— Где мой дядя?
— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.
Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов[77] .
— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?
Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:
— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.
Адъютант налил Майклу виски.
— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.
— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.
— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.
— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.
Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.
«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.
— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.
— Мой мальчик.
«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.
Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.
«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»
Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.
— Так вот это и есть та самая молодая леди?
— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.
— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.
— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.
— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.
— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.
— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.
— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…
— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.
Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.
Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.
«Очень хорошо, mon General[78] , смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.
«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.
— Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.
— Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.
Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.
«Не испорть им этого, — предупредил себя. — Не нагони ни единого облачка на их радость».
Он взглянул на них и начал улыбаться:
— Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. — Обернулся к Сантен: — А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?
— Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.
Шон с любовью взглянул на Майкла:
— Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!
— Не беспокойтесь, сэр. — Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:
— Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. — Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.
— Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, — сухо произнес Шон. — А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, — один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.
— Вы называете меня лошадью, генерал? — игриво возмутилась Сантен.
— Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, — бросил вызов Шон.
— Ее папа — граф, она скачет так, словно она — кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.
— Ха! — Шон смотрел победителем, а Сантен показала жестом, что сдается.
— Он знает все, этот твой дядя.
— Не все… — Шон снова повернулся к Майклу. — Когда вы планируете сделать это?
— Я хотел бы, чтобы мой отец… — Майклу не пришлось закончить свою мысль. — Но у нас так мало времени.
Шон, которому точно было известно, как мало имелось у них времени, кивнул:
— Гарри, твой отец, поймет.
— Мы хотим пожениться прежде, чем начнется весеннее наступление.
— Да. Я знаю. — Шон нахмурился и вздохнул. Некоторые из его пэров могут бесстрастно отправлять туда молодых солдат, но он не столь профессионален, как они. Он знал, что никогда не сможет ожесточиться и привыкнуть к боли и чувству вины за то, что посылает молодых людей на смерть. Начал говорить и остановил себя, снова вздохнул и продолжил:
— Майкл, это только для твоего сведения. Хотя, так или иначе, ты узнаешь об этом довольно скоро. Всем эскадрильям истребителей отдан боевой приказ. Его суть в том, чтобы не дать возможности противнику вести наблюдение с воздуха за нашими позициями. Мы бросим все эскадрильи на то, чтобы помешать германским наблюдателям следить за нашими приготовлениями в течение ближайших недель.
Майкл сидел тихо, обдумывая то, что сказал ему дядя. Это означало, что, насколько он мог себе представить, забегая вперед, будущее будет одной непрерывной беспощадной схваткой с германскими истребителями. Таким образом, его предупредили, что лишь немногие пилоты-истребители могли бы рассчитывать остаться в живых после этой битвы.
— Спасибо, сэр, — произнес Майкл тихо. — Мы с Сантен поженимся скоро… так скоро, как только сможем. Могу я надеяться, что вы будете присутствовать?
— Я могу лишь обещать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы присутствовать. — Шон поднял глаза на Джона Пирса, возвратившегося в сад: — Что у тебя, Джон?
— Прошу прощения, сэр. Срочное донесение от генерала Ролинсона[79] .
— Я иду. Дай мне две минуты. — И повернулся к своим молодым гостям: — Чертовски ужасный ленч, я сожалею.
— Вино было превосходным, а компания — еще лучше, — возразила Сантен.
— Майкл, иди и найди Сангане и «роллс». Мне нужно поговорить с этой молодой леди конфиденциально.
Шон предложил Сантен руку, и они вслед за Майклом вышли из садика и пошли по крытой галерее по направлению к каменному порталу монастыря. Только стоя рядом с генералом, Сантен поняла, какой он большой, и увидела, что он слегка хромает, так что звук его шагов на каменном полу раздавался неравномерно. Заговорил тихо, но убедительно, слегка наклоняясь над ней, чтобы выделить, сделать весомым каждое слово.
— Майкл — прекрасный молодой человек, он добр, внимателен, чуток. Но не обладает той безжалостностью, которая необходима мужчине в этом мире, чтобы взобраться на вершину горы. — Шон остановился, и Сантен внимательно взглянула на него. — Я полагаю, что у вас есть такая сила. Вы еще слишком молоды, но я верю, что вы станете сильнее. Я хочу, чтобы вы были сильной ради Майкла.
Сантен кивнула, не найдя слов для ответа.
— Будьте сильной для моего сына, — мягко произнес Шон, и она вздрогнула.
— Вашего сына? — В его глазах был ужас, который он поспешно спрятал, поправляя себя.
— Прошу прощения, его отец и я — близнецы, и я иногда думаю так о Майкле.
— Я понимаю, — ответила Сантен, но почему-то почувствовала, что это не было ошибкой. «Однажды я займусь этим, пока не выясню правду».
Шон повторил:
— Присматривайте за ним хорошенько, Сантен, а я буду вашим другом до гробовой доски.
— Я вам обещаю, что буду присматривать за ним. — Она пожала ему руку, и они подошли к входу, где Сангане ждал с «роллс-ройсом». — Au revoir, General[80] .
— Да, — кивнул Шон. — До той поры, когда мы снова встретимся. — И помог ей сесть на заднее сиденье автомобиля.
— Я дам вам знать, как только мы выберем день, сэр. — Майкл пожал руку дяди.
— Даже если я не смогу быть с вами, будь счастлив, мой мальчик. — Шон Кортни, долго смотрел, как степенно и спокойно, фырча мотором, «роллс» уезжает по дорожке, а затем нетерпеливо пожал плечами, повернулся и зашагал назад через крытую галерею своими длинными неравномерными шагами.
Спрятав назад в мягкую кожаную сумку свои шляпу, украшения и туфли и надев на ноги отделанные мехом сапоги, а на голову — летный шлем, Сантен на корточках сидела на опушке леса.