Димка не предатель. Он сначала позвонил Юле, спросил, хочет ли она в кино. Она не хотела. Он с чистой совестью пошел с одноклассниками.
Девчонки звонили по вечерам Димке, звали его на дни рождения. Пацаны тягали его играть в футбол. Он вошел в сборную школы по футболу и перезнакомился со всеми спортсменами. Юльку звали в женскую команду. Но в тот день она просто ужасно разругалась со Злыдней и со злости послала всех…
— Не буду я бегать за вашу долбаную школу!!!
Больше не звали. Не напрашиваться же самой?
Димка кругом хороший… Димка кругом замечательный…
Чем больше его ставили Юле в пример, тем больше он ее раздражал. Ее вообще последнее время все раздражали.
Накрашенные одноклассницы — дуры и выпендрежницы. Ненакрашенные — серые мышки и зубрилки.
Пацаны… Пацаны маленькие. Просто маленькие. Говорить с ними решительно не о чем. И главное, они совершенно не понимают, что Элька, это крашенное чучело, эта кукла с пустой головешкой, эта манипуляторша, совершенно не стоит того, чтоб так за ней увиваться.
Вчера пришла. Королева. Андрей ее у подъезда ждал, портфельчик поднес. Толик домашку принес, а Денис… Денис прям в классе взял ее на руки и донес до своего места.
— Будешь со мной сидеть, понятно?
Кошка сидела одна. С Димой не разрешили, а остальные… Пошли они… На самом деле они ей не нужны. Этот Денис… Ну что в нем особенного? Подумаешь, дылда! Да, все безмозглые курицы влюбляются в высоких брюнетов. И Элька, когда он нес ее на руках, хлопала глазами, как безмозглая курица.
«Я бы не хлопала глазами, — подумала Кошка, — я бы улыбнулась и сказала что-нибудь смешное. Такое, чтоб сразу было понятно, что я не курица. Я — не такая, как все! И он бы меня оценил не за крашеные волосы и накладные ресницы. Он бы меня понял. Мы бы разговаривали, гуляли, в кино бы ходили… Я б его с Птицами познакомила…»
Тут Юлька зарыдала в подушку с утроенной силой.
С Птицами ей стало невыносимо тяжело общаться. Женька ходит такой…
Думает о Вике, говорит о Вике. Если его не заткнуть. В школе ходит за ней как привязанный.
А Вика эта… Она что-то крутит. Даже Анечка это заметила. А ей можно доверять, она людей чувствует. Правда, Аня последнее время совершенно на себя не похожа, но про Вику сразу сказала, что она ведьма. Причем злая.
Женька отшутиться пытался, сказал, что Анечка сказок начиталась. А Аня ему так серьезно:
— Женя, сказки кончились. Ты что, не понял еще?
— Сказки только начинаются! — сообщил оптимистичный Женя.
А Аня сразу ушла. У нее голова разболелась. У нее последнее время всегда болит голова.
Уже в самом конце четверти, когда наступили самые короткие дни, а того хуже — самые длинные ночи, Евдокия Матвеевна занималась с Молчуном допоздна. Она придумала (а может быть, вычитала где-то) новый педагогический прием приучения проблемного ученика к устной речи.
— Не хочешь говорить — не говори. Просто артикулируй. Знаешь, что такое «артикулировать»?
Молчун кивнул.
— Ну давай. Прочитай мне, пожалуйста, стихотворение из учебника. Любое. Не вслух, а только губами.
Молчун поморщился — он же только что объяснил, что знает, как артикулировать, зачем объяснять, как маленькому? Но подчинился, усердно принялся шевелить губами. Это оказалось тупым, изматывающим занятием. И главное — бессмысленным.
Оно настолько его вымотало, что Молчун забыл об осторожности. Не осмотрел двор школы перед выходом, не попросил учительницу проводить его — видеть ее уже не мог. И прямо возле крыльца наткнулся на засаду. Остроносый и его дружки так истосковались по драке, что даже не стали размениваться на ритуальный раунд подначек и оскорблений — сразу бросились, все скопом.
Молчун не был готов, и потому его тело среагировало быстрее, чем голова. Руки швырнули в ближайшего нападающего рюкзак, туловище развернулось, чтобы за спиной никого не было, ноги отбросили тело в сторону, заставив врагов столкнуться между собой. А потом резкий (чтобы не поднялся!) удар-двоечка, как учили ребята на вокзале — в голень и в голову. Бесхитростно, без всяких понтов. Три «двоечки» подряд. Трое упали, один бросился бежать.
На этом надо было остановиться, схватить рюкзак и бежать самому. Но тело уже командовало, голова потеряла управление. Даже зрение, кажется, отключилось, как всегда бывало с Молчуном в такие минуты. Или память?
Когда он очнулся, трое нападавших извивались в сугробе. Сугробы были неправильные, темные. Молчун знал, что это от крови. Он успел порадоваться, что все-таки шевелятся, значит, живы. А потом схватил рюкзак и побежал.
Во второй раз он пришел в себя от того, что его кто-то спрашивал:
— Мальчик! Ты зачем звонишь? Видишь же, что никого дома нет?
Молчун отдернул руку от домофона. Он стоял перед подъездной дверью Впалыча. Домофон мигал цифрой Впалычевой квартиры и безнадежно пищал.
— Ты весь в крови! — встревожился человек рядом. — Ты упал?!
Молчун судорожно помотал головой и быстро, пока не начались новые вопросы, зашагал от подъезда. Туда, где потемнее. Он даже не понял, кто его расспрашивал: женщина? мужчина? молодой? старый?