– Ну да, знакомая. Но я бы предпочел уйти, то есть уехать… по-английски.
Сьюзен вздохнула – то ли с облегчением, то ли с осуждением, Адриан не понял. Он в последний раз посмотрел на дом, в котором текла уютная, размеренная, сладостная жизнь, о которой он так мечтал. А потом взял Сьюзен под локоть и решительно зашагал прочь.
Сьюзен обмирала от счастья.
Оно было бы полным, если бы в глазах Адриана не отражалась такая огромная, невысказанная мука. Но, как говорится, лучшее – враг хорошего, и бесполезно желать большего, когда и так получил очень много.
Ночью Адриану снилось, что они с Анной занимались любовью. Это был лучший сон в его жизни. Проснувшись, он, не открывая глаз, потянулся рукой, чтобы ощутить ее плечо, – но его ладонь скользнула только по холодным простыням.
Это было очень горькое утро.
Еще горше ему стало, когда он понял, что они с Анной теперь в разных городах. Спальня в вестминстерском доме была больше и строже, чем в Эшингтоне, и он почувствовал себя совсем одиноко. В душе взметнулось отчаяние: зачем все так? Зачем уехал, не поговорив? Может, она солгала бы ему, но он бы поверил, утешился, и тогда…
Расстояние проблемы не решило и ответов на его вопросы давать не собиралось.
Ему захотелось позвонить Анне и спросить, как она. Черт с ними, с гордостью и глупой обидой! И вообще, Джеймс ведь вряд ли станет наведываться к ней в Эшингтон. Так что между ними наверняка все кончено.
Адриан потянулся к сотовому и вспомнил, что номера Анны у него нет. Как-то никогда не требовался.
Пришлось стиснуть зубы и принять ледяной душ. Выжженная изнутри душа ненадолго потеряла чувствительность, как замерзшие мышцы, и перестала болеть – но тоже ненадолго.
Потянулись дни, похожие один на другой, как горошины в стручке. И такие же лишенные красоты и романтики. Книга, фигурально выражаясь, медленно покрывалась пылью – думать с расколотым сердцем сложнее, чем грезить образами. Адриан попробовал заняться делами компании – благо из-за грядущего слияния дел было по горло, – но это предполагало постоянное общение с Джеймсом, и Адриан был на грани того, чтобы уйти в монастырь: каяться в ненависти к родному брату. Родной брат, кстати, не делал ничего, что эту ненависть могло бы смягчить и превратить хотя бы в отчужденность, наоборот, он источал волны такого ощутимого превосходства, что Адриан всерьез задумался о покупке пистолета, и отнюдь не из соображений самообороны.
На несколько дней Сьюзен оставила его в покое – не звонила, только слала сообщения и открытки по электронной почте, которые в принципе ответа не требовали, а потому Адриана не раздражали.
Когда звонок все-таки раздался, Адриан оказался к нему совершенно не готов. Без брони.
– Привет, Эйд! – Голос у Сьюзен был как теплое молоко с медом, нежный и сладкий до приторности.
И чего я к ней придираюсь? – укорил себя Адриан. Она же не виновата в моих проблемах. Честное слово.
– Привет, Сью. – Он постарался сказать это как можно мягче – в извинение за свою внутреннюю резкость.
Он так хорошо изучил ее, что ему не нужно было ее видеть, чтобы понять: Сьюзен просияла, как зеркальце, поймавшее солнечный луч.
– Как твоя хандра? – поинтересовалась она. – Тает?
– Все в порядке, – уклончиво ответил Адриан.
– Понятно. Я подумала, может, сходим куда-нибудь? Я приглашаю.
Как будто это имело значение – ни ему, ни ей не приходилось гнуть спину ради денег, которые и без того преспокойно лежали на счете в банке.
– Почему бы и нет, – равнодушно отозвался Адриан.
– Хорошо. Тогда я заеду за тобой в семь тридцать. Будь готов. И просыпайся! – Она чмокнула воздух у трубки и нажала «отбой».
Адриан немного послушал гудки. Ей-богу, так продолжаться не может. Нужно или начать жить заново, или…
Мысль была такой черной и страшной, что он на нее не решился.
За обедом тетя Маргарет осведомилась, не забыл ли он, что они сегодня идут в Ковент-Гарден.
– Ой. Забыл, – признался Адриан. – Жаль, я как раз согласился поужинать со Сьюзен.
– Вы можете поужинать пораньше, а потом вдвоем приехать, – предположила тетя Маргарет.
Ее взгляд при упоминании о Сьюзен потеплел. Наверное, если бы они со Сью когда-нибудь поженились, тетя Маргарет была бы на этой свадьбе самым счастливым человеком. «После Сьюзен», – подсказал ехидный внутренний голос. «Быть не может!» – возмутился Адриан. Кощунственно подозревать лучшую подругу в таких намерениях.
Адриан сам заехал за Сьюзен без четверти шесть. Ему пришлось прождать не больше десяти минут, что говорило о большом желании Сьюзен его порадовать.
Она была восхитительно хороша. Под манто скрывалось нежно-голубое платье, волосы были убраны в высокую прихотливую прическу, но косметика на лице лишь угадывалась.
– Отлично выглядишь, – улыбнулся ей Адриан.
– Спасибо. Все, как ты любишь, – блеснула зубами она.
Хм. Еще более двусмысленно, чем «звучит как обещание». Ему действительно нравятся девушки без макияжа. Хотя… Кто ей сказал, что он – фанат лака для волос?
Они поехали в «Аквамарин» – стильный, современный бар-ресторан в Сохо с интерьером в зеленовато-голубых тонах, мягким светом и изумительным меню из даров моря.
Вот к чему, оказывается, было голубое платье…
«Голубой цвет располагает к доверию», – всплыла в памяти фраза из какого-то учебника по психологии. Следователям рекомендуют одеваться в голубое, когда они ведут допросы. И на деловых переговорах тоже этот цвет весьма популярен…
Метрдотель, на удивление молодо выглядевший парень, был любезен и проводил их к лучшему столику.
– Сью, сегодня какой-то праздник? – уточнил Адриан. Он чувствовал себя как муж, забывший о годовщине свадьбы, на праздновании этой самой годовщины.
Она неопределенно повела точеным плечом.
– Может быть.
Может. Определенно может. Но вряд ли, Сью, вряд ли… Адриана грызло тяжелое предчувствие, и он уже почти понял, что именно предчувствует.
Он знал, что здесь подают лучших в Лондоне устриц, но заказывать не стал – обошелся тунцом, приготовленным в каком-то невообразимом соусе. Смотреть, как ловко и изящно Сьюзен орудует специальным ножом для вскрытия устричных раковин, ему сегодня было как-то неприятно. Они же живые… И как эта мысль до сих пор не приходила ему в голову?
– Не хочешь потанцевать? – Три хлопка ресницами.
– Прости, сегодня я не танцую.
Возможно, он вообще не будет больше с ней танцевать. Танцы – это слишком интимное, слишком откровенное указание на то, что он мужчина, а она – женщина. Не стоит зря подогревать в ней это чувство.
– Жаль. Давай выпьем, Эйд?
– За что? – Он поднял бокал светло-янтарного вина.
– За нас.
– За тебя и меня.
– За нас. – У нее был горячий взгляд. Адриан не знал, как такое возможно, но именно горячий. Не сухой, как в лихорадке, а влажный, как… как поцелуй.
– Сью, мы с тобой давно дружим, и я полагаю, что могу быть с тобой откровенным. – Адриан не собирался поднимать эту тему, но замалчивать ее и дальше становилось бессмысленно. Еще неясно, какие могут быть последствия.
– Конечно, Эйд. – Похоже, она не только не испугалась, но и обрадовалась этим словам. В какую игру она играет?
– Мне кажется, с недавнего времени наши отношения как-то изменились. Может быть, дело в том, что изменился я, а вместе со мной – восприятие тебя…
Она молчала. Адриан замолчал тоже, вглядываясь в ее лицо, способное украсить обложку любого глянцевого журнала. Может, не стоит этого говорить? Нет, стоит, в отношениях должна быть ясность, иначе эта игра рискует обернуться катастрофой.
– Продолжай, – грудным голосом сказала Сьюзен.
– Ты мой друг, Сьюзен. Старый, надежный, верный друг. Я очень боюсь, что потеряю это.
– Не потеряешь.
– Я надеюсь. Но если ты вдруг увидишь во мне больше чем друга, увидишь мужчину, если твое отношение ко мне перерастет… во влюбленность, – Адриан отпил из бокала – в горле пересохло. Говорить было трудно, но необходимо, поэтому он говорил, несмотря на то что гортань будто клещами сдавило. – Я не смогу тебе ответить взаимностью. И ты, возможно, оттолкнешь меня, возможно, возненавидишь…
Сьюзен белела. Незначительное количество косметики не позволяло скрыть истинный цвет лица. К тому же у нее подрагивали крылья носа. В точку. Больно. Адриану и самому было несладко. Может, это последний день так много значившей для него дружбы.
– Я этого боюсь, Сьюзен. Недомолвки и хрупкие иллюзии могут сделать человека очень несчастным.
Она комкала салфетку безупречными пальцами с длинными, остро отточенными ногтями.
– Скажи, что думаешь, – попросил он.
– Ты… – она старалась, чтобы голос ей не изменил, поэтому говорила медленно, – ты не смог бы увидеть во мне женщину?
– Я вижу в тебе женщину, Сьюзен, красивую, привлекательную юную женщину, которая будет счастлива с кем-то другим. Ты – не моя женщина. Ты моя подруга. Почти сестра.
Она улыбнулась.
– Извинишь меня? Мне надо попудрить носик. Я быстро. – Проходя мимо, она погладила его по плечу. Как будто попрощалась.
Будет плакать в туалете. Как грустно. У Адриана сжималось сердце при мысли об этом, но он ничего не мог поделать. По любому другому поводу она могла бы выплакаться у него на плече, он бы согрел ее и утешил. А тут… Наверное, она слишком далеко зашла в своих фантазиях. Чем выше летаешь, тем больнее падать. Иллюзорные крылья не держат долго.
Правда, Анна?
Адриан поднял бокал – будто чокнулся с кем-то невидимым.
А ведь она, может быть, тоже плачет сейчас от одиночества.
Анна в эти дни не плакала от одиночества – она вязала шарф. Не то чтобы у нее было мало аксессуаров этого рода, но сейчас ей нужен был шарф особенный. Связанный для одного случая. Шарф-талисман.
Благо теперь, когда книга дописана, она могла себе позволить занять руки и время вязанием. Она вязала по вечерам и днем, когда не было посетителей. Шарф – не хитрая вещица, на него нужно не так уж много времени, но Анна по капельке собирала самые светлые воспоминания своей жизни и будто вплетала их в простую ткань вязанья.
Как оказалось, очень многие из этих воспоминаний были связаны с Адрианом. Тем сложнее было отделить эту нежность, этот свет от его холодного молчания, упавшего внезапно, как камень.
Но у Анны получалось. Дереку, во всяком случае, не досталось ни петельки.
Анна вспомнила свои школьные годы – как уютно было читать книжки, когда по стеклам барабанил дождь. Вспомнила первый встреченный летний рассвет, запах мха в лесу, вкус мятного шоколада, первый поцелуй, выпускной и день приезда в колледж, первое стихотворение на арабском, которое она выучила, месяцы начала работы над книгой… и дни ее завершения. И Адриана, и все, что с ним связано, и особенно – день накануне его поездки в Лондон, когда их дружба готова была вот-вот стать любовью.
Когда была надежда на… да, черт подери, на «жили долго и счастливо и умерли в один день».
Ой нет, не стоит. Не ко времени. Это должен быть «счастливый шарф».
С этим шарфом Анна собиралась ехать в Лондон, чтобы представить миру свое творение.
Дело за малым – чтобы какой-нибудь издатель разглядел это творение в массе других и согласился с ней, что оно достойно того, чтобы увидеть свет. В крайнем случае можно было бы напечатать книгу за свои деньги, но Анна всегда с презрением относилась к «тщеславиздату» и оставляла этот выход как самый-пресамый распоследний, искренне надеясь, что прибегнуть к нему не придется.
Улучив свободную минутку и сверившись с часами, чтобы звонок не оказался непозволительно поздним, Анна набрала номер Майкла – того самого, к которому фатально приревновал ее Дерек. Видимо, такая у нее карма – терять мужчин из-за «неизвестно чего». Причины всегда есть, понятное дело, но вот повод, повод…
– Алло? – Голос у него стал хриплым. Майкл, Майкл, ну зачем же ты столько куришь?
– Привет. – Анна улыбнулась своему невидимому собеседнику. Ей доставляло удовольствие то, что он ее еще не узнал, а сам перед ней, как на ладони.
– Привет… – осторожно подтвердил Майкл.
– Как дела? – еще больше развеселилась Анна.
– Хорошо, – с подозрением ответил Майкл.
– Вот и здорово. У меня тоже хорошо.
– А… мм… Анна?!
– А я все жду, жду, когда же ты вспомнишь мое имя!
– Анна, господи, куда же ты…
– Да, Майкл, я знаю, я повела себя глупо и жестоко. Я знаю, ты добрый, ты мне простишь. – Эта улыбка вышла печальной. Она ведь и вправду не звонила ему уже три года – с того дня, как бросила свою лондонскую жизнь.
– Анна, где ты? Я же искал тебя… – В голосе Майкла прорезалась давняя боль. И отчаяние – тоже давнее. Он был ей хорошим другом и заботился о ней. Майкл был старше ее на одиннадцать лет, никогда не проявлял к ней интереса, помимо дружеского, и работать с ним было одно удовольствие.
Наверное, он очень испугался, когда она пропала с горизонта.
– Майкл, прости, пожалуйста. Мне очень нужно было исчезнуть.
– Я боялся, что ты… Что с тобой что-то случилось.
– Нет. Думаю, ты поймешь, если я скажу, что мне нужно было разыграть свою смерть, чтобы не умереть совсем. А случилось со мной что-то хорошее. Я начала новую жизнь, и она мне очень нравится.
– Я рад. Правда, очень-очень рад.
– Я знаю. Ты очень добрый и мудрый. Самый мудрый из всех, кого я знаю.
– Дай угадаю – ты подлизываешься, – проворчал Майкл.
– А как же. Но тебе все равно приятно.
– А как же, – передразнил он ее.
– Мне нужна твоя помощь, Майкл.
– Какая именно? – с готовностью отозвался он.
Хороший, честный, замечательный Майкл… Анна была в нем уверена. Он не станет ее «наказывать» за все свои тревоги и переживания.
– Знаешь, я, похоже, возвращаюсь…
Она приехала на четверть часа раньше, чем договаривались, – разучилась ориентироваться в лондонском движении и рассчитывать время в соответствии с возможными пробками. Анна сидела на красном диванчике в уголке небольшого кафе, где подавали фастфуд и никудышный кофе, зато выпечка была отменной, и вспоминала свою бесшабашную юность. Сколько проектов они с Майклом обсудили здесь же, скольким несчастным французским авторам перемыли косточки…
Вокруг шеи Анны был обмотан узкий шарф цвета кофе с молоком. В нем она казалась моложе.
В большой сумке у нее лежала рукопись «Жизни в облаках».
Майкл против обыкновения не опоздал. Замер на пороге, улыбнулся ей радостно и как-то растерянно.
Она помахала ему рукой и постаралась вложить в улыбку все тепло, которое к нему чувствовала.
– Ну привет… – Он, видимо, колебался: обойтись рукопожатием или поцеловать. Решился – коснулся щекой ее щеки. Почти поцелуй. От него пахло ментоловыми сигаретами.
– Привет-привет. Отлично выглядишь! – Анна немного лукавила. Ей было больно видеть его заметно посеревшие волосы.
– Будет тебе… Это ты с годами молодеешь и хорошеешь! Тебе идет стрижка.
– Спасибо.
– Ударилась в вязание? – Майкл окинул взглядом ее джемпер явно ручной вязки и шарф.
– Да. Отлично помогает справляться со временем.
– Ага. А мне справляться со временем помогают сигареты. – Кашлянул в кулак. – Расскажешь, как живешь?
– Почему бы не рассказать. Только кофе не заказывай, он не стал лучше.
– Хорошо, спасибо, что напомнила. Девушка, – это уже подошедшей официантке, – крепкий чай с молоком и два круассана. Итак…
– Итак, я живу в Эшингтоне, в бабушкином доме. Держу кофейню. Все делаю сама. У меня лучший кофе во всем городе. Это льстит моему самолюбию. И вообще я довольна.
У Майкла были удивительно умные и проницательные глаза. Он будто видел ее насквозь, всю, до донышка, до самой последней мысли. Анна подумала, что ей свой «человеческий рентген» еще настраивать и настраивать…
– Значит, ты променяла французские книги на кофе?
– Да.
– На месте французских писателей я бы после такого совершил коллективное самоубийство.
– Ага. И дополнил бы его ярким аутодафе, – усмехнулась Анна.
– Точно-точно. Но вернемся к разговору о кофе. Что-то мне подсказывает, что времена меняются…