— Что он там делает? — шепотом спросил я.
— Караулит, — шепотом ответил Борька.
— Кого? — Я был так удивлен, что, забыв о шепоте, спросил об этом во весь голос.
— Тс! — зашипел Борька. — Не знаю. Кого-то на дереве.
Борька раздвинул кусты, и я увидел березку, за макушку которой, как за мачту во время кораблекрушения, держался лохматый человек. Каюсь, нехорошо, но я не мог смотреть на его ужимки без смеха. Однако смех застрял у меня в горле, едва я увидел того, кто загнал человека на дерево. Это был лев. Он лежал на земле, не спуская задумчивого взгляда с человека, повисшего на березке. Может быть, он ждал, когда плод созреет и упадет? В таком случае надо было спешить.
Человек хватал воздух ноздрями, как загнанная лошадь. Он выбивался из последних сил. Лев сладко облизывался...
Вдруг мы услышали шум машины. Прямо на нас мчался грузовик с «охотой». Я выскочил из кустов и замахал руками.
Машина остановилась. Из кабины вышел директор цирка Всеволод Михайлович.
— Где он? — спросил директор.
— Там, — ответил я.
Всеволод Михайлович скрылся в кустах. Вскоре он вернулся обратно, ведя на поясном ремешке льва. Рядом, держась за гриву царя зверей, шел Борька.
Там какой-то лохматый просит снять его с дерева, — сказал директор.
«Охота» напролом, через кусты двинулась к березке.
Лохматого сняли, обыскали и нашли у него толстую пачку трешек, пятерок и рублей, перевязанных голубой лентой.
— Наша, магазинная! — обрадовался ленте Семен Семенович. Но вполне возможно, что у него были и другие причины для радости.
— Пошли к машине, — сказал кто-то.
Увидев царя зверей, Мишка-царь задрожал и попытался спрятаться за спины конвоиров.
— Не пугайтесь, — сказал толстый директор цирка. — Этот лев не кусается. Он ручной. И любит, когда его берут с собой на прогулку.
Вот оно что! Лицо у Мишки-царя вытянулось, и он со злостью посмотрел на своего царственного коллегу. Выпустив льва, он думал на других нагнать страху, чтобы под шумок исчезнуть с богатой добычей, а лев, черт бы его побрал, сам нагнал на него страху, заставив, как белку, прыгать по деревьям. Эх, знать бы, что он ручной!..
Мы все погрузились в машину и поехали в совхоз. Мишка-царь за всю дорогу ни разу не поднял глаз и ни на кого не посмотрел. Зато его коллега — царь зверей лев — ехал с гордо поднятой головой и смотрел на всех ласково и доверчиво. Ему некого и нечего было стыдиться.
ДВА ВЕЛИКАНА
В одной школе учились два мальчика. Это было давно, но школа, в которой они учились, до сих пор помнит их прозвища. Одного звали «Полтора Сережи», а другого — «Пол-Сережи».
...Это произошло на первом уроке самого первого дня нового учебного года. Тридцать шесть неуклюжих, как цыплята, первоклассников ввалились в класс и наперебой защебетали вокруг доброй наседки-учительницы. Им не терпелось узнать, за какими партами они будут сидеть.
Сперва учительница рассадила девочек. Потом каждой девочке подарила по одному мальчику. Увы, девочек было меньшинство, и два мальчика остались в запасе. Просто удивительно, до чего они были разные. Один громадный, толстый, прямо-таки великан среди лилипутов, другой маленький, тощий, прямо-таки лилипут среди великанов.
— Как тебя зовут? — спросила учительница у великана.
— Сережа, — басом ответил великан.
— Полтора Сережи, — пошутила учительница. — А тебя как?
— Сережа, — ответил лилипут.
— Пол-Сережи, — засмеялась учительница, и весь класс засмеялся вместе с нею. — Полтора да половина — будет два. Вот и сидите за одной партой.
Сережи сели и просидели бок о бок все годы ученья.
Не было в школе бо?льших друзей, чем они. «Полтора Сережи» слыл силачом, и школьные забияки, помня это, никогда не решались поднять руку на «Пол-Сережи». Но, как ни странно, это нисколько не радовало «Пол-Сережи». Наоборот, раздражало, и он ужасно злился на то, что «Полтора Сережи» не дает ему постоять за себя. Он бы при случае всыпал забиякам...
На выпускном вечере двум Сережам, как, впрочем, и всем другим выпускникам, был задан вопрос, кем они хотят быть? За самый остроумный ответ полагалась премия.
— Хочу остаться таким, как есть, — сказал «Полтора Сережи», явно намекая на свою физическую силу.
Это было не очень скромно, зато правильно, и все полагали, что «Полтора Сережи» получит первую премию.
Но тут выступил «Пол-Сережи».
— Хочу стать великаном, — сказал он, и все засмеялись, полагая, что «Пол-Сережи» имеет в виду своего силача-друга, которому в душе всегда чуть-чуть завидовал.
Но оказалось совсем не то.
«Пол-Сережи» вынул спичечный коробок и, побренчав им, сказал:
— Великаном, который раздвигает горы и гасит вулканы. Вот так... — С этими словами он зажег спичку и, дунув на нее, погасил пламя.
...Судьям конкурса на лучшую мечту о будущем понравились оба ответа, и они, объявив победителями сразу двух Сереж, разделили между ними первую и вторую премии.
«Полтора Сережи» был рад за друга, хотя в душе и посмеивался над его мечтой. Он больше верил в силу мускулов, чем в силу мечты.
После школы друзья расстались. А потом случилось так, что они снова встретились и стали жить в одном городе. Только ученических прозвищ никто из них уже не носил. «Полтора Сережи» звали Сергеем Антоновичем, он стал пожарным, а «Пол-Сережи» — Сергеем Николаевичем, он выучился на пиротехника. Несмотря на это, школьные товарищи дружили по-прежнему, даже крепче прежнего, потому что дружба растет, как дети, и с годами становится большой и мудрой, как человек.
Дружить — значит встречаться. Но это не всегда так. Можно жить за тридевять земель, почти никогда не видеться, но дружить всю жизнь.
Сергей Антонович, пожарный, и Сергей Николаевич, пиротехник, были соседями, но встречались не чаще, чем люди, живущие на разных полюсах Земли. Виной тому было море, отделявшее остров, на котором по пятнадцать дней в месяц дежурил Сергей Антонович, от Большой земли, где работал Сергей Николаевич. Зато после вахты друзья почти не расставались и каждый день ходили друг к другу в гости.
Иногда друзья виделись чаще. Это случалось, когда Сергей Николаевич, пиротехник, приезжал к Сергею Антоновичу, пожарному, на остров, где тот нес вахту.
Это был во всех отношениях необыкновенный остров. Во-первых, потому, что в отличие от всех известных до сих пор песчаных, гранитных, коралловых и ледовых островов состоял исключительно из железа и дерева; во-вторых, потому, что не лежал, как все прочие острова на дне морском, выпучив из воды живот, а, наоборот, висел над морем, опираясь на железные щупальца свай. Короче, остров, на котором нес пожарную вахту Сергей Антонович, был искусственным, построенным для добычи нефти, и нефтяные вышки, торчащие тут и там, как ажурные шлемы сказочных богатырей, были его главной достопримечательностью.
Побродив по Нефтяному острову, друзья прощались, и Сергей Николаевич, садясь в вертолет, бросал загадочную фразу:
— Как всегда, в десять. Следи за позывными...
Вертолет штопором ввинчивался в небо и уносил Сергея Николаевича на Большую землю. А его друг Сергей Антонович оставался караулить Нефтяной остров от пожара.
Ровно в десять он поднимался на пожарную каланчу и смотрел за море, в кромешную мглу, где, в общем-то, ничего не было видно.
И вдруг в этой кромешной мгле вспыхивала зеленая змейка. Чиркнув, как спичка, по черному коробку неба, она гасла, но вместо нее сейчас же вспыхивала красная змейка. Секунда-другая, и вот уже целый клубок разноцветных змеек извивается в небе. Ах, как жаль, что срок их жизни всего лишь мгновение... Но Сергей Антонович и этому рад. Ведь разноцветные змейки — не что иное, как «позывные» его друга Сергея Николаевича, пиротехника, занимающегося изготовлением сигнальных ракет и веселых фейерверков. Вернувшись на Большую землю, он шлет привет своему другу, оставшемуся на Нефтяном острове.
Пожарный Сергей Антонович нес вахту не только тогда, когда бодрствовал, но и тогда, когда спал. Недаром, говорится, пожарный и во сне на посту.
Раз ночью Сергея Антоновича, пожарного, разбудил звук колокола. Проснувшись, он не стал спрашивать, где что случилось. На это у него просто не было времени. Он быстро влез в несгораемые штаны, натянул несгораемую куртку, напялил железную каску, прицепил топорик и вскочил в пожарную машину. Ух, как она помчалась! Улица, проложенная на сваях посреди моря, прямо-таки ходуном заходила...
Мчались недолго. Тормоза взвизгнули, будто поросенка зарезали, и машина остановилась. Сергей Антонович вылез из красного ящика, в котором прячутся пожарные, когда едут на пожар, и не то что большого — самого малюсенького огонька нигде не обнаружил. Вот так штука, зачем же их сюда привезли?
Сергей Антонович не долго терялся в догадках. Он услышал сильный шум: будто надули воздушный шар, а потом стали выпускать воздух сквозь малюсенькую щелочку. Так оно почти и было. Только вместо воздушного действовал земной шар, а «щелочкой» была нефтяная скважина, точнее, труба, из которой со злым гусиным шипением вырывался нефтяной газ.
«Газ прорвал трубу», — подумал Сергей Антонович, и сердце у него похолодело. Он знал, какой бедой это грозит. Труба, по которой летит газ, и песчинки, которые летят вместе с ним, это вроде кремня и кресала. Достаточно кресалу ударить по кремню, высечь искру и...
События опередили мысль Сергея Антоновича. Могучий сноп огня и дыма взметнулся к небу и озарил Нефтяной остров багровым светом. В ту же минуту, сверкнув, как сабли, выхваченные из ножен, забили струи воды.
Сергей Антонович горько усмехнулся. Гасить газовый фонтан водой было все равно что сражаться булавками против слона. Однако ничего другого пока не оставалось, и Сергей Антонович, сжав ствол пожарной кишки, как солдат со штыком наперевес, пошел в атаку...
За первой атакой последовала вторая, за второй — третья, за третьей — четвертая, пятая... А потом Сергей Антонович вообще потерял счет времени и атакам. Да разве только это потерял он? Вид человеческий потерял Сергей Антонович, сражаясь с огнем, и сам стал похож на горящую головешку, от которой с шипеньем отскакивали струи воды...
Огонь бушевал не стихая. Он, как рассерженный хищник, кидался из стороны в сторону и пожирал все, что попадало ему на зуб.
Надо было спасать деревянную опалубку Нефтяного острова. Загоревшись, она могла привести огонь к другим скважинам.
Сергей Антонович обвязался веревкой и по-пластунски с топориком в руках пополз туда, где бушевал огненный вулкан.
Неожиданная и злая мысль пришла ему в голову: стать великаном и так дунуть на вулкан, чтобы он погас, как спичка в руках у «Пол-Сережи». Сергей Антонович улыбнулся, вспомнив друга. «Где он сейчас?»
Он не дополз до места. Веревка натянулась и поволокла его обратно.
— Всем в укрытие, — приказал командир отделения, не объяснив причины.
Сергей Антонович посмотрел вокруг и увидел башенный кран, неведомо когда и как появившийся на острове. Кран на острове? Зачем он? Ведь здесь не строили многоэтажных зданий.
Кран развернулся и понес стрелу навстречу пожару.
— Всем в укрытие! — еще раз крикнул командир отделения. Сергей Антонович пренебрег приказанием. Он продолжал наблюдать за краном. Из-за дыма, окутавшего Нефтяной остров, трудно было определить, какое сейчас время суток: не то утро, не то день, не то вовсе вечер. Но свету хватало, и Сергей Антонович разглядел ящик, подвешенный на стреле крана.
В ту же секунду из ящика, подвешенного на стреле, сверкнула молния и грянул гром. Сергей Антонович невольно втянул голову в плечи и зажмурил глаза. Когда же снова открыл их, то не увидел ни ящика, ни огня. Лишь струйки пара клубились на том месте, где бушевало пламя.
Что же произошло? «Взрыв убил огонь», — догадался Сергей Антонович. Сердце у него ликовало. Ах, если бы рядом был Сергей Николаевич...
Он, вероятно, так сильно желал этого, что в первую минуту даже не удивился, увидев Сергея Николаевича. Потом все же удивился: «Сергей... Что он здесь делает?»
Этот же вопрос он задал самому Сергею Николаевичу, когда заключил друга в могучие объятия.
— Его высочество сопровождал, — ответил тот, кивнув на кран. — Помнишь, когда великан дунет...
— Так это ты? — вскричал Сергей Антонович.
Пиротехник виновато улыбнулся.
— Великан! — Сергей Антонович одернул куртку, опаленную огнем, вытянулся и отдал другу честь.
Я никогда не видел живого гипнотизера. А мой друг Павка видел. И обещал показать мне.
Я места себе не находил, ожидая обещанного. Наконец, Павка сказал: «Смотри» — и уставился на меня, как портрет на зрителя.
— Видишь? — спросил Павка.
— Кого? — удивился я.
— Гипнотизера, — сказал Павка.
— Нет, — признался я.
— Он здесь, — сказал Павка.
— Где же? — засуетился я.
— Перед тобой.
— Ты? — опешил я.
— Точно, — сказал Павка. — Думаешь, вру?
Павка — гипнотизер... Это было так неожиданно, что я рассмеялся. Но Павка не обиделся. Даже обрадовался.
— Не веришь?.. — сказал он. — Сейчас поверишь. Хочешь спать?
— Нет, — сказал я.
— Сейчас захочешь, — сказал Павка и стал угрожающе размахивать руками.
Я подумал, что Павка хочет подраться, и, чтобы угодить другу, принял боксерскую стойку и стукнул его слегка по носу.
Но Павка неожиданно обиделся:
— Ты чего дерешься?
— А ты чего?
— Я не дерусь.
— А что же?
— Делаю пассы.
— Делаешь... что?
— Пассы... Стараюсь тебя усыпить.
Вон оно что! Теперь я знал, как себя вести. Сел на диван, привалился к спинке и притворился спящим. Павка был доволен. Я чувствовал это по его голосу. Он пугал меня крысой и ликовал.
— Вы спите... Спите... А крыса — черная, страшная — вылезла из норы и хочет укусить вас за ногу... Вы в страхе вскакиваете и в ужасе закрываете лицо руками...
Увы, я не знал, как ведут себя загипнотизированные. Павка не предупредил меня об этом. Поэтому я не вскочил, не закрыл в ужасе лицо руками, а как лежал, так и продолжал лежать, посмеиваясь в душе над Павкиной крысой. Стану я пугаться всякой твари!...
Это, видимо, насторожило Павку. Он-то знал, как ведут себя загипнотизированные. Поэтому, чтобы проверить мой сон, Павка вооружился вязальной спицей и... И если ему не удалось проткнуть меня насквозь, то только потому, что я вовремя открыл глаза.
— Ты разве не загипнотизирован? — удивился Павка.
— Загип... Загип... — поспешил я утешить друга, косясь на вязальную спицу. — А что?
— Тогда ничего... Тогда ты не должен чувствовать боли, — сказал Павка, снова берясь за спицу и прицеливаясь. — Загипнотизированные не чувствуют.
Вон оно что! Я, как ванька-встанька, вскочил на ноги и, на всякий случай, опять принял боксерскую стойку.
Павка удивился:
— Ты что? — спросил он. — Разгипнотизировался?
— Разгип... Разгип... — обрадованно закричал я. — Спал, спал и — вдруг разгип...
— Бывает, — вздохнул Павка и с сожалением воткнул спицу в бабушкин клубок.
Я вздрогнул.
Павка снова стал размахивать руками. Но я — дудки! — больше не пожелал притворяться спящим.
Я думал, Павка огорчится, а он — нет, наоборот, обрадовался. Сказал: «Молодец!» — и с уважением пожал мне руку. Как оказалось, за железную волю. За то, что моя собственная воля не поддается влиянию чужой воли.
Это меня прямо обрадовало. Я и не подозревал, какая у меня воля. Да с такой волей я... Но сколько я ни ломал голову, так и не мог придумать, что мне делать с моей железной волей. А Павка сразу придумал. Посмотрел мне в глаза и посоветовал стать... гипнотизером.