Петька выбрался из машины и задрал на рекламу голову. Кажется, забыл обо всем. Ничего похожего он не видел в своем древнем и захолустном Старотополе. Вся эта иллюминация обрушилась на него неожиданной сказкой. Мы с Митей взяли его за руки.
Несмотря на поздний час, народу в магазине было немало. В том числе и взрослых с детьми. Увидев мальчишек в таких же, как у него, куртках, Петька перестал испуганно ежиться и вертел головой.
Было на что посмотреть пацану из районной глуши прошлого века. Кружились под потолком звездолеты, компания электронных клоунов играла на флейтах и барабанах, эскалаторы, переливаясь огоньками, несли на этажи пестро одетых людей. Какие-то цветные конструкции рассыпались на кубики, зажигали громадные цифры и складывались в мозаики. Совершенно настоящий зеленый динозавр выплевывал в прохожих разноцветные воздушные шарики. А Пиноккио сидел у динозавра на шее и махал тонкими ногами в остроконечных башмаках. Башмаки время от времени срывались с ног, но не долетали до пола, а взрывались над головами покупателей яркими фейерверками…
Признаться, я и сам глазел кругом как дитя. В "мое" время, перед уходом "Иглы", таких чудес тут еще не было.
Один Митя остался деловитым. Взглядом закройщика поглядывая на Петьку, он набирал на пультах комбинацию цифр и ловко подхватывал пакеты, которые падали из небольших овальных люков (над люками не забывала зажигаться надпись: "Спасибо. Приходите снова"). Потом пришли мы к примерочной кабине.
В кабину Петька нас решительно не пустил. Но через минуту, уже в трусиках и майке, высунулся и виновато сказал:
— Как тут это… — Он вертел в руках тетратканевую безрукавку со спутанной шнуровкой.
Митя ловко помог ему одеться и застегнуть на ногах магнитные пряжки сандалий. Объяснил мне с удовольствием:
— Не забыл еще, как облачаться в школьную амуницию.
Петька пощупал блестящие клепки на шортиках, подергал шнуровку. Недоверчиво поднял глаза:
— У вас, что ли, вот в таком в школу ходят?
— Именно, — лаконично отозвался Митя. — А у вас?
— Какая-то… заграничность. Задразнили бы…
Черт меня дернул за язык.
— Еще бы! Особенно вредный Нохря…
Петька метнул в меня испуганный взгляд и съежился. Будто от нового страха. Когда шли обратно, он уже не смотрел по сторонам. И в машине молчал (а я проклинал себя и не знал, что сказать). И вдруг Петька всхлипнул.
— Ты что, Петушок? — дернулся я.
Он сказал со звонким отчаянием:
— Я так не могу! Объясните мне все! Что вы в загадки играете!
Митя быстро обернулся ко мне:
— Питвик, надо объяснить. Иначе он перегорит, он весь на нервах. Это я как врач говорю… Юджин, останови.
Машина остановилась. Мы были на каком-то пустом окраинном бульваре. У дороги стояли кипарисы, за ними была набережная.
— Вам лучше бы пройтись пешком, — посоветовал Митя непривычно строгим докторским тоном. А я вдруг опять как бы подключился к Петькиным нервам. Ощутил всю его тревогу, смятение, непонимание.
— Пойдем, Петушок…
Мы вышли под свет зеленоватого фонаря. Петька посопел, повертел головой и неожиданно показал подбородком в сторону набережной:
— Там море, да?
— Да…
Он шмыгнул носом:
— А можно мы пойдем туда?
— Ребята, вы уж подождите нас немного. С полчасика, — виновато попросил я.
— Да уж подождем, — хмыкнул Юджин.
Мы прямо сквозь кусты выбрались к парапету. Море было темным, в нем лишь изредка мелькали огоньки, и слева на мысу вспыхивала каждые три секунды белая звезда маяка.
Сильно пахло водорослями.
И опять я услышал трели неуемных цикад.
От каменной площадки вели вниз крутые ступени. Фонарь издалека высвечивал там нагромождения прибрежных камней… Иногда накатывали из тьмы еле заметные пенные гребешки.
— Давайте спустимся, — прошептал Петька.
Я взял его за руку. Мы пошли по ступеням, а потом пробрались почти к самой воде. Устроились на плоском камне. Петька охватил коленки, придвинулся ко мне плечом, помолчал. И опять шепотом сказал:
— Ну…
— Что?
— Говорите.
5
Здесь, в тишине и сумраке, на меня навалилось ощущение тяжкой нереальности. До этой минуты я в суете и хлопотах о Петьке почти забыл, кто он такой. Казалось, просто мальчишка. Ну вроде неожиданно свалившегося на голову родственника. А теперь… неровно забухало сердце. Нас было здесь двое, и каждый был — я…
И все же он был маленький, а я — взрослый дядька. И я отвечал за мальчишку.
Я начал сбивчиво, хрипловато даже:
— Вот что, Петя… Ты должен постараться ничему не удивляться.
— Ладно, — покладисто вздохнул он.
— Ты… слышал что-нибудь о машине времени?.. Да, ты ведь читал про нее у Герберта Уэллса, я знаю…
Он прошептал с явным предчувствием:
— Ну… и что?
— И вот, этот Полоз… он такую штуку смастерил…
Петька дернулся и задал вопрос, совсем для меня неожиданный:
— Зачем?
— Ну… например, чтобы вытаскивать из прошлого таких вот талантливых певцов и заставлять их петь со своим хором. Он очень любит… пение мальчиков.
— И для этого построил машину? — почти весело и как-то по-домашнему изумился Петька.
— Да… Судя по всему, он сумасшедший.
— Разве бывают сумасшедшие изобретатели?
— Сколько угодно, — мрачно сказал я. — И плохо, когда они мерзавцы.
— И… — Петька наконец понял, притиснулся ко мне плечом. — Он, значит, и меня… Да?
— Да, Петушок.
— Но… — выдохнул он неуверенно. — Так ведь не бывает…
— В это трудно поверить, но это случилось, никуда не денешься… Завтра проснешься и увидишь, что это не сон.
Он повозился, зябко потер ноги и прошептал:
— Значит, я попал в будущее?
— Да…
Он повозился опять и вдруг задумчиво и тихо возразил:
— Нет, наверно, это не Полоз сделал. Наверно, это я сам, когда скрестились рельсы…
Я не понял, но допытываться не стал. Главное, чтобы он скорее примирился с неизбежным. Я сказал неуверенно:
— Между прочим, здесь не так уж плохо…
Он спустил с камня ноги и толчком повернулся ко мне:
— Уже построили коммунизм, да?
— Ну… это не совсем так называется, но… здесь есть на что посмотреть. И порадоваться.
Петька замолчал надолго. Тревожно так. Я уже хотел окликнуть его. Но он вдруг спросил еле слышно:
— А я-то как?
— Что?
— Кому я тут нужен?
Я решительно обнял его за плечи:
— Ты нужен мне, Петух… раз уж так получилось.
Он мягко, но решительно высвободился. Отодвинулся так, что я еле различал его в сумраке. Он сказал со звонкой слезинкой:
— Но вы кто? Я даже не знаю, как вас зовут!
— Зови меня Пит. Вернее, дядя Пит… Видишь ли, я твой дальний родственник. Точнее, далекий потомок.
— Далекий? А… сколько лет прошло? После меня?..
Главное, что он поверил. Половина задачи была решена.
— Много, Петушок. Примерно сто лет…
Он почему-то разочаровался:
— Ну, это не так уж много. Я думал, тыща…
— Век — это тоже немало.
— Да, пожалуй, — снисходительно согласился он. И вдруг спохватился: — Да, немало! И тогда…
— Что?
— Тогда… откуда вы столько про меня знаете? И что я… Петушок? И про Нохрю! И даже… что "гусиная лапка" у меня!
Вот так он меня припечатал! И что здесь придумать, я не знал. И… надо ли придумывать? Имею я право что-то скрывать и прятаться от судьбы, если уж случилось такое?
И я сказал как можно небрежнее:
— Да потому что, Петух, я — это ты. Только через много лет.
Он вскочил. И — надо же! — так озорно, будто во время уличной игры:
— Вот это да!
— Именно "вот это да". Так хитро свело наши пути время…
— Значит, я и вы… и ты… одно и то же?
— Почти. По крайней мере, если верить Полозу, душа у нас одна на двоих…
— Нет. Не верю, — вздохнул он.
— Не веришь в живую душу? — удивился я. Потому что сам в его годы, по-моему, верил.
— Я не про то, — насупился он в темноте. — Просто мы не похожи.
— Вот вырастешь, будем похожи.
— Не хочу я, — пробормотал Петька. — С чего это я буду таким толстым… — Он сел и обиженно засопел.
— Ах вот оно что! — не удержался я от смеха. — Ну и не будь! Не потолстеешь, если станешь следить за собой и делать зарядку.
— А вы почему не делали? — подозрительно спросил он.
— Да так вот… работа затягивала. Про все забываешь, когда уходишь с головой…
— А какая у вас… у тебя работа?
— Долго объяснять. Потом расскажу. В общем, связано это с загадками времени и с дальними звездами.
— Ух ты… Ну тогда ничего, что ты толстый.
— Я так же думаю.
— В конце концов, ты все равно больше ста лет прожил. Сейчас так подолгу живут, да?
Ох, он ведь ничего про меня не знал!
— Нет, Петь, тут другое дело. Я часть жизни провел на "Игле". Ну, это вроде корабля для путешествий в межзвездном пространстве. Там время идет иначе, вот и сэкономил полвека. Недавно вернулся, а здесь уже все другое. Мы с тобой, можно сказать, оба новички в этом мире… Так что давай держаться друг за друга.
Я опять хотел обнять его за плечо, но он толчком отодвинулся. И сказал резко:
— Нет, я вам не верю.
— Но почему?! Петушок…
— Потому что так не бывает.
— Бывает! Раз случилось… Ну хочешь, расскажу такое, что знаем только мы. Например, как ты… как я в детском саду влюбился в Наташку Ракитину и как плакал потихоньку, когда она убегала играть с Вовкой Гуляевым? Или как вечером под одеялом шептал специальную считалку, чтобы не приснилось страшное:
Или… про кораблик…
Петька слушал не дыша, и я чувствовал, как натянута в нем каждая жилка. Потом он расслабился и возразил утомленно:
— Нет… Наверно, здесь, в будущем, просто научились читать чужие человеческие мысли. А чтобы вы — это я, все равно не может быть…
— Да почему?!
Петька сказал печально и снисходительно:
— Сами посудите. Если Полоз перенес меня сюда, как вы смогли там вырасти и сделаться вот таким? Ведь вас там не стало!
Вот умница! Я загордился Петькой и, значит, собой.
Такой вот рассудительный мальчик!
— Ты мыслишь совершенно логично. Только Полоз не переносил тебя… то есть меня… то есть… тьфу! Не переносил никого из нас сюда в натуре. Он как бы сделал фотоснимок, а по этому снимку воссоздал здесь такого же в точности пацана. Вот и оказалось, что Петька Викулов — и там, и здесь. И один из них успел вырасти… В общем-то никаких чудес, просто новейшая наука и техника…
— Это значит… я искусственный, что ли?
Вот еще одна психологическая проблема! И сколько их еще впереди!
— Петька, ты абсолютно настоящий! Посмотри на себя, прислушайся к себе… Ну стукни себя по глазу — будет настоящий синяк! У искусственных разве бывают синяки?
Он с минуту обдумывал мой аргумент.
— Нет, не верю.
— Ну и дурак, — обиделся я. Совсем как маленький Петька.
Видимо, это подействовало на него убедительнее всего. Он опять подсел вплотную. Прижался боком, будто братишка. Или сын, или внук… Передернул плечами, снова зябко потер ноги и голые локти. От воды несло прохладой, плескали у камней небольшие волны, и порой от них долетали брызги. Я стянул куртку и укутал Петьку с ногами. Он благодарно посопел. Но затем вновь упрямо напружинил под курткой плечи. Прошептал даже не мне, а себе:
— Есть одно самое-самое доказательство, чтобы я поверил…
— Господи, какое еще…
— Родинки… они ведь не исчезают у человека никогда в жизни…
— Ох и негодник ты, Петух, — сказал я с облегчением. — Ну что же, пойдем. Здесь-то темно.
Мы поднялись на площадку, где светил фонарь. Там по-прежнему было пусто.
— Смотри, Фома неверующий! — я повернулся к Петьке спиной и рывком задрал рубашку до шеи. И почуял, как Петька тепло дышит мне в спину.
Он тихо выдохнул:
— Похожая. Только выросла маленько…
— Ну так и сам я вырос!.. Убедился? — и я опустил рубашку.
— Ага… "Фома неверующий" — это тетя Глаша так говорила.
— Это когда дядя Костя просил денег на опохмелку, а она уверяла, что нету… — подтвердил я. И сразу испугался: "А вдруг вспомнит про маму".
Но Петька тоже чего-то испугался. Как-то обмяк, осунулся.
— Ой…
— Что?
— А этот… Полоз… он говорил, что я могу исчезнуть, раз я ненастоящий… Раствориться…
Тут страх сжал и меня. Сотряс крупным ознобом. Но я — ради Петьки — скрутил этот страх. И, разозлившись на себя, рявкнул, как сердитый папаша:
— Я вот тебе растворюсь!.. Ну-ка, пошли в машину, там уж небось заждались…
СКВЕРНЫЙ МАЛЬЧИШКА
1
Конечно, он не растворился. Никуда не делся.
Утром я стоял над Петькиной постелью и смотрел, как он спит.
Спал Петька носом к стене, знакомо свернувшись калачиком, — колени к подбородку. Цветастое покрывало сбилось, я видел "гусиную лапку" на лопатке и длинную засохшую царапину на плече. Заработал ее Петька, видимо, еще сто лет назад, в Старотополе.
Подумав об этом, я опять чуть не задохнулся от смеси всяких чувств. Потому что ведь этот мальчишка был я. Я — собственной моей персоной. Я — во втором лице. И сознавать этот факт до конца было трудно, странно, жутковато даже… И в то же время это был заброшенный на чужбину, затерянный в безжалостной путанице темпоральных явлений пацаненок. И не было теперь у него никого, кроме меня. Поэтому разглядывал я спящего Петьку с боязнью и нежностью. А он дышал ровно, и тихо шевелилась на голове торчащая, будто клавиша, плоская прядка…
В дверь заглянула Карина. Она куталась в халат.
— Рано еще. Пусть малыш выспится…
Вчера ночью я наплел ей, что в одном из интернатов отыскал малолетнего родственника, праправнука своей младшей сестры (которая, кстати, у меня и правда была когда-то, но умерла, не дожив до года, и я ее не помнил). И поскольку мальчик — сирота, я взял его на воспитание. И ему будет хорошо, и мне. Легче жить, когда кто-то родной рядом.
Карина, добрая душа, шептала, вздыхая и ворочаясь рядом:
— Конечно, конечно, Пит… Вы только от меня не уезжайте, ладно? А то вдруг захотите квартиру попросторнее…
— Нет, что ты! Нам у тебя будет хорошо. К тому же мальчику нужен женский глаз…
— И тебе. Ты сам еще как мальчишка.
— Ага. Только толстый и старый…
— Ох уж, старый!..
Сейчас она сказала, что приготовит завтрак и помчится к себе в магазин: туда привезли контейнер с новыми игрушками.
Едва Карина ушла, как появился Юджин. С утра пораньше. Ему не терпелось, конечно, знать подробности.
Петька все дрыхнул.
Мы с Юджином засели в другой комнате, и я наконец во всех деталях изложил вчерашние события.
Юджин почти не перебивал. Иногда нервно барабанил пальцами по колену, порой вытягивал в трубочку губы, словно присвистнуть хотел.
Потом на цыпочках мы вдвоем сходили к Петьке. Он спал все так же, носом в коленки. Юджин постоял, посмотрел, усмехнулся:
— Гусиный след… В точности как у тебя. Твой я помню еще с той поры, когда пацаном плясал на твоей спине… Ладно, пошли. Пусть спит…
Мы вернулись на прежнее место — в кресла у кофейного столика. Помолчали.
— Вот такая история… — сказал я, ощущая почему-то сильную скованность.
— Клянусь темпоральными спиралями, это самое удивительное, чему я был в жизни свидетелем, — заявил Юджин. Серьезно и все же с намеком на обычную иронию. — Хотя, если разобраться, случай не совсем неожиданный.
— Неужели? — я даже слегка обиделся.
— Да… Ты же сам в пору разработки Конуса предполагал возможность подобных эффектов…
— Я?!
— Ну, не в точности таких, но все же… Возможность воссоздания прошлых событий на основе скрытых остатков информации. А мой отец решительно отрубил эту ветвь исследований. "Это, — сказал, — псевдонаука, ибо никакое обратное следование по темпоральному вектору невозможно". Я читал материалы тех лет, знаю. А при чем тут обратное следование? Здесь же совсем иной принцип! Да ты сам это знаешь лучше меня.