— И кто же? — усмехнулся я.
— Да хотя бы вон тот.
Вдалеке показалась еще одна фигура. Это был уже мужчина. Одет так же, как и недавно встретившаяся дикарка, с такими же бусами и бисерными висюльками в ушах. Но прическа у него была вызывающая, я бы даже сказал, воинственная. Голова ото лба и до темечка выбрита и покрыта кирпичного цвета краской. Оставшиеся волосы на затылке густо смазаны чем-то бежевым и гладко уложены так, будто это не волосы, а глиняный колпак. На плече он нес огромное, украшенное цветными перьями копье. На этот раз Аданешь не стала притормаживать. Но дикарь успел бросить на нас свой жуткий, полный какой-то нескрываемой злобы взгляд, от которого мне даже стало не по себе.
Спустя час мы свернули с трассы возле указателя «Лангано» и вскоре выкатили на просторный песчаный берег огромного озера. Высокие пушистые туи, самый распространенный здесь вид хвойных, подступали в некоторых местах к самой воде. Почти под каждым деревом пристроился автомобиль. Аданешь рассказала, что Лангано — излюбленное место отдыха европейцев. И действительно, вокруг множества разбросанных по берегу автомобилей и палаток копошились, в основном белые люди, а в воде плескались белые детишки.
Я ступил на мягкий, изредка перемежавшийся мелкой галькой, песок. Мутная вода озера цветом своим напоминала какао. Но это совершенно не отпугивало. Напротив, мне ужасно захотелось скинуть потную одежду и швырнуть свое тело в манящую прохладу озера.
Аданешь закрыла машину, и мы направились в сторону кемпинга, маленькие хижины-номера которого, угадывались среди густой зелени тропического сада. Там, возле кемпинга, на берегу, мы арендовали надувную моторную лодку. Молодой долговязый эфиоп поначалу ломался, не соглашаясь отпускать нас одних, но потом уступил под натиском тяжеловесных купюр.
Я почему-то думал, что в надувной лодке сиденья тоже должны быть надувными, но это оказались обычные деревянные лавки. Мотор завелся раза с пятого и, немного почихав, мерно зарокотал. Хозяин лодки оттолкнул нас от берега. Аданешь уверенно взялась за рукоятку управления, вывернула газ до упора, и моторка, высоко задрав нос, побежала навстречу, скрывающимся в голубой дымке за озером, островерхим горам. Время от времени небольшие волны заставляли легкую лодку подпрыгивать, взмывая над поверхностью, и затем звонко ударять по воде всем своим плоским дном, щедро окатывая нас водой.
Через полчаса мы, наконец, причалили к противоположному берегу. Аданешь легко спрыгнула на песок и побежала вперед. Я вытащил лодку подальше из воды, чтобы она никуда не уплыла, и поспешил за напарницей. Мы очутились аккурат посреди небольшой деревушки, верее, посреди того, что от нее осталось. Зрелище, надо сказать, удручающее. Большая часть деревни была выжжена дотла. Сохранилось лишь несколько хижин-тукулей. Вокруг ни души, только угнетающая тишина. Аданешь что-то прокричала, но в ответ раздался только хриплый лай. Она вновь крикнула — результат нулевой. И только после того, как Аданешь, судя по интонации, крепко выругалась, из ближайшего тукуля выскочила худенькая девчушка в красной кофточке. Жалобным, плаксивым голосом, словно ябедничает, она быстро-быстро что-то затараторила, активно жестикулируя и даже подпрыгивая. Когда девочка смолкла, из уцелевшего тукуля вышла пожилая женщина. Поговорив с ней Аданешь, резко повернулась и побежала к лодке. Ничего не понимая, я бросился за ней.
Уже мчась на моторке обратно, Аданешь поделилась со мной услышанным. Берхану пронюхал, что жители деревни иногда подворовывают кофе с его склада, и приказал спалить деревню, а склад перенести. Сам Берхану здесь не появлялся, но… Здесь были его люди, человек десять, и с ними несколько девочек. Была ли среди них белая — неизвестно. Они все были закутаны в покрывала с головы до ног. Потом их погрузили на лодку и увезли. И главное — люди Берхану разговаривали между собой на языке тигринья и несколько раз упоминали название города Асмара.
— Стало быть, нам надо отправляться в Асмару, — заключил я. — Это далеко?
— Да, — ответила Аданешь. — На машине дня два добираться, если без приключений. Так что лучше воспользуемся воздушным транспортом.
Моторка уткнулась носом в песок. Хозяин лодки был немало удивлен, увидев нас так скоро. Он даже попытался вернуть нам часть уплаченных денег, но Аданешь замахала на него и что-то крикнула. Мы выскочили на берег и побежали к машине.
«Черт! — выругался я про себя. — Даже искупаться не удалось».
— Надо торопиться, — сказала Аданешь, уже сев за руль. — А то попадем в комендантский час.
Меня уже предупреждали об этом. С одиннадцати часов вечера до шести утра категорически запрещалось появляться на улице без специального пропуска. Нарушителей ждал огромный штраф или даже тюремная камера. Не говоря уже о том, что патрулям разрешалось применять оружие.
Я взглянул на часы — четверть седьмого.
— Успеем?
— Должны, — ответила Аданешь.
Она выжимала из своего «Мустанга» все, что только можно. Стрелка спидометра лежала на отметке сто восемьдесят. Я поначалу сидел, вцепившись в кресло, но вскоре привык и даже, достав с заднего сиденья пакет с продуктами, начал жевать. Аданешь есть отказалась, только попросила воды.
Смеркалось. От бешеной скорости я утратил ощущение времени и пространства. Однообразный пейзаж сбивал с толку, а километраж я засечь забыл.
— Долго еще? — спросил я, с опаской глядя на приближающуюся к нулю стрелку указателя уровня топлива.
Аданешь молча кивнула.
— Бензин кончается, — осторожно сказал я.
Она вновь кивнула.
«Мустанг» резко затормозил у обочины, на несколько секунд окутавшись облаком пыли.
— В багажнике канистры и шланг. Заправляйте, а я покараулю, — сказала Аданешь.
Мне такое было не впервой, я имею в виду — заправлять машину из канистры с помощью шланга. Но, помня о шагающем по шоссе дикаре с копьем наперевес, я замешкался.
— А здесь нет охотников за головами? — пытаясь шутить, спросил я.
— Вы о дикарях? Нет, те места мы уже миновали, не беспокойтесь.
— А зачем тогда караулить?
— Так, на всякий случай.
— Ну, ладно, — сказал я, хотя подобный ответ меня не слишком ободрил.
Было уже без пятнадцати одиннадцать, когда мы, наконец, стремительно ворвались в город. А еще через двенадцать минут Аданешь остановила машину у моего дома.
— Не возражаете, если я у вас переночую? — неожиданно спросила Аданешь.
— Нет, — ответил я не колеблясь.
— Вы не подумайте, — встрепенулась она, — просто на время выполнения этого задания у меня отобрали удостоверение сотрудника службы безопасности. Так что я теперь вроде как простой обыватель и тоже должна подчиняться требованиям комендантского часа.
Перспектива провести вечер в обществе такой очаровательной особы показалась мне исключительно привлекательной. А при мыслях о ночи мозг мой автоматически начал проигрывать возможные варианты развития событий. Но я постарался унять разыгравшееся воображение. Во-первых, любые интимные отношения с иностранцами для меня могли означать в лучшем случае конец карьеры. Конечно, если это станет достоянием гласности. Во-вторых, Аданешь, при всей ее открытости, показалась мне девушкой, если не пуританского воспитания, то, по крайней мере, осторожной и рассудительной. Так что вряд ли можно было рассчитывать на что-нибудь пикантное.
— А почему у вас отобрали удостоверение? — все же поинтересовался я.
— Видимо, потому что эта операция носит неофициальный характер.
— Ну да. Я ведь здесь тоже неофициально, — пробормотал я. — И какой у нас теперь план?
— Летим в Асмару, столицу провинции Эритрея. Там у нас есть осведомитель. Думаю, он сможет предоставить нам кое-какую информацию. Но следующий рейс только утром. Надо хорошенько отдохнуть. Вставать придется рано. Мне еще нужно кое-что прихватить из дома.
Мы провели вечер за бутылкой вина и легкими закусками, купленными еще перед поездкой на озеро Лангано, а ближе к двенадцати отправились спать. Я по-джентельменски уступил Аданешь место в спальне, а сам устроился в гостиной.
Глава 4
Мозг уже проснулся, а глаза все никак не хотели. Наконец, с трудом удалось приоткрыть тяжелые веки. Составленные вместе кресла, из которых я соорудил свое ложе, разъехались, и моя пятая точка оказалась на полу. Простыня скрутилась в плотный жгут и удавом обмоталась вокруг тела — видимо, спал я не очень спокойно.
Стараясь не шуметь, я кое-как встал и отправился на кухню ставить чайник. Немного поприседав и отжавшись двадцать раз от пола, я заперся в ванной. Не могу без душа по утрам! После армии, где полноценно помыться можно было только один раз в неделю, я месяца два принимал душ дважды в день: утром и вечером. Со временем это вошло в привычку.
Завершив водные процедуры, обмотал полотенце вокруг пояса и, причесавшись, пошел на кухню. Каково же было мое удивление, когда я увидел там Аданешь, сидевшую за столиком и намазывающую масло на ароматную булочку.
— Вы уже встали? — спросил я, немного растерявшись.
— Уже давно, даже успела съездить домой за вещами и забежать в пекарню за свежими булочками. Хотите? — Она кивнула на серый бумажный пакет.
— Не откажусь, — сказал я и вдруг почувствовал, что полотенце начинает предательски сползать с бедер. — Одну минуточку!
Придерживая полотенце, я побежал в комнату.
Было восемь утра, когда мы позавтракали и, сложив все необходимое в небольшие дорожные сумки, купленные накануне на рынке, вышли из подъезда. Народу на улице почти не было. Несмотря на будни, люди не торопились на службу. Рабочий день начинался, как правило, в девять, но даже до самой дальней точки Аддис-Абебы можно было добраться меньше, чем за полчаса. На машине, конечно. А район, в котором я временно поселился, был явно элитным, и вряд ли кто-то из проживающих в окрестных домах добирался до работы пешком или на городском транспорте.
Мы мчались в аэропорт на бешеной скорости. Я по старой привычке пытался запомнить дорогу, но это было непросто. Конечно, моя фотографическая память запечатлевала площади, перекрестки, улицы и даже их названия, если удавалось прочесть: надписи латинскими буквами были мелкие, гораздо меньше крупной амхарской вязи. Амхарский, или амаринья, язык, на котором говорит эта часть Эфиопии. Аданешь рассказала, что в каждой провинции свой язык и даже перечислила их, но я, как ни старался, запомнил только два названия: амаринья, местный, и тигринья — язык провинции, куда мы направлялись.
— Аданешь, а мы не слишком быстро едем? — спросил я с опаской.
— Я ведь дала вам поспать подольше, — ответила она, — теперь нужно торопиться.
— А если нас оштрафуют за превышение скорости?
— Не оштрафуют, — уверенно ответила Аданешь. — В Эфиопии нет ограничения скорости. Каждый сам себя ограничивает, если хочет. А вам разве страшно?
— Мне? Нисколько.
Я откинулся на спинку сиденья и постарался принять как можно более непринужденный вид. Но мне действительно было страшно. Конечно, это не вчерашние сто восемьдесят, а всего лишь какие-то сто двадцать, но ведь это — по городу. В Аддис-Абебе, а тем более в те годы, движение даже по утрам, в час пик, было более чем умеренное. Но это не слишком успокаивало, тем более что редкие, но от этого не менее бестолковые пешеходы и велосипедисты так и лезли под колеса.
Бросив машину на стоянке возле аэропорта, мы побежали на регистрацию. Вещей у нас было немного — на каждого по дорожной сумке. У меня, правда, был с собой еще кофр — мой реквизит журналиста с игрушками от Самоделкина. Повсюду расхаживали патрули, вооруженные маленькими американскими автоматиками М3. Вообще-то, если быть точным, этот вид оружия называется «пистолет-пулемет», но у нас в обиходе таким сложным словосочетанием не пользуются. Все что строчит — либо пулемет, если большой, либо автомат, если маленький. Что касается М3, то эта игрушка на вид совершенно несерьезная, я как-то слышал, что ее еще называют «шприц-масленка», а по мне так вообще — клизма. Но в ближнем бою, говорят, очень эффективное оружие. Офицер на контроле долго и придирчиво разглядывал мою кинокамеру, вертя ее в руках, даже пару раз встряхнул, чем чуть было не вверг меня в шок — я ведь помнил о том, что скрывается внутри этого устройства. В конце концов, не обнаружив ничего подозрительного, он пропустил нас.
Через полчаса мы уже сидели в «Боинге-707» Эфиопских авиалиний. Самолет медленно вырулил на взлетную полосу и, легко разогнавшись, взмыл в небо. Симпатичные стюардессы стали разносить напитки и завтрак. Хотя меня, признаться, затянутые в тугие зеленые костюмчики стройные тела бортпроводниц интересовали куда больше, чем еда.
Полет длился чуть более часа, расстояние до Асмары всего девятьсот километров. Погода в столице Эритреи стояла замечательная, было тепло и безветренно.
Мы взяли такси и отправились в гостиницу «Хилтон». Она располагалась в тихом районе города, в окружении великолепных садов. Портье, худощавый парень в малиновой униформе, оценивающе посмотрел на нас, взял документы и попросил заполнить гостевые карты. Узнав, что нам нужно два отдельных номера, он удивленно вскинул брови — видимо поначалу решил, что мы путешествующая влюбленная пара, — сделал какие-то записи в журнале и бросил на стойку два ключа с увесистыми, похожими на грушу, деревянными брелоками.
Бесшумный лифт поднял нас на четвертый этаж, и мы разошлись в разные стороны, поскольку наши номера находились в противоположных концах коридора. Я распахнул массивную, темного цвета, дверь и шагнул внутрь. Посреди просторной комнаты стояли две внушительных размеров двуспальные кровати. Напротив, у стены — комод, а рядом с ним письменный стол и стул. У окна — журнальный столик и два кресла. Ванная комната, отделанная нежно-розовым кафелем, тоже поражала своими размерами, в ней легко уместились бы две мои московские кухни. Здесь было и мыло, и шампунь в маленьком пузырьке, и даже шапочка для душа — неотъемлемые атрибуты гостиничного номера высокого класса.
В общем, здесь было все, что нужно для уставшего путешественника, кем бы этот путешественник ни был. Все, кроме телефона, что, в общем-то, не удивительно — слишком уж это большая роскошь для африканской гостиницы начала семидесятых, даже такой как «Хилтон».
«Черт побери! — подумал я. — Неужели в таком шикарном номере мне суждено провести всю ночь одному?»
Повздыхав, я бросил сумку на кровать и разделся. Через пятнадцать минут я обещал зайти за Аданешь, поэтому времени на раскачку у меня не было, и я поспешил нырнуть в душ. Стоя под горячей струей, я сосредоточенно мылил голову и пытался сообразить, что нам делать дальше. Аданешь упоминала про некоего осведомителя. Допустим, он подскажет, как найти Берхану. И что дальше? Попремся прямо к этому кофейному королю? Здрасьте, мы тут одну русскую девочку ищем, не хотите ли нам ее вернуть? Чушь какая-то! Он нас просто пошлет куда подальше или, того хуже, попросту пристрелит, «и никто не узнает, где могилка моя». А может, Берхану вообще тут ни при чем. Что тогда? Фу! У себя дома я легко разбирался в любых ситуациях. Во-первых, у нас нет никаких королей, в том числе, кофейных, и, тем более, работорговцев. А во-вторых, у нас как-то все проще… Да, вся надежда на Аданешь. Она, по всему видно, дамочка отчаянная, с характером, и дело свое знает неплохо. Что ж, придется положиться на ее инстинкт и интуицию. Это, пожалуй, будет самым благоразумным решением.
В назначенное время я постучал в комнату Аданешь. По всей видимости, она ждала меня, потому что открыла сразу.
— Едем? — спросил я.
— Да.
Я был налегке, если не считать неизменный кофр, Аданешь взяла с собой только маленькую дамскую сумочку. Мы спустились в холл и подошли к стойке проката автомобилей. Аданешь посоветовала взять неприметный «Фиат»-124, каких сотни раскатывали по городу. К слову сказать, это была как раз та самая машина, которая стала прототипом наших «Жигулей». Я не возражал, и через десять минут мы уже сели в довольно потрепанный, но чистенький автомобиль белого цвета, который подогнал к парадному подъезду услужливый клерк прокатной компании. Право сесть за руль я предоставил Аданешь, которая более-менее знала город. Машина, несмотря на зачуханный вид, резво катила по улицам Асмары, а я любовался окрестностями и не переставал удивляться пестроте стилей, порой совершенно не совместимых, но каким-то образом легко уживающихся в этом городе. Эфиопия — государство множества религий. Но в провинции Эритрея, а в те годы это была именно провинция, а не отдельное государство, которым она стала много лет спустя, — это особенно бросалось в глаза. Здесь, в Асмаре, столице Эритреи, православный храм соседствует с мечетью, католический монастырь располагается на одной улице с синагогой и лютеранской церковью. Я уже не говорю о методистах, адвентистах и прочих «истах».