Глава Седьмая,
в которой голубой вагон оказывается зелёным, а его пассажиры доверчивыми и щедрыми.
Толчея на перроне навеяла Максу философские мысли о преходящести рода людского. Пассажиры, встречающие, провожающие, воры, бомжи, цыгане, грузчики - все спешили по своим делам, торопясь управиться без последствий. Все они казались песчинками, которые волны железнодорожного расписания гоняют по твердыне вокзала. Подобно вмурованным в берег возле валунов кускам матёрого мусора, недвижно стояли под защитой столбов и киосков наряды транспортной милиции, обтекаемые смрадной массой пассажиропотока.
С неохотой признав себя песчинкой, одной из многих, Макс внедрился в толпу. Правый бок оттягивала туго набитая светло-серая брезентовая котомка, в левой руке он пёр тяжёлую сумку. Вроде старались не обременять себя багажом, но на двоих набралось прилично. В правой руке противно шуршал увесистый полиэтиленовый пакет с двухлитровой баклажкой газировки, таким же баттлом пива и свёртком с бутербродами. По пути к вагону Макс пару раз обернулся: где там Майя? Энергичная подруга следовала на некотором расстоянии, с любопытствующим выражением лица. Ей тоже была не слишком приятна эта суета, не сули она прибыльных мелочей в момент столкновения с будущими попутчиками.
Заглядевшись на спутницу, Макс чудом избежал таранящего удара невесть откуда возникшим древним дерматиновым чемоданом с потемневшими медными уголками. Для защиты от ветхости и крадунов чемодан был крепко связан верёвкой. За верёвочные петли держались два рыхлых гражданина среднего возраста с овечьими лицами сотрудников бюджетного НИИ, называемые в народе попросту "ботаниками".
- Как это мы промахнулись… - пропыхтел низенький толстячок, обращаясь к своему долговязому коллеге с овальным вологодским лицом, заросшим геологической бородкой. - Мимо нашего вагона…
Тут на пути "ботаников" возникла вросшая в платформу семейка, и Макс понял, что столкновения избежать не удастся. Он успел лишь немного уклониться в сторону, и только это обстоятельство не позволило раскатать его тяжеленным чемоданом по заплёванному асфальту перрона.
- Хых!… - Научные сотрудники разом остановились и с видимым удовольствием опустили груз.
- Здорово, земляки, - машинально выпалил растерявшийся Макс.
- И вам здрастье, - кивнул зацепивший Макса плечом толстяк.
Его очки в широкой пластмассовой оправе сползли со вспотевшего носа, и толстячок поправил их свободной от чемодана рукой. Тотчас же перекинутая через плечо сумка толкнула "ботаника" в бок, и он ойкнул: что-то твёрдое и продолговатое, стоящее в сумке, остро тыркнуло его под заросшие жиром рёбра.
- Извините, - сообразил бородач. От него попахивало дешёвым "Цинандали" колпинского разлива, и Макс невольно скривил губы, в жару подобное амбре вызывало тошноту.
- Ерунда, - сказал Макс.
- Ну что, Володя, взяли? - толстячок потянул верёвочную петлю, его бородатый коллега также впрягся в ярмо.
Посчитав конфликт исчерпанным, "ботаники" с чемоданищем на удивление изящно юркнули в свой купейный вагон, и Макс взглянул на номер: десятый, сразу за вагоном-рестораном.
- Никитин! - крикнули сзади, и Макс не сразу понял, что это зовёт его Майя. Он обернулся. - Какой у нас вагон?
На билете значилось "15К", и до него надо было ещё переть и переть. Снаружи поезд "Петербург-Севастополь" выглядел угрюмым и тесным как тюрьма. Макс даже махнул рукой, мол, ещё потолчёмся снаружи. Он сгрузил вещи у ног проводницы, наивной, молдавского вида чернявой девушки, и вытащил из кармана паспорт с билетом. Нырять во чрево железнодорожного состава решительно не хотелось. Вагон был гнетущим и грязно-зелёным, а вовсе не голубым и уютным, как обещали в доброй детской песенке. Да и вместо "Катится, катится, голубой вагон" из дверного проёма доносилось негромкое "Я на тебе, как на войне", заглушаемое гомоном вокзала. Макс, который не был в Крыму уже пятнадцать лет и никогда на этом поезде не ездил, напоследок глубоко вдохнул вольного воздуха и несмело шагнул в тамбур.
Внутри вагон оказался не таким мрачным, как представлялось с платформы. Добровольно предав себя в объятия всемогущего МПС, Макс оказался в его автономной, изолированной от внешнего мира реальности. Расталкивая сумкой провожающих, Макс протиснулся между туалетом и титаном и устремился по коридору, приглядываясь к табличкам с номерами мест.
- Никитин, нам сюда! - окликнула Майя.
Вовремя сориентировавшись, Макс ввалился в купе, где за столиком сидел маленький седой старичок и подтянутый усатый гражданин напротив.
- Добрый день, - первым делом приветствовал Макс своих попутчиков.
- Здравствуйте, - выглянула из-за его плеча Майя.
При виде молоденькой барышни пассажиры немедленно заулыбались. Старичок оживился и притиснулся к окну, приглашая молодёжь присесть рядом. Усатый гражданин любезно привстал, позволив Максу убрать сумку в дорожный рундук. Свою брезентовую котомку с необходимыми в пути вещами Макс забросил на верхнюю полку, а газировку и пиво водрузил на стол.
Завязался непринуждённый разговор. Старичок оказался генералом, ехавшим на слёт ветеранов в Курск, усатый гражданин - военным врачом-афганцем, который хоть к тусовке фронтовиков не принадлежал, но выходил там же.
Поезд тронулся. Медленно поехали назад провожающие вместе с перроном, вокзальные столбы и заборы сменились пустошью полосы отчуждения, состав набрал ход. Пассажиры, совершив привычные МПСовские ритуалы, погрузились в обычную маетную дорожную скуку, щедро настоянную на летней жажде. Макс и Майя залезли на свои полки, провалялись там с час. Наконец, божество МПС взяло своё. Майя вытащила из рукава изящный женский кошелёчек и, озабоченно заглянув в него, перевела хитрый взгляд на Макса:
- Молодой человек угостит девушку мороженым?
- Может, сперва что-нибудь перекусим? - спросил Макс.
К вагону-ресторану они добирались по аккомпанемент изысканного набора песенок, что транслировало радио Октябрьской железной дороги. В этом компоте Таня Буланова соседствовала с Земфирой, а "Спи, мой мальчик маленький" сменялся трагичной "Я убью тебя, лодочник". И дверь поездной забегаловки Макс раскрыл в том состоянии, когда ирония сплавлена с предвкушением вдохновения. Оказалось, здесь и впрямь было от чего вдохновиться.
За первым же с краю столиком уже весьма неплохо сидели те самые "ботаники", очкастый и бородатый, что тащили по перрону чемодан. Вырвавшиеся из тесных объятий семьи и рабочего коллектива сотрудники времени зря не теряли и уже успели изрядно набраться, чему Макс, оценивший этот рекордно короткий срок, даже позавидовал. "Ботаники" говорили о чём-то, одним им понятном и известном, уже с довольно нечленораздельной дикцией, и то и дело подкрепляли свои аргументы очередным опрокидыванием рюмок в пышущие перегаром пасти. Макс не растерялся и подвалил к их столику:
- Ну, вы даёте, земляки! Куда пропали-то? Ищу вас, ищу.
- …Потому что нам-то на горбу всю эту хрень тащить! - толстячок, продолжая убедительно доказывать какие-то смутные постулаты своему бородатому коллеге, осоловело глядел перед собой, видимо, с трудом отделяя пространство от времени. Он даже не повернулся в сторону Макса, лишь кивнув, словно говоря: "Какие проблемы, старик, конечно!" Бородатый же упёрся глазами в салат: вилка в свободной от рюмки его руке повиновалась нехотя, и "ботаник" прилагал немалые усилия, чтобы зацепить ломоть огурца, предательски скользившего по растительному маслу.
- Мы присядем, а то так пить хочется, что даже перекусить негде, - ушлая парочка непринуждённо подсела к их столику.
- А-а, привет, - наконец отреагировал рыхлый бородач, которого, как Макс понял по обрывку перронного разговора, звали Володей.
- Чё будем брать, водку будем пить?
- Бу… будем! - решительно заявил Володя, постучав вилкой по недобитой поллитровке, в которой, впрочем, оставалось совсем на донышке. При этом он не отрывал глаз от салата. Закончив звенеть, "ботаник" возобновил борьбу с кружочком огурца.
Макс вскинул голову с таким уверенным видом, что к ним сразу подлетела официантка.
- Нам ещё одну водки, два салата, четыре пива и потом даме кофе и мороженое, - распорядился Макс.
- Вам вместе считать? - осведомилась официантка.
Навар с ужратых в дупель пассажиров был её традиционным кормом. Великодушный Макс выразил на лице готовность поделиться. Официантка правильно его поняла и не стала чинить препятствия. Она одна, а клиентов вон сколько. Лучше взять немножко здесь, чем тратить силы, гоняя конкурентов со своего поля.
- Вместе.
Пока он заказывал, научные сотрудники умолкли. По жаре и духоте их развезло; теперь "ботаники" пробовали напрячь свои телячьи мозги, что получалось с заметным трудом. Однако попытки оказались тщетными, и коллеги принялись за свои салаты. Падать фэйсами в них научные сотрудники считали делом преждевременным.
- Один мой приятель в Костроме имел привычку так упиваться, что не мог отличить телескоп от микроскопа. Впрочем, это не помешало ему успешно защитить диплом, - бодро сказал Макс, чтобы, главным образом, рассмешить Майю. Самим "ботаникам" можно было мочиться в ухо, они вряд ли бы заметили.
Молодые люди, не торопясь, со вкусом принялись за трапезу. Поддерживая дружеское общение, Макс изредка чокался с "ботаниками" рюмкой и не забывал подливать им ещё. Сам он пил только пиво. Когда настало время десерта, и Майя принялась сооружать из кофе с мороженым глиссе, состояние научных сотрудников вполне описывалось красивым и не совсем понятным выражением "упиться до положения риз". Володя что-то невнятно бормотал в тарелку, а толстячок замер и остекленел.
- Счёт, пожалуйста, - известил Макс официантку. Уходить, не расплатившись, он находил нечистой игрой.
Разбитная официантка положила на стол красивую кожаную папку. В папке был счёт. Макс с благостным видом кивнул. Когда официантка отошла, он зацепил за рукав сидящего рядом Володю.
- Тут счёт принесли, - напомнил он.
- М-м-м… - неопределённо пробормотал "ботаник". Он сосредоточенно жевал свой салат, ломтики капусты торчали изо рта и раскачивались, как щупальца.
- Володя, счёт надо оплатить. Слышишь?
- Счёт? Ага… - вяло кивнул "ботаник" и полез во внутренний карман. Из пиджака он выудил пухлый лопатник, раскрыл и принялся бесцельно перебирать пальцами купюры. Денег было много. Очевидно, начальство на удивление щедро снабдило командировочными.
- Давай помогу, - взял на себя инициативу Макс, раскрыл кожаную папку со счётом, вытащил из бумажника добрые три четверти пачки, бросил в папку и закрыл. - Не мелочись, дадим на чай как следует, верно?
- Естесссс!… - расщедрился Володя.
- И ещё водочки закажем, - поддержал Макс.
"Ботаник" кивнул и опять сосредоточенно зашевелил щупальцами. Макс передвинул папку на край стола, вытащил пачку денег и отломил себе львиную долю, оставив на оплату счёта, новый пузырь плюс чаевые.
- Здесь вам и водки ещё одну принесите, - с достоинством сказал Макс угодливо улыбающейся официантке.
Майя прикончила глиссе, Макс налил "ботаникам" свежую порцию.
- Давайте, господа, чтоб не последняя! - провозгласил он, поднимая свою целёхонькую рюмку.
Красноречивый жест сподвиг на проявление активности даже впавшего в коматоз толстячка. "Ботаники" синхронно вскинули рюмки, чокнулись, выпили и немедленно полирнули пивом, при этом Володя неопределённо прочертил в воздухе пальцами некую линию, которую вряд ли можно было бы назвать прямой или параболой.
- До новых встреч! - Макс похлопал по плечу Володю, но тот не отреагировал.
- Люблю наш народ, - поделился Макс впечатлением уже в тамбуре. - Пьют как заведённые.
- Мне они тоже показались механическими чудовищами, - вздохнула Майя. - Знаешь, был такой шахматный автомат из шестерёнок, я где-то читала…
- А-а, "Турок", - припомнил Макс. - Но это чистая разводка была: внутри безногий чувак сидел, который в шахматы умел играть, а всякие пружинки только для вида.
- И тут обманули, - с притворной грустью покачала головой Майя. - Никому верить нельзя! И что тут делать бедной девушке?
- Навыки совершенствовать, - ответил Макс, открывая вагонную дверь и пропуская вперёд Майю.
Голоса, раздававшиеся из среднего купе вагона номер 12, заставили Макса, пребывавшего после встречи с "ботаниками" в расслабленном состоянии, подобно наевшемуся сметаны коту, вновь сосредоточиться.
- Ну ты, дед, и даёшь! - голос принадлежал молодому, но уже вкусившему роскоши человеку, давно перешедшему из разряда простых граждан в разряд господ. - У тебя память ва-щще компьютерная. Все карты запоминаешь, как срисовываешь.
Молодой человек был настроен явно благодушно. Когда Макс поравнялся с отворённой дверью игрового купе, господин как раз вручал пожилому несколько зелёных купюр.
- Да уж, приходится, - дребезжащим голоском ответствовал седой бородач в застиранной фланелевой рубашке. - Силы у меня не те, совсем старый стал. Вот и приходится памятью брать. Я ведь в молодости аспирантом был на кафедре астрофизики…
* * *Майя была совершенно права, верить не следовало никому. Степан Васильевич Белобородько не был аспирантом, и у него не было вообще никакого диплома. Более того, к своим шестидесяти восьми годам он не имел практически ничего. Столь бедственное положение объяснялось просто: Степан Васильевич был мелким шулером и ничем, кроме карт, никогда в жизни не занимался. Есть легенда, что каталы сколачивают к пенсии большое состояние и удаляются на покой в домик у моря. Как всякий миф, это имело под собой некую основу. Должно быть, какой-то шпилевой когда-то давным-давно в самом деле бросил игру и зажил у тёплого синего моря, но, скорее всего, красивая история так и осталась в мечтах многочисленных игруль, встретивших старость на нарах и там окончательно сгинувших.
Не был исключением и Степан Васильевич Белобородько. Будучи человеком осторожным и даже боязливым, он умеренно пил, не пускался во все тяжкие и очень редко садился играть по крупному. Мышиное поведение ограничило послужной список Белобородько всего парой ходок, так что клеймо особо опасного рецидивиста он пока не получил. Степан Васильевич промышлял преимущественно по купейным вагонам, следовавшим через территорию Украины из России или Беларуси, иногда задерживаясь в небольших курортных городах, чтобы сорвать банчок у хмельной компании отдыхающих. Белобородько наказывал зажравшихся курортников, что доставляло ему некое моральное удовлетворение, по мнению шулера, вполне справедливое и логичное. Ведь даже его любимый в детстве писатель Максим Горький учил: "Если от многого взять немножко - это не кража, а просто делёжка". У отдыхающих были деньги, семья и дом, а у него не было ничего. Рассказ "Пепе-нищий" Белобородько в младые годы перечитывал не раз, и коварный смысл, заложенный босяцким писателем, сработал подобно химической мине, отравив тягой к обману его неокрепшую душу. Смыслом жизни Степана Васильевича сделалось ненасильственное побуждение незнакомых людей делиться с ним имуществом и деньгами.
Но и тут ему предстояло ещё учиться и учиться.
***Засунув деньги в нагрудный карман и любезно распрощавшись с молодым господином, старик покинул купе. Обременять проигравшего своим присутствием никогда не следовало. Лучше сохранить немного, чем потерять всё, справедливо считал поездной исполнитель. Малость тут, малость там - глядишь, за полтора дня набежит приличная сумма. Тем более что на курортных рейсах зачастую расплачивались валютой. А доллары в провинции это деньги, на которые можно жить, даже если по московским меркам они сущие гроши. "Главное - не высовываться!" - считал Белобородько вслед за Премудрым пескарём. Произведения Салтыкова-Щедрина Степан Васильевич хорошо знал с детства и некоторые идеи старался брать на вооружение.