– Что ты хочешь этим сказать?
– Сейчас, когда я показалась на людях, – сказала она, – они отстанут от тебя с расспросами обо мне и перейдут к более важным вещам.
В клинике она внимательно следила за ходом предвыборной кампании Тента по газетам и телевидению. Он одержал стремительную победу на предварительных выборах, но настоящая битва была еще впереди. В ноябре его соперником будет сенатор Рори Деккер.
Деккер был, можно сказать, постоянно действующим фактором в техасской политике. Он заседал в Сенате, сколько Эйвери себя помнила. Это будет схватка Давида с Голиафом. Невероятное преимущество Деккера, вкупе с отчаянной решимостью Тейта противостоять столь грозному сопернику, как никогда за все последние годы подняли интерес общества к предвыборной борьбе.
Почти в каждом выпуске новостей хотя бы пятнадцать секунд были посвящены предстоящим выборам, а уж Эйвери-то знала цену каждым пятнадцати секундам. Но в то время, как Деккер разумно использовал эфирное время для разъяснения своей предвыборной платформы, Тейт был вынужден тратить его на ответы на вопросы о болезни Кэрол.
– Если мы перестанем держать Мэнди под замком, – осторожно продолжала она, – любопытство прессы скоро угаснет. И тогда, я надеюсь, они станут интересоваться чем-то еще – например, твоей программой помощи фермерам, оставшимся без земли.
– В этом что-то есть, Тейт. – Эдди смерил ее недоверчивым взглядом, но в глазах его она прочла сдержанное уважение.
На лице Тейта нерешительность боролась с гневом.
– Я подумаю, – только и сказал он, отвернувшись к окну.
В молчании они доехали до штаба кампании. Эдди сказал:
– Всем не терпится тебя поскорее увидеть, Кэрол. Я попросил их очень уж не таращиться, но гарантировать ничего не могу, – предупредил он, пока она с помощью шофера выбиралась из машины. – Я думаю, если ты немного с ними побудешь, их доброжелательность только возрастет.
– Она побудет. – Не оставляя места возражениям, Тейт взял ее за руку и повел к двери.
От его самоуверенности и бесцеремонности у нее пробежал холодок по коже, но ей и самой было интересно увидеть штаб, поэтому она миролюбиво подчинилась. Однако, когда они подошли к двери, у нее от страха разболелся живот. Каждая новая ситуация, в которой она оказывалась, была для нее испытательным полигоном, минным полем, по которому ей предстояло аккуратно пройти, не сделав ни одного ложного шага.
За дверью их ждала атмосфера полного хаоса. Добровольные помощники Эдди говорили по телефону, одни вскрывали почту, другие запечатывали конверты, одни сшивали бумаги скоросшивателем, другие – доставали какие-то документы из папок, одни вставали, другие в это время садились. Все находились в движении. После тишины и покоя клиники Эйвери почувствовала себя как в сумасшедшем доме.
Тейт снял куртку и завернул рукава рубашки. При его появлении все добровольцы как один стали рваться поговорить с ним. Эйвери видела, что для всех в этой комнате он был героем и каждый считал своим священным долгом помочь ему победить на выборах.
Ей также было ясно, что слово Эдди Пэскела здесь закон, ибо все искоса на нее поглядывали и вежливо здоровались, но ни один не смотрел на нее с откровенным любопытством. Испытывая неловкость и неуверенность в себе и не понимая толком, чего от нее ждут, она неотвязно следовала за Тейтом, который не торопясь продвигался по комнате. Он находился в своей стихии, от него шли волны уверенности, которая передавалась окружающим.
– Здравствуйте, миссис Ратледж, – сказал какой-то молодой человек. – Вы прекрасно выглядите.
– Благодарю.
– Тейт, сегодня утром губернатор сделал заявление, в котором поздравил миссис Ратледж с выздоровлением. Он высоко оценил ее мужество, но тебя назвал – я цитирую – «мягкотелым либералом, которого техасцам следует опасаться». Он предостерег избирателей, чтобы сострадание к миссис Ратледж не повлияло на их голосование в ноябре. Как ты намерен ответить?
– Никак. Пока никак. Этот надменный сукин сын хочет меня спровоцировать, заставить меня метать громы и молнии. Я не доставлю ему этого удовольствия. Да, «надменный сукин сын» – этого я не говорил.
Засмеявшись, молодой человек поспешил к своему компьютеру составлять пресс-релиз.
– Каковы данные последнего опроса? – спросил Тейт у всех разом.
– Ты ведь знаешь, мы не придаем большого значения опросам, – спокойно произнес Эдди, идя навстречу Тейту и Кэрол. По дороге к нему присоединилась Фэнси. Она смотрела на Кэрол со своим обычным вызовом.
– Так я тебе и поверил, – сказал Тейт в ответ на лукавство Эдди. – На сколько пунктов я отстаю?
– На четырнадцать.
– О, с прошлой недели поднялся на один. Я же вам говорил, ничего страшного нет. – Все засмеялись.
– Привет, дядя Тейт. Привет, тетя Кэрол.
– Здравствуй, Фэнси.
На лице девушки изобразилась ангельская улыбка, за которой Эйвери усмотрела откровенную неприязнь. Она поежилась. В тот единственный раз, что Фэнси навещала ее в госпитале, она хихикала над ее тогда еще заметными шрамами. Бестактность девушки настолько вывела Тейта из себя, что он отослал ее из палаты и не разрешил возвращаться. Впрочем, она, кажется, и не возражала.
При первом взгляде она производила впечатление расчетливой маленькой эгоистки. Будь она на десять лет моложе, ей бы следовало задать хорошую порку. Однако Эйвери понимала, что ее отношение к Кэрол – не просто подростковое упрямство. Чувствовалось, что у них старые счеты.
– Это что – твое новое обручальное кольцо? – спросила Фэнси, кивая на левую руку Эйвери.
– Да. Тейт вчера мне подарил.
Кончиками пальцев она взяла руку Эйвери и пренебрежителъно оглядела кольцо.
– Значит, на этот раз он решил обойтись без бриллиантов?
– У меня есть для тебя задание, – оборвал Эдди. – Иди-ка сюда. – Он взял Фэнси за локоть и, развернув на сто восемьдесят градусов, повел в другой угол комнаты.
– Какая милая девочка, – сквозь зубы проворчала Эйвери.
– Всыпать бы ей по заднице.
– Я бы не возражала.
– Здравствуйте, миссис Ратледж. – Женщина средних лет подошла и пожала Эйвери руку.
– Здравствуйте. Как приятно снова вас видеть, миссис Бейкер, – ответила Эйвери, тайком прочитав фамилию на ярлычке, висящем у той на нагрудном кармане.
Улыбка сползла с лица миссис Бейкер. Она неуверенно взглянула на Тейта:
– Эдди говорит, вам надо прочитать эти пресс-релизы, Тейт. Завтра мы их уже отошлем.
– Спасибо. Посмотрю вечером, а завтра с утра пришлю с Эдди.
– Вот и отлично. Это не к спеху.
– Я что-то не то сказала? – спросила Эйвери, когда женщина отошла.
– Пойдем.
Он попрощался со всеми разом. Эдди помахал, продолжая говорить в телефонную трубку, которую прижимал подбородком к плечу. Фэнси, примостившаяся на краешке его стола, тоже небрежно махнула рукой.
Тейт вывел Эйвери на улицу и подвел к серебристому седану.
– Мы теперь без лимузина?
– Теперь мы рядовые граждане.
Пока они кружили по улицам, объезжая автомобильные пробки, Эйвери впитывала в себя огни и звуки города. Её мир слишком долго был ограничен четырьмя белыми стенами. После долгих месяцев изоляции сумасшедший темп, с которым люди двигались и говорили, шум, пестрота и свет города повергли ее в робость. И даже в ужас. Все было таким знакомым и в то же время казалось волнующе-неизвестным. Наверное, так чувствуют себя звери, пробуждающиеся весной после зимней спячки.
Когда они проезжали аэропорт и в поле зрения оказались самолеты, набирающие высоту, ее пробрал мороз. Внутри все свело судорогой.
– Ты нормально себя чувствуешь?
Она быстро отвела глаза от летного поля и увидела, что Тейт внимательно на нее смотрит.
– Конечно. Все прекрасно.
– Сможешь теперь летать?
– Не знаю. Наверное. В первый раз, конечно, придется помучиться.
– Не знаю, сумеем ли уговорить когда-нибудь Мэнди сесть в самолет.
– Может быть, ей это будет легче, чем мне. Дети иногда адаптируются быстрее взрослых.
– Возможно.
– Мне не терпится поскорей се увидеть. Она не была у меня несколько недель.
– Она подросла.
– Да?
На его лице заиграла улыбка:
– Я на днях усадил ее на колени и обнаружил, что она макушкой упирается мне в подбородок.
Несколько секунд они улыбались вместе. Потом его глаза затуманились, а улыбка сошла, и он снова стал смотреть на дорогу.
Эйвери почувствовала, что он опять отгородился от нее, и спросила:
– А что эта миссис Бейкер? Я что-то сделала не так?
– Она работает с нами всего две недели. Ты никогда с ней не встречалась раньше.
Сердце Эйвери затрепетало. Этого следовало ожидать. Она будет без конца совершать такие промахи, и надо срочно искать для них оправдание.
Она нагнула голову и потерла виски.
– Мне очень неловко, Тейт. Я, наверное, выглядела полной идиоткой.
– Вот-вот.
– Будь ко мне терпелив. На самом деле у меня бывают провалы в памяти. Иногда я не могу толком воспроизвести последовательность событий. А то забываю имена и лица.
– Я это давно заметил. Ты иногда говорила совершенные несуразицы.
– Почему ты сразу мне об этом не сказал?
– Не хотел тебя тревожить. Но я проконсультировался с психоневрологом. Он сказал, что вследствие сотрясения мозга у тебя могут оказаться стертыми целые участки памяти.
– Это что – навсегда?
Он пожал плечами.
– Этого он не мог сказать. Что-то может постепенно восстановиться, а что-то останется навсегда.
В глубине души Эйвери обрадовалась такому диагнозу. Теперь, если она будет делать новые ошибки, у нее есть для них объяснение.
Она протянула руку и накрыла его пальцы ладонью.
– Извини, если заставила тебя краснеть.
– Ничего, думаю, она поймет, когда я ей все объясню.
Он высвободил руку и положил ее на руль, приготовившись перейти в другой ряд, так как впереди показалась развилка. Эйвери внимательно следила за дорогой. Ведь ей когда-нибудь придется самой добираться домой, поэтому маршрут должен быть ей хорошо знаком.
Она родилась в Дентоне, маленьком университетском городке в северной части Центрального Техаса, а большую часть детства провела в Далласе, откуда Клифф Дэниелз ездил в командировки в качестве свободного фотожурналиста.
Как большинство уроженцев Техаса, она воспитывалась в духе гордости за свой родной край. И хотя она потратила многие сотни долларов на логопедические занятия, чтобы вытравить из своей речи техасский акцент, в сердце она оставалась все той же южанкой. Любимым же местом в самом штате для нее всегда были горы. Эти мягкие, с округлыми очертаниями холмы и предгорья, полноводные ручьи, питающиеся таянием горных снегов, были прекрасны в любое время года.
Сейчас вовсю цвели васильки, покрывая землю сапфировым ковром. По этому естественному фону были разбросаны другие, более яркие полевые цветы, и там, где они сливались друг с другом, краски неясно переходили один в другой, напоминая картины Моне. Подобно гигантским кривым зубам, из земли вылезали валуны, из-за чего весь пейзаж становился не столь уж пасторально-безмятежным.
На этой земле, где основывали свои владения испанские доны, где гоняли стада мустангов воины-команчи, колонисты проливали кровь за свою автономию, бушевали страсти. Казалось, здесь еще бродят призраки тех неукротимых людей, которые сумели подчинить себе природу – подчинить, но не приручить. Здесь жил их независимый дух – подобно тому, как в местных пещерах обитали дикие кошки, невидимые, но от этого не менее реальные.
В небе парили ястребы, высматривая добычу. На редкой траве между кустами можжевельника паслись рыжие коровы. На них благосклонно взирали редкие дубы, простирая свои могучие ветви над скалистой землей и давая тень скоту, оленям, лосям и мелкой дичи. Вдоль полноводных рек росли кипарисы, и берега Гваделупы были окаймлены их жилистыми стволами с узловатыми сучьями и перистыми ветвями.
Это была земля контрастов и народных преданий. Эйвери любила ее.
Судя по всему, и Тейт тоже. Ведя машину, он оглядывал ландшафт с удовольствием человека, видящего его впервые. Он свернул на дорогу, въезд на которую охраняли две естественные каменные колонны. Между ними была закреплена табличка: «Ранчо „Рокинг-Ар“.
Из тех заметок о Ратледжах, которые Эйвери удалось тайком прочитать за время болезни, она знала, что ранчо занимает свыше пяти тысяч акров, на которых пасутся великолепные стада элитного скота. Сюда несут желанную воду два притока реки Гваделупы и один – реки Бланко.
Нельсон получил эту землю в наследство от отца. После демобилизации из военно-воздушных сил он посвятил себя превращению ранчо в доходное предприятие и изъездил всю страну, изучая разные породы скота и способы улучшения местного поголовья.
Статья в „Тексас Мансли“ сопровождалась фотографией дома, но по снимку Эйвери не смогла составить себе о нем представления.
Сейчас, когда они въехали в гору, дом показался вдали. Он был сложен из белого саманного кирпича наподобие испанской гасиенды. Дом состоял из трех частей, образовывавших в плане подкову. С середины двора открывался прекрасный вид на долину реки. Массивное здание было покрыто черепичной крышей, на которой сейчас лежал отблеск полуденного солнца.
Дорожка изогнулась полукругом и привела к парадному входу. Величественный дуб дарил свою тень всей передней части здания. Он был так стар, что с его толстых сучьев свисал клочьями сероватый курчавый мох. В керамических вазонах по обе стороны от парадной двери обильно цвели алые герани. Тейт повел ее в дом.
У Эйвери было такое чувство, будто она попала в средоточие техасской жизни, с ее захватывающей красотой. Она внезапно ощутила, что действительно приехала домой.
15
Дом был обставлен со вкусом, чего, собственно, и следовало ожидать от Зи. Интерьер был выдержан в традиционном духе, с максимумом уюта и комфорта. Все комнаты были просторные, с высокими потолками на балках и широкими окнами. Зи устроила для своей семьи очень хорошее жилище.
Во дворе их ждал ленч. Он был накрыт на круглом садовом столе красного дерева, над которым красовался яркий желтый зонт. Нельсон и Зи обняли Эйвери, после чего она подошла к Мэнди и опустилась на корточки.
– Привет, Мэнди. Я так рада тебя видеть.
Мэнди уткнулась глазами в землю.
– Я себя хорошо вела.
– Конечно. Папа мне говорил. Ты такая нарядная. – Она провела рукой по блестящим волосам девочки. – И у тебя волосы отросли, да и гипс, я смотрю, сняли.
– Можно мне теперь покушать? Бабушка сказала, что, когда ты приедешь, я буду кушать.
От безразличия, каким повеяло от ребенка, у Эйвери дрогнуло сердце. После такой долгой разлуки девочка скорее должна была засыпать мать тысячей интересных новостей.
Все расселись, горничная принесла из кухни поднос с едой и поприветствовала Эйвери.
– Спасибо. Я рада, что я опять дома. – Стандартный, но зато безопасный ответ, подумала Эйвери.
– Мона, пойди принеси Кэрол холодного чая, – сказал Нельсон. (Так, имя экономки теперь знаем.) – И не забудь положить сахар.
Родственники невольно делали ей подсказки, давая возможность освоиться с привычками и пристрастиями Кэрол. И она с неослабным вниманием ловила каждое слово, которое могло помочь ей выработать верную линию поведения.
Она уже стала поздравлять себя с успешным дебютом, когда в сад вбежал большой лохматый пес. В нескольких шагах от Эйвери он остановился, почуяв чужого. Лапы у него напряглись, он лег на землю и глухо зарычал.
Собака! Как она об этом не подумала? Она решила взять инициативу в свои руки.
Тейт сел верхом на скамейку и позвал собаку к себе:
– Иди сюда, Шеп, и перестань рычать.
Не спуская глаз с Эйвери, пес подполз и положил морду Тейту на ногу. Эйвери осторожно протянула руку и потрепала собаку по морде.
– Привет, Шеп. Это я.
Он недоверчиво понюхал руку. Убедившись, что она не представляет опасности, он наконец лизнул ее в ладонь.