Незаметно подкравшийся сзади Берк зажал мне обеими руками рот. Отчаянно мыча и задрав голову, инстинктивно пытаясь высвободиться, я увидела над собой его лицо. А тем временем спереди ко мне подошёл Юркмез. Склонившись так близко к моему лицу, что в нос ударил запах его пота, он тихо, но очень жёстко сказал:
— Теперь ты узнаешь, где твоё место. И навсегда запомнишь урок. Не будешь больше строить из себя недотрогу.
Он задрал мне юбку и принялся раздвигать сведённые ноги. Несмотря на весь охвативший меня ужас, я сделала один неожиданный ход. Вместо того, чтобы бороться с Юркмезом или просто сопротивляться без конкретной цели, сосредоточилась на Берке. Мне удалось с силой укусить его за палец. Он отдёрнул руку, а я громко закричала. Спустя секунду он исправил свою ошибку, но было поздно. Стенки шатра зашевелились.
Даже не знаю, зачем я стала кричать. На что рассчитывала? После всего, что произошло этой ночью, вполне логично было ожидать, что господа лишь с усмешкой понаблюдают за развлечением рабов. Или на худой конец, разгонят последних и примутся за дело сами. Надо же и вправду показать рабыне, где её место. Должно быть, я кричала просто от безысходности. А может быть, и нет. В конце концов, кто-то ведь всё-таки укрыл меня тогда одеялом и подложил под голову импровизированную подушку.
Первыми из шатра выскочили галлиндийцы. Берк не успел сориентироваться, и Ренцо ударил его, кажется, по лицу, и так сильно, что раб не удержался на ногах. Я глубоко вдохнула воздух: руки раба, помимо того, что зажимали рот, периодически прикрывали и ноздри, отчего становилось трудно дышать.
Юркмез оказался более проворным и быстро отскочил от меня на порядочное расстояние, но это ему не помогло. Данте с лёгкостью повалил его на землю, после чего наступил рабу на шею. Тот отчаянно захрипел, потянувшись руками к горлу. Но Данте даже не подумал сдвинуть ногу, обутую в крепкий дорожный башмак. Я ненадолго зажмурилась: казалось, что во все стороны вот-вот брызнет кровь.
Меж тем свободные арканзийцы тоже выбежали из шатра. Данте повернулся к Илкеру и холодно произнёс:
— Высокочтимый Илкер-бей, твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам ещё не успел воспользоваться. Я не убил его только из уважения к тебе. Но если подобное повторится, я буду считать себя вправе убить его, не спрашивая на то твоего позволения.
Договорив, Данте всё-таки убрал ногу, и Юркмез со сдавленным хрипом отполз в сторону.
— Ты совершенно прав, дон Эльванте, — хмуро произнёс Илкер, успевший быстро оценить ситуацию. — Поверь, такое больше не повторится, а мой раб будет сурово наказан.
— Очень на это надеюсь. — Данте полуотвернулся, демонстрируя, что считает инцидент исчерпанным, после чего приказал надсмотрщику снять меня верёвки.
А затем знаком велел мне следовать за ним в шатёр. После всего, что успело произойти за эту ночь, я чувствовала себя настолько потерявшей ориентиры, что просто послушно пошла следом, даже не задумываясь о том, для чего это нужно.
Пожалуй, и хорошо, что не задумывалась, поскольку ничего особенного не произошло. Мне просто велели ложиться на краю шатра. Устланное циновками пространство было условно поделено на галлиндийский и арканзийский участок. Меня определили в угол первого. При этом Данте поручил надсмотрщику и телохранителю присматривать за мной; видимо, остаток ночи им в любом случае предстояло поочерёдно бдеть.
Сколь ни удивительно, я быстро уснула. Поскольку ночь выдалась короткой, путешественники позволили себе поспать утром чуть дольше. Поэтому встали не затемно, а уже после рассвета. Солнечные лучи с лёгкостью проникали сквозь крышу шатра. Внутри было тепло и душно. Куда только делся ночной порывистый ветер?
Я протёрла глаза спросонья, и только теперь поняла, что меня разбудило. Доносящиеся снаружи крики. Крики, следовавшие за свистом рассекаемого плетью воздуха. Илкер исполнил данное Данте обещание наказать виновных и сделал это показательно.
Глава 3
Бертан оказался небольшим городком, лежавшим на нашем пути. Он расположился там, где суровая природа пустыни отступала, во многом благодаря переплетению двух узких речушек. Здесь они солидно величались реками, хотя после тех рек, что доводилось видеть мне (когда и другой берег-то при плохой погоде непросто разглядеть), напрашивалось скорее слово «ручей». Помимо этих источников здесь был один бьющий из-под земли родник и два колодца, так что воды оказалось достаточно, чтобы в долине между речками возникло небольшое поселении.
Впрочем, размеры размерами, но к строительству здесь подошли основательно, так что Бертан действительно выглядел как город, пускай и не был обнесён стеной. Добротные каменные дома, хорошо сохраняющие ночную прохладу, многие из них двух и трёхэтажные — очередной способ поселить в относительно маленьком месте побольше людей. Небольшая, но аккуратная городская площадь с помостом и башней, на которой даже размещались внушительные часы. Лавки с такими товарами, как глиняная посуда, ковры и полупрозрачные ткани, модные среди обитательниц здешних богатых домов. Здесь было значительно чище, чем в Остане. Чище и не так шумно.
Как я поняла, места на постоялом дворе были заказаны для нас заранее; не иначе Илкер или его даже хозяин (как его там? Кажется, Селим-паша) успел отправить сюда гонца. Однако дорогу до места ещё следовало найти. Чтобы расспросить торговца, расположившегося у дверей своей лавки, мы остановились напротив храма. Светлое одноэтажное здание с круглой крышей, и возле него — высокая башня, наверху которой находилась открытая всем ветрам площадка. Такие башни существовали при храмах для того, чтобы любой человек мог, поднявшись, приблизиться к богу. Вот только все окна почему-то были занавешены чёрное тканью. Прямоугольный кусок чёрной материи был также прикреплён к каменной стене башни, и его периодически принимался трепать ветер. Странный контраст. Вроде бы в Остане я не видела ничего подобного. Хотя могла, конечно, просто не заметить. Да и вообще, много ли я успела там увидеть?
— Что это? — спросил у торговца Ренцо, указывая как раз на ту самую чёрную ткань. Ага, стало быть, нормой жизни это здесь не является, и я не единственная, кто обратил внимание на данную деталь. — В городе траур?
— Скорее в самом храме, — с грустью ответствовал торговец. — Вчера одна девушка спрыгнула с самого верха. — Он устремил взгляд на башню. — Её не было ещё и семнадцати лет.
— Известно, почему она так поступила? — хмурясь, спросил Ренцо.
Торговец кивнул.
— Она была рабыней. Хозяин обратил внимание на её красоту, ну и… — Он замолчал, дескать, сами всё понимаете. — Нет, он, конечно, был в своём праве, — понизив голос, продолжил он, обращаясь исключительно к галлиндийцам, — но я, признаться, не одобряю такого поведения. Жестокость по отношению к рабам к добру не приведёт, не зря в некоторых городах за неё стали наказывать по закону. — Он опасливо покосился на наших арканзийских спутников, после чего более нейтральным тоном произнёс: — Вот потому и траур.
От услышанной истории мне стало основательно не по себе. На глаза даже навернулись слёзы, так живо я представила эмоции, испытанные совершенно незнакомой девушкой в последние минуты её жизни. Никогда прежде я не замечала за собой такой сентиментальности. Но, видимо, слишком легко оказалось сейчас отождествиться с той неизвестной рабыней… Я медленно подняла взгляд и заворожённо посмотрела на открытую со всех сторон площадку.
Вот оно, идеальное решение. И как это только сразу не пришло мне в голову? Главное получить возможность подняться на такую башню, но раз туда пускают рабов, это должно мне удаться…
Меж тем торговец объяснил нам, как проехать на постоялый двор. Оказалось, что именно на его территории находился привлекший наше внимание храм. Постоялый двор предназначался в частности для знатных господ и, кроме всего прочего, обеспечивал их возможностью вознести свои молитвы, не выходя для этой цели на переплетение городских улиц. Судьба определённо была ко мне благосклонна.
Рабов, разумеется, селили отдельно от их господ. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажа; все их распоряжения выполняли здешние слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, для каковых целей были отведены две комнаты — одна для мужчин, другая для женщин.
В то время как господ и их свободных слуг повёл наверх один из хозяев двора, нас препоручили здешнего надсмотрщику. Тот сразу же повёл нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завёл Берка и Юркеза в спальню, отведённую для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда, пока они заходили через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Она были разложены в несколько рядом; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки со скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской.
В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вёл он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел камень с вырезанным на нём изображением дерева — религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась.
— Скажите, господин, — робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло: так я отвыкла разговаривать. — Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме?
Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно.
— Конечно, — заверил он. — Перед господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться ему под куполом или под небом.
Это было традиционное выражение. «Под куполом» означало под крышей основного здания храма. «Под небом» — В башне, на приближённой к небесам площадке.
— Это непреложный закон веры, — наставительно добавил надсмотрщик.
— В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия?
Я добавила взгляду робкой надежды.
— Конечно, дитя моё, — умилился надсмотрщик. — Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной.
Так я и поступила. Так и не выходя на улицу, мы по какому-то внутреннему коридору прошли в башню и остановились возле высокой винтовой лестницы. Внизу караулили двое — смотритель и смотрительница.
— Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, — известил их надсмотрщик.
У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила её в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице.
— Когда ты спустишься, — произнёс напоследок надсмотрщик, — один из служащих укажет тебе дорогу в комнату.
«Служащих, как же, — подумала я. — Скорее уж стражников». Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась.
Ступенек было много. Я не считала, но думаю, что все сто, а, может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, стремясь отдышаться. Перила располагались на уровне моей талии. Случайно упасть — очень маловероятно, а вот сброситься намеренно — вполне реально.
Всё никак не способная восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Круглая крыша храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если всё равно пытаешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко.
Соберись, Сандра! Возьми себя в руки! Ты не можешь отступить! Может быть, это твой последний шанс сохранить человеческое достоинство! Или ты хочешь дождаться, пока тебя приволокут в армон, и там Данте станет «укрощать» тебя при помощи «имеющихся у него средств»? Докажи, что ты — не вещь, а живой человек, и тебя невозможно лишить права выбора, хотя бы такого…
— Страшно?
Я вздрогнула при звуках этого голоса и обернулась. Данте стоял возле проёма, через который можно было попасть на лестницу. Я прижалась к ограждению спиной, обеими руками сжав руками перила.
— Ты ведь знаешь наш язык, — произнёс между тем Данте, и это не было вопросом. — Не притворяйся, что не понимаешь.
Его слова немного сбили меня с толку, но я быстро рассудила, что лгать не имеет смысла. Я всё равно сброшусь вниз, так какая разница, признаюсь ли сейчас в обмане? И я заговорила.
— Как ты узнал?
— Сначала просто догадывался. Но сегодня, когда тот парень рассказал историю покончившей с собой рабыни… Ты смотрела на башню с таким вожделением, словно здесь поселился мужчина твоей мечты. Так что у меня не осталось ни малейших сомнений в том, куда ты первым делом направишься.
Он сделал шаг по направлению ко мне.
— Не подходи! — крикнула я. — Я всё равно прыгну.
И полуобернулась к перилам, не намеренная позволить ему приблизиться.
— Хорошо, хорошо. — Данте замер на месте и вытянул руку ладонью вперёд. — Я не стану подходить. Но ты ведь и сама не хочешь прыгать, верно? Всё-таки это очень страшно — вот так взять и одним движением закончить всё.
Его голос звучал спокойно, почти расслабленно, только глаза смотрели напряжённо и словно испытывающе.
— Страшно, — без тени смущения согласилась я, глядя на него с вызовом. — И той девушке вчера тоже было страшно. И всё-таки она прыгнула.
— Не равняйся на совершенно незнакомого человека, — поморщился Данте. — Откуда ты знаешь, есть ли между тобой и той девицей хоть что-нибудь общее?
— О, общего между нами более чем достаточно! — с горькой усмешкой заверила я.
— Разве я хоть чем-нибудь тебя обидел?
Я криво усмехнулась. Вы только посмотрите на него: сама невинность.
— Нет. Конечно же, нет! — саркастично ответила я. — Ну разве что самую малость. Например, велел привязать меня к столбу, как дворовую собаку?
— Тут ты сама виновата, — не принял упрёк Данте. — Зачем пыталась бежать?
— Затем, что я — не вещь, а живой человек, — зло отрезала я. — И потому считаю себя вправе идти туда, куда захочу.
— В данном случае — на свидание с ядовитыми змеями?
Теперь сарказм прозвучал в голосе Данте.
— Даже если и так.
Я продолжала стоять на своём.
— Ты не могла бы придумать более убедительный аргумент? — поморщился он. — Впрочем, давай я тебе подскажу. В действительности ты не можешь простить мне того, что я тебя купил, верно?
— Ладно. — Я грустно усмехнулась и как-то разом сбавила тон. — В том числе и это. Но самое главное: ты уже дважды помешал мне умереть. И сейчас пытаешься сделать это в третий раз.
— Понимаю, — кивнул Данте и, как ни странно, на сей раз в его словах сарказма не было. — Это убедительный повод для ненависти. — Он немного помолчал, вглядываясь мне в глаза, что было непросто, учитывая разделявшее нас расстояние. — Сандра, а почему ты так сильно хочешь умереть? — спросил он затем.
— Смеёшься? — скривила губы я. Уж больно очевидным казался ответ.
— Даже и не думал.
— Да потому, — в запале эмоций я даже отпустила перила и сделала шаг в его сторону, — что кучка бандитов, с которой сотрудничает весь ваш Юг, ворвалась в мою жизнь и лишила всего, что у меня было. У меня не осталось ни дома, ни родины, ни друзей, ни приятелей, ни работы, ни привычных вещей. Даже любимых платьев и — представь себе такую мелочь — коллекции статуэток из малахита. Меня разом лишили всех прав — как заработанных кровью и потом, так и причитающихся просто по праву рождения человеком. Из всего, чем я обладала совсем недавно, осталось лишь одно — человеческое достоинство. Меня и этого стремятся лишить. Но это — то единственное, чего я никому не позволю сделать.