Хватая воздух пересохшим ртом, Макс добрался до чахлых зарослей на краю поля. Палатку надо было поскорее спрятать, пока владелец не хватился пропажи, пока не подняли вертолёты и собранная дружина народного ополчения с факелами и вилами не начала прочёсывать окрестности Щебетовки. Мошенник совсем потерял голову. Выбрав островок кизила погуще, он принялся руками раскапывать палую листву. Уложил в рытвину добычу, кое-как утрамбовал, завалил лесным мусором. Отошёл, осмотрел. Палатки видно не было, а, если специально не вглядываться, то кучка листьев в глаза не бросалась. "Найти бы потом, - Макс обвязал ветку носовым платком. - Вот так нормально."
Он поленился возвращаться прежним путём, двинулся к шоссе прямо через виноградник. Продрался через дебри полосы отчуждения и выбрался на дорогу. Стемнело. До родного курятника оставалось семь километров пешего хода.
Глава Седьмая,
в которой Валентин Валентинович оказывается лицом к лицу со своими страхами, а длинные руки кровавой гэбни щупают его за влажное вымя.
Продрых Макс аж до полудня.
"Ушатали сивку крутые горки," - подумал он, взглянув на часы. За окном полыхал ослепительный южный день - отрада курортника и проклятье работяг.
Подругу Макс разыскал во дворе. Майя устроилась под навесом, увитым мелколистным техническим виноградом, и читала боевик в потрёпанной обложке.
- Сделай поесть, а я пока ополоснусь, - Макс плюхнулся на скамейку напротив, - Доброе утро, дорогая!
- Воды нет, - обрадовала Майя. - Не завезли. Доброе утро, милый. Будешь яичницу с помидорами? Всё равно больше ничего нет.
"Надо обустраивать лагерь и сваливать отсюда, - Макс мрачно обозрел убогие постройки. - Чем ютиться без воды в лачуге, лучше жить бесплатно в палатке, тем более, что она у нас есть. Сегодня же начнём работу."
Он прикинул, сколько живёт у Тамары Ивановны. Получалось, восьмой день. Уплачено было за десять, оставалось двое суток на бивуачное строительство. "Вода, - подумал Макс. - Надо решить проблему воды. Не таскать же в бутылях из-под минералки. Нужна канистра, по возможности, не железная и чистая." Макс долго ломал голову, где бы стянуть подходящую ёмкость, пока не додумался до вполне новаторского решения.
- Жизнь не стоит на месте, - сообщил он Майе, через силу заталкивая в себя скворчащий завтрак. - У нас появилось всё необходимое для настоящего приключения в копях царя Соломона: поклажа туристов, в которой мы так и не разобрались, палатка, в которую, надеюсь, уместимся вдвоём, и банда археологов-конкурентов, рыскающая в опасной близости от клада.
- Прекрасно, милый! - Майя участливо распахнула глаза и, казалось, заглянула в самую душу, растопив задубевшее от невзгод сердце Макса. - Только от одних конкурентов избавились, как тут же появились другие. Ты не ошибся, Никитин? Может, перегрелся? Вчера пришёл совсем варёный…
Макс понял, что его жестоко обманули в лучших чувствах.
- Не ошибся, - буркнул он. - Я отлично слышал, как их жирный предводитель втирал насчёт пещеры Лейхтвейса массандровского разлива. Про массандровский разлив я хорошо помню. К тому же, ради чего они там ошивались? Нет, эти козлы по нашу душу.
- Что ты предлагаешь делать?
- Строить лагерь, пока нас из курятника не попёрли, - Макс очистил сковородку и решил, что до вечера ему хватит. - Запасать еду и воду. Потом искать. Я уверен, что конкуренты шарятся наобум, тогда как у нас есть точная карта. Пусть ходят. При случае шуганём их.
- Верю в тебя, мой рыцарь, - проворковала Майя.
- Тогда собирайся в поход.
Завернули в продмаг. Купили минералки, печенья и палку мумифицированной колбасы, которая не портится на жаре, а делается только крепче. При необходимости, колбасой можно было обороняться. Для этого на её хвостиках имелись капроновые петельки. В них следовало просовывать запястье, как в сабельный темляк, чтобы при сильном ударе колбаса не вылетала из рук.
Тут же на площади возле магазина запрыгнули в автобус и сошли в Щебетовке. После недолгих поисков, пользуясь указаниями Майи, Макс обнаружил магазин хозяйственных товаров. За время фланирования по посёлку с целью отвлечения внимания конкурентов, подруга выяснила расположение всех торговых точек и прочих достопримечательностей. Магазин порадовал ассортиментом пластиковых канистр. Бывший писарь не без удивления узрел и такую, в которой Юра с подчинёнными таскали бензин со склада ГСМ. Должно быть, модель пользовалась хорошим спросом, если её исправно выпускали целых пятнадцать лет.
- Тач-даун! - сказал Макс, когда они покинули магазин, ничего не купив. - Вопрос водоснабжения решён. Вернусь с пустым рюкзаком, возьму канистру и наполню где-нибудь. При разумном расходовании воды хватит дня на три.
- Можно было сейчас взять, - предложила Майя.
- Не в руках же тащить, замучаемся, - Макс окинул снисходительным взглядом подругу, которую недомогание лишило остатков разума. - Ты как сама-то, идти сможешь?
- Всё нормально, - сказала Майя.
Словно в знак расположения судьбы, из-под крыши магазина сорвалось и разбилось неподалёку от них об асфальт гнездо ласточки.
- Их едят, - сообщил Макс.
- Как едят?
- Варят и едят в виде супа.
- В виде супа?
- И дорого стоит, потому что ласточкино гнездо трудно добыть, а у нас они к ногам падают. Я думаю, что это знамение.
- Какое знамение?
- Что такое ласточкино гнездо? - окрылённый наитием спросил Макс, чтобы воодушевить подругу, и сам же ответил: - Нечто потаённое, скрывающее в себе ценное. А тут оно сделалось доступным и разрушилось. Это значит, что мы найдём пещеру и развалим её хрупкую ограду.
- Гнездо было пустое, - заметил Майя, она даже потянула спутника к магазину, чтобы рассмотреть получше. - В нём только пёрышки и старая засохшая скорлупа.
- А ты хотела, чтобы в гнезде сидели птенчики? - нашёлся Макс. - Чтобы оно было жилое ради ясного и исчерпывающего истолкования, но при этом пострадали невинные существа? Нет, дорогая, судьба милостива. Она указывает на то, что при раскопке пещеры жертв не будет. Да и потом тоже.
Оплетала вскружил подруге голову, и Майя поплелась в страну заблуждений, не будучи в силах оспорить столь неочевидные доводы. Однако у самого Макса пессимистичное толкование насчёт пёрышков и старой засохшей скорлупы прочно засело в мозгу.
По пути они купили три большие банки говяжьей тушёнки, набив битком котомку. Макс вывел спутницу овечьей тропой на виноградник. Там уже копошились работяги. Их обогнули по дальнему краю поля: чтобы не отсвечивать, да и к палатке поближе.
- Здорово будет, если её скоммуниздили, - жизнерадостно заявил Макс, когда они подошли к дереву с платочком.
- Вор у вора… - пробормотала Майя.
Макс залез в кизиловый островок, раскопал тюк и продемонстрировал подруге.
- Смотри на мир веселей! - он выбрался из зарослей и забросил палатку на плечо. - Здесь такие славные места. Можно ранцевый ядерный фугас в тайнике оставить и никто его не тронет. Забирай, минируй себе на здоровье и взрывай стратегические объекты.
Майя как-то странно на него покосилась.
- Ты дичаешь, Никитин.
- Бытие определяет сознание, - нашёлся Макс. - Полазай тут с моё, и ты одичаешь. Впрочем, тебе это ещё предстоит, голубушка!
Полями виноградными добрались до объездной дороги. После пашни топать по окаменевшей глине было сплошное удовольствие. Майя приободрилась.
- Знаешь, о чём я думаю? - спросила она.
- О чём?
- О том, что на море мы съездили не зря.
- Ты это к чему?
- Представляешь, вернёмся мы в Питер, наступит гнилая зима, темнота, холод, слякоть, а у нас есть, о чём вспомнить.
- Возьми на память о лете, - Макс подобрал дохлого жука-оленя величиной с палец, сдул пыль, протянул Майе.
Этих жуков, оленей и носорогов, много валялось под ногами. Утонувших в весеннем потопе, их вынесло на дорогу, где они застыли, неподвижные, радужные и никому не нужные. Макс принялся собирать самых чистых и передавать подруге, пока не накопилась целая пригоршня.
- Куда их теперь? - смеялась Майя.
- Высыпь себе за пазуху, - посоветовал Макс. - "Девять с половиной недель" тихо курят в сторонке.
- Давай лучше тебе высыпем! - предложила Майя и попыталась реализовать замысел, но Макс уворачивался и жуки не достигали цели.
С весёлой спутницей глиняная дорога показалась вдвое короче. Даже спрятанный в зарослях рюкзак отыскался почти сразу и нести его в гору было легко. Тючок с палаткой Макс приторочил поверх клапана, отобрал у Майи котомку, которую та порывалась тащить, и повесил на шею.
- Для баланса, - заявил он.
- Сердце кровью обливается, - посочувствовала Майя.
- Сердце не камень, от жалости не треснет, - цинично заявил Макс.
- Читаешь мысли, Никитин?
Макс мужественно расправил плечи и ускорил шаг, но метров через тридцать гравитация взяла своё, а, когда начались заросли, окончательно сдулся. До площадки, впрочем, добрались коротким путём, навык ориентирования постепенно развивался.
- Как место, нравится? - чтобы скинуть рюкзак, им пришлось потесниться.
- Мы на эту полянку всегда будем так залезать?
- Мы будем здесь жить, - объявил Макс, - а карабкаться станем по горам вон там и вон там, - обозначил он склоны, намеченные для исследования.
Майя только выпятила нижнюю губу и обречённым выдохом сдула прилипшую ко лбу чёлку.
На площадке нашлось место не только для палатки, но и для примуса. Правда, лазать по ней пришлось на четвереньках и вставать в зарослях, зато кислотно-жёлтую ткань не было видно ни с дороги, ни с вершины горы.
Наладив жильё, Макс принялся за рюкзак, разобрать который всё никак не доходили руки. Примус он сразу выгрузил и теперь, затащив в палатку поклажу, приступил к досмотру. В ухо дышала Майя, ей тоже было интересно.
- Надеюсь, в шмотках не окажется свёртка с анчоусной селёдкой, - сострил Макс. - Или мешка взопревшего французского сыра, столь же дорогого, сколь и пахучего.
- Нет там ничего съедобного, - Майя посопела, принюхиваясь.
Действительно, ничего подобного в недрах не таилось. Зато было много всякого полезного и не очень. Первым делом под руку попался пакет с трусами, который Макс тут же брезгливо выбросил наружу. За трусняком последовало банное полотенце, тапочки и рубашки.
- А где же посуда? Ложки, вилки? - недоумённо спросила Макс.
- В другом рюкзаке лежали или первым делом выгрузили.
- А примус оставили? Нет, так не бывает.
Столовых приборов не нашлось, зато отыскался диодный фонарь и здоровенный нож страшенного вида, с гардой, клинком сантиметров двадцать, хищно сведённым "щучкой", и глубокими долами, которые в народе принято называть кровостоком.
- Зэки делали, до перестройки ещё, - заключил Макс, ни на чём свои выводы не основывая, главным образом, для придания себе авторитета.
- Для чего им такой?
- По хозяйству, хлеб удобно резать, мясо на шашлык, вон лезвие какое длинное, - Макс был равнодушен к холодному оружию, но тут обрадовался. - От гопников обороняться…
- Какие в Крыму гопники?
- Ну, если ночью в Лисьей бухте обкурившиеся хиппи полезут с грязными намерениями, тоже хорошего мало.
- Думаешь, бывает такое? Хиппи, они беззлобные.
- Беззлобные они… - проворчал Макс. - Ты видела Лисью бухту? Превратили её в какой-то рассадник свободы нравов. А где свобода нравов, там наркотики, секс и насилие. А где секс и насилие, там СПИД, триппер, хламидомонады, мидихлорианы и бледные спирохеты. Прямо кишмя кишат. За сезон можно подцепить весь букет, если без конца шабить ганджубас и не давать отпора нудистам.
Майя пропустила высокоморальные рассуждения мимо ушей и сосредоточилась на насущном.
- Смотри, ветровка, - вытянула она застиранную энцефалитку поносного цвета.
- Бери-бери, ночью задубеешь, - Макс вытащил байковое одеяло, проложенное вдоль внутренней стенки. - Тоже в дело пойдёт. Теперь нам есть, чем накрыться, - он отстегнул от боковины рулон пенки, - На коврик ляжешь ты, а я рядом.
- А ты как же? Жёстко ведь на камнях.
- А я шмоток под себя нагребу. Не впервой спать на газетах.
***Спать на газетах Максу действительно было не привыкать. Во времена активной разъездной работы это иногда приходилось делать. В октябре 1994 года, после "чёрного вторника", наступил период, когда в крупных городах денег на руках лохов не осталось, зато в провинции бережливые обыватели не рисковали валютой и почти не пострадали. В те дни оголодавший Макс начал, подобно Энди Таккеру, считать оскорблением своей профессиональной чести каждый чужой доллар, если не мог воспринять его как добычу. Макс охотно принимал вызовы, которые бросали ему, сами того не подозревая, неосторожные провинциалы. В жителях районных и областных центров ещё буйствовала первобытная дурость, доставшаяся по наследству от деревенских предков. Объегоривать их на последний доллар не составляло труда, достаточно было приноровиться к особенностям провинциального менталитета. Макс бойко торговал ценными бумагами всех сортов. Фальшивые ваучеры, просроченные облигации государственного займа СССР и даже отпечатанные на цветном принтере акции МММ - всё шло в дело и охотно приобреталось жадными до халявы мещанами. Дорожный чемоданчик, в котором Макс возил отглаженный костюм и смену белья (брезентовой котомки у него тогда не имелось) был битком набит пачками расписной бумаги. Домашних запасов хватало на покрытие области величиной с Францию, пока не случился неприятный казус: чемоданчик украли. Однажды, проснувшись в поезде, мошенник обнаружил, что остался без багажа и надёжных перспектив заработать на обратный билет. Самое досадное, он лишился респектабельной одежды. Хранимый в чемоданчике костюм-двойка был дорогой, но не броский, чтобы не выглядеть в нём как полных жох. Макс остался, в чём спал - в спортивных штанах и футболке, хорошо, что куртка и туфли уцелели. В таком полубандитском прикиде он сошёл на мухосранском вокзале, лёгкий и свободный, как ветер.
Впервые за плутовскую карьеру он чувствовал себя ничем не обременённым, ни багажом, на условностями поведения, которые налагал представительный внешний вид. В кармане лежали ключи, носовой платок, паспорт на чужое имя и немного наличности. Делать аварийный запас финансовых средств Макс считал ниже своего достоинства. Он полагал, что деньги лежат повсюду, надо только не полениться их поднять.
Догадываясь, что выглядит стрёмно, и не желая быть принятым за гастролёра, заехавшего покуситься на имущество обывателей, Макс сквозанул с перрона, укрывшись в толпе от глаз вокзальных ментов. Шагая по обсаженным липами тенистым улочкам, он почти не встречал автомобильного движения. По проезжей части можно было ходить, как по тротуару. "Садок с сонной рыбёшкой, - думал жулик. - Только на что вас ловить без наживки?"
Макс прикинул, что наживкой может служить он сам. В конце концов, чем он хуже Остапа Бендера! Кем был герой "Двенадцати стульев", когда пришёл в Старгород со стороны деревни Чмаровки? Двадцативосьмилетним босяком, который говорит ироническим тихим голосом. Остап являлся босяком в самом прямом смысле, потому что носков под штиблетами у него не было. Голодранец без рода, без племени, который из своей биографии сообщал только, что его папа турецко-подданный. У него не имелось ни денег, ни ключей от квартиры, где деньги лежат; самой квартиры тоже не было. В Старгороде Остапу довольно было приткнуться в дворницкой и поразмыслить о краже на доверии, либо сомнительном проекте распространения ненаписанной картины, который может удастся, а может и нет. При этом вариант с многоженством привлекал своим мягким сроком наказания. Вот и весь простор для работы мелкого мошенника.
Макс не раз воображал себя великим комбинатором, но до мозга костей креатуры Ильфа и Петрова дошёл только, когда сам оказался босяком. Впрочем, носки у него были. Не было приличного костюма, без которого Остап Бендер считал невозможным начать карьеру многоженца.