первом классе нам впервые показали картинку с волчьими ягодами, я подумал, что где-то уже их видел.
* * *На последующих беседах Светочка не вводила меня в гипноз, но мне она по-прежнему нравилась. Мы болтали. Обо всём. Чаще всего о школе, о событиях, произошедших не так давно. И всякий раз она внезапно обрывала наш диалог словами: до следующей встречи, Никита.
В кабинет психотерапевта я нёсся как угорелый, готовый проводить там хоть весь день. Пожалуй, нашёлся первый взрослый человек, которому можно было доверять.