– Совсем забыла, что кресло разложено.
– И что теперь? – сердито проворчал Успенский.
– Вставать пора, вот чего! – Катя снова попробовала подняться, уперлась локтем, думая, что в кресло.
– Ну хватит! Больно же! – опять завопил Кирилл.
– Подумаешь, нежный какой, – тихонько пробормотала Катя, но локоть убрала.
Куда бы упереться, чтобы наконец-то встать? Нельзя же вечно валяться в этом кресле. Оно все-таки узковато для двоих.
Катя приподняла голову и увидела рядом лицо Кирилла, очень забавное спросонья: немного сердитое, немного удивленное и какое-то по-детски нежное.
Успенский тоже смотрел на Катю, странно смотрел.
А, понятно: Катя только что вылезла из постели, еще не умылась, не расчесалась, даже проснулась не до конца. Видок у нее наверняка потрясающий. Но ей все равно, как она сейчас выглядит и что подумает Успенский.
Ну чего он так пялится? И почему ей так трудно отвести от него взгляд? Зачем она вообще явилась в эту комнату?
Ах, да!
– Сашка, ты долго еще дрыхнуть будешь?! – возмущенно возопила Катя.
Брат мгновенно возник рядом, воскликнул с негодованием:
– Да встал я давно! С вами поспишь. – Он придирчиво оглядел Катю и Кирилла: – Чем вы тут вообще занимаетесь?
– Неужели непонятно? – буркнула Катя, все-таки поднимаясь с кресла. – Тебя будим.
– Интересный какой способ, – съехидничал Сашка.
Марина
Утром, подходя к школе, Марина увидела идущих вместе Катю и Кирилла и, конечно, удивилась. Устремилась к ним, волнуясь: вдруг что-то случилось. А они ее не замечали. Не видели, даже когда она оказалась совсем близко и прекрасно расслышала, как Катя спокойно поинтересовалась у Кирилла:
– Успенский, а ты тоже в нашу школу перевелся?
Кирилл встрепенулся, завертел головой, как будто действительно не осознавал до последнего мгновения, где находится.
– Блин! Что ж ты раньше не сказала?
И резко рванул прочь, так и не заметив Марину. А она стояла всего в нескольких шагах, застыв от изумления, и очнулась, только когда Катя произнесла:
– Привет.
– Привет, – отмерев, откликнулась Марина на автомате и сразу спросила: – А что Кир здесь делал?
Катя посмотрела вслед удаляющемуся Кириллу, словно это не она разговаривала с ним минуту назад, и пожала плечами:
– В школу шел.
– В нашу? – еще сильнее озадачилась Марина.
– Да нет, в свою, – невозмутимо проговорила Катя.
– Она же в другой стороне, – в полном замешательстве напомнила Марина.
Булатова сделала недоуменное лицо:
– Заблудился, наверное.
И совершенно спокойно направилась к школьному крыльцу.
Марина поняла, что никаких объяснений от Кати все равно не добиться, даже если начать канючить: «Ну пожалуйста! Ну расскажи! Почему вы шли вместе? Что между вами происходит? Я же просто умираю от любопытства».
«Умирай. Ради бога», – величественно разрешит Катя и бесстрастно перешагнет через Маринку, в агонии мечущуюся на грязной асфальтовой дорожке.
Ну нет. Лавренкова, пожалуй, еще поживет. И канючить она не умеет, и выпытывать про такие вещи тоже. Лучше потом Кирилла расспросить: его разболтать гораздо легче, чем Катю. Но Успенского Марина увидит в лучшем случае вечером, а пока придется мучиться от скачущих в голове беспокойных вопросов: что? Почему? Как? Лавренкова с радостью отмахнулась бы от них и жила спокойно, но они как назойливые мухи или голодные комары в ночи – так просто не отделаешься.
Когда голова занята мыслями, действия совершаются как-то сами по себе. Поэтому Марина не помнила, как вошла в школу, переоделась, поднялась за Катей на третий этаж и устроилась за партой в кабинете математики. В реальность ее вернул громкий голос учительницы:
– Лавренкова, мы тебя ждем!
– Зачем? – не вставая, изумленно поинтересовалась Марина.
Вроде все сидят на местах, никто никуда не собирается, и она точно никого не задерживает.
Математичка глянула иронично и чуть устало:
– Мечтаем увидеть, как ты решишь уравнение.
– Ладно! Хорошо! – Марина, опомнившись, вскочила со стула, торопливо подошла к доске, но озадаченно остановилась перед учительским столом: – А какое уравнение?
Не иначе с двумя неизвестными: «К» и… тоже «К». Или с тремя?
На большой перемене, когда они с Катей выходили из столовой, на них едва не налетел Антон. Непривычно бледный и нервный.
Марина притормозила и оказалась у Кати за спиной. Пройти вперед, ни на кого не обращая внимания, – выдержки не хватило.
Катя тоже остановилась:
– Тоха, ты чего?
Антон передернулся, словно увидел нечто ужасное:
– Да вот, вляпался в какую-то…
На рукаве его пиджака поблескивало пятно чего-то желеобразного, склизкого или липкого. И по выражению мажаринского лица можно было без труда догадаться, почему Антон не произнес вслух слово, которым хотел это обозначить.
Катя наполовину улыбнулась, наполовину усмехнулась.
– Стой спокойно и не суетись, – приказала она Мажарину, расстегнула сумку, вытащила из нее упаковку влажных салфеток.
Потом она взяла мажаринскую руку, повернула, чтобы было удобно, и принялась вытирать рукав. А Марина – так глупо! – торчала на месте и наблюдала из-за Катиной спины за происходящим. И опять Лавренкову не замечали.
– Все, Тоша! Жить будешь.
Катя швырнула комок использованных салфеток в мусорный контейнер.
– Спасибо, – смущенно проговорил Антон и торопливо удалился.
Все-таки увидел Марину и почувствовал себя неуютно? Это Лавренкова так решила, но Катя легко отмела ее предположения:
– Помчался руки мыть.
Она развернулась и посмотрела на Марину:
– Если захочешь избавиться от Антохи, покажи ему какую-нибудь гадость. Например, слизня. Или грязный носовой платок. И пока он в отключке, убегай.
– В смысле «в отключке»? – уточнила Марина.
Да что это за день такой? С самого утра Лавренкова ничего не понимает и только и делает, что без конца задает вопросы: глупые и… совсем глупые.
– Да Антоха… он такой брезгливый, – пояснила Катя. – Хоть и спортсмен, а терпеть не может всякой грязи. А уж если и грязное, и непонятное…
Она красноречиво замолчала, но Марина уже устала от недоговоренностей и попыток додумывать все самой.
– Что тогда?
– Тогда совсем плохо. Вплоть до обморока. И это еще самое безобидное. – Выкладывать все подробности Катя не стала, зато добавила: – И никак он с собой не может справиться. Пробовал перебороть, но пока ничего хорошего не получилось. Сама же сейчас видела, как он из-за пятнышка с ума сходит.
– И всегда так? – пораженно прошептала Марина.
– Ну иногда забывается. Когда в футбол играет, например. Но потом сразу несется отмываться. Просто на землю или песок тоже вполне адекватно реагирует. Он же не шахматами занимается. Понятно, что в остальном стерильности не добьешься. А вот когда странная гадость… – Катя поджала губы. – Да я тебе уже говорила. – И усмехнулась напоследок. – Так что не води его по свалкам и подозрительным местам.
– Я…
В любом другом случае Лавренкова бы тоже усмехнулась и ответила что-нибудь ироничное, но сейчас еле выдавила из себя только:
– Я не знала.
– О-о-о! – проницательно протянула Катя. – Ты его уже куда-то завела, и он… И из-за этого вы насмерть рассорились.
– Кать! – с упреком воскликнула Марина, потом насупилась, пробормотала сердито, скорей сама для себя: – Не заводила я его никуда.
Наверное, надо позвонить Антону. Как можно скорее. А лучше подойти и сказать…
Надо хорошенько обдумать, что сказать.
Кирилл
Кирилл явился в школу взмыленный после скоростной ходьбы, без формы и без сумки, а значит, без учебников, без тетрадей и без письменных принадлежностей. Но явился же! Чего еще надо?
Вошел в класс и сразу натолкнулся на Яську. Та, видимо, давно его поджидала – торчала возле дверей, делая вид, что болтает с подружками.
О том, что вчера вечером они вместе ходили в кино, Кирилл даже не вспомнил. Существовали дела поважнее этого нелепого случая. Зато Кирилл сразу оценил преданный Яськин взгляд:
– Подгорная, дашь листок бумаги и ручку?
– Зачем? – опешила Яська.
Интересно, о чем она подумала? Что Кирилл, опасаясь не пережить очередную самостоятельную или контрольную, решил перед первым уроком составить завещание? Или что он хочет написать ей письмо с признаниями в любви, а бумага и чернила – за счет адресата?
– Не видишь, что ли? – усмехнулся Кирилл. – Я портфель дома забыл.
Яська слегка озадачилась, но уже через секунду поспешно ринулась к своему месту, лепеча на ходу:
– Конечно. Я сейчас. Я все принесу.
Кирилл плюхнулся за парту. Тотчас же, как по мановению волшебной палочки, перед ним появились тетрадный листок и ручка. И Яська в придачу.
– Вот.
– Ясь, спасибо большое, – с чувством проговорил Кирилл, немного смущенный ее верной услужливостью и своим снисходительным равнодушием.
Подгорная мгновенно почуяла искреннюю теплоту его благодарности и просияла:
– Если еще чего надо…
– Не надо, Ясь. Честно, ничего не надо.
Почему она вечно хватается за его случайные слова, как за надежду, как за обещание чего-то значительного?
По-прежнему стоит рядом и ждет.
– Ясь, сейчас урок начнется. Иди на место.
Подгорная идет послушно, не замечая, что к ней обратились, как к собачке. Ненароком, конечно. Кирилл не задумывался над выбором слов, это случайно получилось. А потом самому стало не по себе.
Да ну ее, Яську! И так проблем хватает. Во-первых, что делать после школы? Идти домой. А что еще? Не переезжать же к Булатовым?
Вот бы посмотреть, какое лицо сделается у Кати, когда Кирилл предстанет перед ней с чемоданчиком и скажет: «Я поживу у тебя недолго». Хотя…
Кирилл невольно улыбнулся, и, кажется, его улыбка не вписалась в тему урока.
– Успенский? – донеслось от доски. – Ты чему радуешься? И что это у тебя за вид сегодня? Ты почему не в форме?
– Торопился утром, перепутал, – выдал Кирилл первое, что пришло в голову.
– Внимательней надо быть! – прозвучало в ответ назидательно.
Кирилл согласно кивнул:
– Обязательно.
А на перемене к нему подъехал Широков.
– Кир, а правда, чего это ты в таком виде? И без сумки. Со вчерашнего дня дома не был?
Кирилл не стал ничего объяснять, хмыкнул, а Широков многозначительно ухмыльнулся в ответ и принялся про себя отрабатывать версии ночных похождений приятеля. Но тут опять поблизости мелькнула Яська, попалась Димону на глаза.
– А-а! Ты же вчера с Подгорной в кино ходил. И что? И потом… И неужели…
Успенский глянул сурово:
– Широкий, ты с дуба рухнул?
Димон мгновенно осознал, какую ужасную глупость сморозил, забормотал виновато:
– Ну да. Подгорная, конечно, не вариант. Тут даже говорить не о чем.
Яська услышала, замерла, посмотрела на Кирилла, но он сделал вид, что пялится в окно, не замечая ее потрясенного вопрошающего взгляда.
Устал он от Яськи.
Из школы Кирилл вышел по-прежнему в замешательстве. Отцовского гнева он не боялся, а вот обида осталась…
Диана… Она стояла возле школьной ограды, смотрела под ноги на покрывавшее уныло-серый асфальт грязное месиво из почерневших последних листьев и такого же почерневшего первого снега. Потом подняла голову и сразу заметила Кирилла. Остановила на нем взгляд и не отпускала, будто боялась, что он сбежит.
Вот еще!
Кирилл неторопливо спустился с крыльца, подошел.
Глупо спрашивать, что Диана тут делает. Конечно, его дожидается, чтобы сказать…
– Кирилл, вернись домой, – проговорила Диана. Не заискивающе, не просительно, спокойно и твердо. – Если уж на то пошло, лучше я уйду.
– Ага! – Кирилл усмехнулся, но без злости. – Чтобы папа меня прибил, и больше ничто не мешало вам жить вдвоем долго и счастливо?
Диана смешалась. Наверное, ожидала истерики, а не сарказма.
– Ну… нет… подожди…
– Да понял я, – пришел ей на выручку Кирилл, но тут же благородство его бесследно испарилось. – Ждешь, что я начну просить: «Нет! Не уходи! Как-нибудь образуется. Хочу, чтобы папа был счастлив!» и все такое?
– Пожалуй, да, – призналась Диана. – Но ты думаешь, что не образуется?
Кирилл ответил откровенностью:
– Думаю, что нет.
Ему надоело объясняться с Дианой на глазах у всей школы. Не хотелось, чтобы на следующий день завалили вопросами: «А кто она? А зачем приходила?» – и придумали самые дурацкие объяснения. Кирилл зашагал вперед – конечно, в сторону дома.
Диана двинулась за ним, спросила на ходу:
– Почему?
Раз уж начал, придется говорить правду до конца. И, возможно, давно надо было честно все высказать. Не отцу, как несколько раз пытался, а именно ей, Диане.
– Я тебе не верю. – Кирилл на секунду умолк, а потом поправил сам себя: – Даже не так. Я не верю в искренность твоих чувств к моему папе.
Диана задумалась, громко выдохнула:
– Я тоже долго не верила в искренность чувств твоего отца ко мне. Считала, что для него это так, развлечение, легкая интрижка, способ что-то доказать себе и окружающим. Думала, что он не задумываясь поменяет меня на другую. – Она качнула головой, на секунду поджала губы, изображая свое давнее изумление. – А он сделал мне предложение. И я не отказалась. Не захотела отказываться.
– Потому что ты его очень любишь, – чуть пренебрежительно продолжил за Диану Кирилл.
– Потому что я его очень люблю.
Она повторила практически слово в слово, но у нее это прозвучало совсем по-другому и как-то зацепило. Кирилл даже удивился. Какое-то время он молчал, переваривая информацию, но, так ничего для себя и не решив, не стал комментировать.
Сейчас он тем более не боялся встречи с отцом, и обида незаметно растаяла, почти без следа.
Нельзя сказать, что Кирилл сразу перестал волноваться, но почему-то ему упрямо хотелось верить в лучшее – и в людях, и в жизни. Да можно подумать, раньше у них не случалось скандалов, ссор, демонстративного хлопанья дверью.
При Калерии Робертовне подобное происходило частенько. Правда, ночевать Кирилл всегда возвращался домой – когда сам, а когда отец вылавливал на улице или у кого-нибудь из друзей. Ну и конечно, Кириллу не приходило в голову компрометировать великовозрастную Лерочку поцелуями.
Происшествие с Дианой явно отличалось от прочих и по масштабам случившегося, и по степени осознанности Кириллом собственных действий, и по реакции отца.
Но ведь не убьет же на самом деле…
– Не знаешь, папа дома?
– Не знаю, – ответила Диана. – Я с утра на работу ушла. Как обычно.
Обычно она возвращалась только вечером, а не в два-три часа.
– А сейчас чего? Прогуливаешь?
Диана склонила голову набок, посмотрела внимательно и чуть иронично:
– Есть вещи поважнее работы.
И опять у нее получилось просто, без пафоса, так, что не возникло сомнения в искренности слов, не захотелось над ними насмехаться.
Кирилл приподнял одну бровь, на всякий случай изобразив снисходительность, глянул перед собой и застыл на месте.
Диана успела сделать еще шаг, прежде чем заметила, что он остановился, и тоже притормозила озадаченная. Потом проследила за направлением взгляда.
Навстречу им шел отец, твердо и решительно. Лишь на мгновение замер, когда они остановились, но тут же снова двинулся вперед. Приблизился, хмуро поглядывая на Кирилла, тихо буркнул:
– Так, видно, и не запомню никогда, во сколько у тебя уроки заканчиваются.
– Ну и ладно. – Кирилл пожал плечами. – Всего-то полгода школы осталось. Да и я уже давно сам домой хожу.
– Домой, – внятно повторил отец, словно впервые задумавшись над значением этого слова, потом кивнул, непонятно с кем или с чем соглашаясь. – Да. Идемте домой.
Катя
Катя с Мариной никогда не возвращались вместе домой из школы. Потому что им было в разные стороны. Не противоположные, просто разные. Спускались с крыльца, делали несколько шагов рядышком и прощались. Так и сегодня. Катя отправилась своей дорогой в гордом одиночестве – не нуждалась она в попутчиках, а Марина – своей. Но не одна.