^{—Не знаю,— смущенно признался Степан.—То-то и оно, что не знаешь. Не всякий ворс тута годен. Брать надо лоскутки с колен, там самая знатная кожа, износа не знает, и шерсть, что стальная проволока. Вот как. Будешь беречь, по голой земле да по кустам не бегать, послужат они тебе долгохонько.Степан ради приличия отказывался от лыж, говорил, что они и хозяину еще послужат.—Сам смотри,— прервал его дед.— Отдам Ваньке, своему внучку, он их живо за одну зиму обдерет.—Ну что же. Большое спасибо!—поблагодарил он деда, поторопившись принять подарок.Лыжи действительно отличались и прочностью, и легкостью, и хорошим ходом...Из-за поворота навстречу Степану выехала машина с зажженными фарами. Поравнявшись, она остановилась, дверца открылась, и крупный, плотный человек легко выскочил из кабины. Им оказался его новый знакомый Николай Парамонов. Поздоровавшись, тот сразу перешел к делу.—Завтра в шесть утра еду в Игнатьевский леспромхоз. Если желаете, могу подвезти до Марьинского перевала. Обратно поеду часов в пять вечера, вот и подберу вас. Ну как, согласны?Водитель не спросил, собирается ли Степан на охоту. Это было само собой разумеющимся.—Согласен, непременно,— обрадовался Круглов.Какого охотника не манит глухая таежная сторона, куда еще не проник топор лесоруба, где не измятая вездеходами красавица земля цветет, зеленеет в первозданном виде. И пусть сейчас стояла суровая, морозная зима и земля, засыпанная снегом, не могла показать ни ран своих, ни своей первозданности, ощущение первопроходца, осмелившегося шагнуть в нераскрытую тайну, не покидает человека. Кажется, что и деревья здесь выше, и тайга гуще, и зверя больше. Глухой, далекий от поселений лес непременно имеет разум, испытывает чувства: радость, покой, гнев или злобу, коварство, месть. Все, конечно, зависит от воображения человека...Шофер сел в машину и укатил. Степан, довольный благоприятным стечением обстоятельств, позволявших завтра уехать за шестьдесят километров с гаком от обжитых мест, чуть не вприпрыжку побежал домой. Нужно было снарядить патроны, проверить крепление лыж, покормить собаку, кое-что сделать по дому, чтобы жена ворчала меньше, а потом набираться сил на завтрашний день....В просторной кабине «ЗИЛа» тепло и уютно. Дик лежал в ногах, напряженно вздрагивая при малейшей тряске. Необычность путешествия не принесла ему радости. Он то и дело поднимал голову и поглядывал на хозяина, пытаясь увидеть на едва различимом в полумраке лице признаки неудовольствия.Убаюканный монотонным гудением двигателя и разморенный теплом, хозяин поклевывал носом.Собака беспомощно ерзала в ногах. Ее тошнило от непривычной качки, запахов бензина и масла.По обеим сторонам дороги тянулись едва различимые леса. Редкие вершины, вырисовываясь в неясном блуждающем свете, пронизывали серую муть острыми копьями. И справа, и слева, чуть ниже вершин, тянулись без начала и конца огромные черные полосы с белыми пятнами, напоминающие гигантские шкуры ягуаров. Невидимая рука развесила шкуры вдоль дороги, то ли предостерегая людей от безрассудного поступка, то ли приглашая отвернуть мохнатый полог и шагнуть в величественную, сокрытую от посторонних и равнодушных глаз лесную сказку.С думами о лесной сказке, о пятнистой шкуре ягуара, о тишине и задремал Степан, удобно откинувшись на спинку сиденья.Сон приснился неприятный. Он зачем-то поднимался по крутому склону на владевшую округой высоту, как неожиданно прямо на него понеслась снежная лавина. Он даже не успел испугаться, а белая масса снега стремительной рекой уже текла под ногами.Вдруг он почувствовал, что его тоже потащило куда-то вниз. Нога завязли. Что-то цепкое и липкое потянуло его на дно белого грохочущего водопада. Он сопротивлялся, махал руками, пытаясь взлететь над тайгой.Белая, ослепительная масса все прибывала и неожиданно поплыла над головой, забивая глаза, уши, нос. Стало страшно. Он закричал: «Помогите!»— и не услышал своего голоса. В последний миг он подумал: откуда здесь лавина? И потом все исчезло. Никаких ощущений, кроме тишины.Машина остановилась. Степан открыл глаза, встрепенулся.—Что, приехали?—Значит, так,— почесав за ухом, сказал Парамонов.— Охота есть охота, и на дорогу вы можете выйти, скажем, на десять километров ниже. Правильно я говорю?—Да. Конечно,— поспешно согласился Круглов.—Так вот, значит. Буду я здесь ровно в пять часов. Я постараюсь подгадать. И если вас здесь не окажется, поеду дальше, буду знать, что вы ждете меня где-то ниже. Договорились?—Договорились,— ответил Степан и распахнул дверцу. Пахнуло свежим, морозным утром. Холодный воздух защекотал в носу.—Вылазь, Дик, приехали.Собака шустро выскочила из кабины. «Гав-гав!», обрадовано пролаял пес и, задрав хвост, помчался по дороге.—Что, засиделся? Ну, побегай. Побегай. Боюсь, к вечеру станешь мне на пятки наступать.Машина, рассерженно взревев, покатила дальше, на повороте мигнула красными огнями и скрылась.Торопиться было некуда. Рассвет еще не занялся. От белого снега вокруг совсем светло, но Степан знал, что стоит уйти с дороги и углубиться в лес, как темнота непременно одержит верх.—Подождем с полчасика, глядишь, и рассветет,— сказал он.Дику исполнилось четыре года, и был он, если можно так выразиться, в расцвете сил. Хорошее питание, частые прогулки по лесу, доброе отношение хозяина сделали свое дело.Собака, пожалуй, единственное животное, которое, общаясь с человеком, начинает ему подражать.У доброго, спокойного хозяина пес становится таким же добряком. Это совсем не значит, что он будет ластиться к каждому прохожему, облизывать протянутые чужие ладони, перед злым и свирепым противником ложиться на спину, неуклюже поднимая вверх лапы.У горячего, вспыльчивого человека и пес как огонь: то замрет, сомлев от неведомо откуда сошедшей на него благодати, то вдруг нальется яростью и гневом.Злой, раздражительный хозяин держит пса для устрашения окружающих. К такому псу лучше не подходить. С ним надо быть осторожным.Дик считался беспородным псом. Но, к счастью, среди его предков была чистокровная сибирская лайка, от которой он унаследовал осанку, острые стоячие уши. Единственная помеха — хвост, который никак не мог изогнуться кольцом и лечь на спину.С седловины перевала хорошо просматривался восток, который слегка светился. Слабо искрился по обочинам снег, темной ящерицей сползала с перевала дорога.Удивительно устроен человек. Считает себя царем природы, преобразователем, а сам живет ее законами, подчиняется ей.Таежный цветок, раскрыв с первым солнечным лучом нежные лепестки, поворачивается лицом к солнцу и не сводит с него васильковых глаз, пока светило не упадет в болотное марево.А человек? Почему его утром на восток манит смотреть, а вечером на запад? Может, спешит встретить день, а вечером горит желанием продлить его? Может быть. Ведь человек — частичка природы, и желает он того или не желает, всегда будет тянуться, как и таежный цветок, к всесильному магниту-солнцу.Надев лыжи, Степан позвал пса и заскользил вниз, в ту сторону, где небо чуть было светлее. Благополучно преодолев крутые спуски и повороты, он остановился на деревянном мосту, соединявшем берега неизвестной ему речушки, обозначенной двумя извилистыми линиями густых зарослей ивняка. В сумерках он казался особенно густым. Стоять без дела не хотелось, и Степан решил пройтись по таежной речушке.}МЕДВЕЖЬЕ ЦАРСТВО^{Утро — самое прекрасное и чудное время. Просыпаются после ночи молодые деревья, протирают еловыми лапками заспанные глаза и, стыдясь своей наивности, смущенно спрашивают у старых и больших деревьев: «Это еще не весна?»«Нет,— гудят тревожно великаны-кедры.— Это просто утро. А утро даже зимой чем-то похоже на весну».«И правда, еще не весна»,— подергивают плечиками молодые елочки.С особым подъемом стучат дятлы. Крохотные синички наводнили мир веселым попискиванием. Ожил лес... Но пройдет час, другой, и вновь тайга замкнется в себе, затворит распахнутые на заре окна.Суровая зима ледяными нитями свяжет по рукам и ногам деревья, стужей опалит птичьи клювики. Весь остаток дня и всю ночь будет стеречь она своих подданных. Под утро, как обычно, она сомкнет веки, да и заснет незаметно. Она засыпает, а царство ее, кратковременно освободившееся от ледяного ига, просыпается и ликует.«Весны. Весны!»—кричит разбуженная тайга... Лыжи легко скользили по твердому насту. В редких местах Дик проваливался в снег. Он, словно мячик, прыгал впереди охотника.Тайга затихла. Наступил день, и замолкли птицы. Изредка сонную тишину леса нарушали собачий лай, покашливание Степана да скрип снега под лыжами.Дик легко отыскивал белок, и Степан за три часа отстрелял пять зверьков, израсходовав на них шесть патронов. К обнаруженной белке он подходил так. чтобы виднелась только беличья головка. Потом следовал выстрел. Тело белки, защищенное стволом дерева или суком, было недосягаемым для мелкой дроби. Шкурка оставалась целой.Дик ликовал. Ему охота доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие.Степан не переставал восторгаться красотой дикой тайги. Вокруг простиралось настоящее медвежье царство. На пройденном пути он не встретил ни одного человеческого следа. Степан был один среди нахмурившейся тайги, пристально разглядывающей его из-за сугробов. Он спиной, руками, ногами ощущал на себе полные тревоги взгляды природы.Протяжно стонал ветер, колыхался мох на седых кедрах. Суровый мир, не знакомый с компромиссами, не признающий лжи, растекался на четыре стороны. Ложбинки, хребты, мари, изогнутые речные долины бессловесным, но все понимающим существом окружали человека. Они старались отодвинуться, заслониться от пытливого взгляда охотника стеной голых березок, рядами тощих, посиневших от холода осин.Уверенной поступью хозяина тайги человек приближался к сокровенным глубинам медвежьего царства.Лес хмурился, стонал, топорщился частоколом острых сучьев.Притих Дик. Ему, как и человеку, передавалось ощущение проникновения в неподвластный, таящий в себе опасность мир... Они вошли в него, но проникнуть в думыи желания, разгадать чужую тайну, сблизиться с таежным миром не смогли.Он расплывался в лабиринтах скал, терялся в вершинах деревьев, убегал к синеющим вдали отрогам величественного горного хребта.Человек и собака были солдатами враждебной лесу армии. Они шли на завоевание чужой территории, бесцеремонно захватывали клочки земли, простирающийся на десятки метров. Захватывали, чтоб через пять минут безвозвратно потерять.Смыкались за их спинами лесные воины, опять готовые к бою, и нужно было вновь и вновь вклиниваться в их ряды, чтобы на краткий миг почувствовать себя победителем.Степан частенько посматривал на компас. Он под прямым углом уходил от дороги в глубь тайги. Пора было подумать и о возвращении, но лес манил, притягивая своей неповторимостью, и он продолжал идти вперед.Волшебная лесная книга раскрыла свои страницы, испещренные таинственными знаками. Читай, человек, осмысливай. Отыщи среди белого хаоса неподдельные бриллианты.И человек был уверен, что сумеет прочитать ее, сумеет отделить серое от голубого, каким бы сложным ни оказался шифр. Ему чудилось, что через несколько сотен метров он приподнимет занавес над чужой тайной и сумеет завладеть золотым ключиком.Он бродил вокруг заветной книги, щупал и, разглядывал, но прочесть без ключа не мог. Ключ лежал под тяжелым седым камнем где-то далеко впереди.Проголодавшись, Степан решил развести небольшой костерок, чтобы отогреть колбасу и хлеб, ставшие на морозе тверже камня. Обычно он часа за два до обеда клал хлеб за пазуху, чтобы тот от тепла немного размяк, но сегодня забыл это сделать. Оглядевшись, он направился к скоплению бурелома. Громоздились над землей корни упавших деревьев. Белые стволы с торчавшими из них желтыми корешками укрыли человека от слабого ветерка.Степан снял лыжи, прислонил к валежине ружье, вытоптал в снегу маленькую площадку и принялся разводить костер.Пес внимательно следил за действиями хозяина. Потянуло дымом. Дик нехотя поднялся и отошел в сторонку. Очищая легкие от дыма, он жадно глотал свежий морозный воздух. Неожиданно до него донесся слабый, но очень. страшный запах. Пес не на шутку разволновался. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Он глухо заворчал.Занятый костром хозяин не обратил внимания на собаку.Дик, несколько раз оглянувшись на человека, исчез за колодами поваленных бурей деревьев. Запахи становились сильнее, отчетливее. Тянуло из-под двух лежачих еловых вершин, отделившихся при падении от стволов.Дику еще не приходилось встречаться с медведем. Всякий раз, набредая на медвежий след, Дик терялся. Ничего и никого не боялся он в лесу, но эти следы всегда выбивали его из равновесия. От них исходила упругая волна силы и злобы. Словно что-то большое, надменное, уверенно ступая, рассыпало ворохами приметы превосходства над всем живым, обитающим под сенью лесов.}