Егор молча жует салат. Глотает. Морщится. Жует медленней, прислушивается к организму.
Папа тоже кладет себе салат, разглядывает, сердито ковыряет вилкой.
Егор. Мам, что это? Что ты туда покрошила?
Мама. Это крапива и одуванчики.
Егор. Я что, кролик, что ли? Или черепаха?!
Мама. Сейчас май, Егор! И надо благодарно пользоваться тем, что дает нам природа. Ведь одуванчик удивительно богат витаминами группы B и витамином A в огромных количествах! А так же купрум, феррум, кальций...
Папа. Я хочу мяса!
Мама. Мясо – это трупы.
Папа. Почему я, работая целыми днями, как вол, не имею право дома по-человечески пожрать, блин!
Мама. Ну вот – блин. Опять блин. Почему блин?..
Папа. Потому что я воспитанный человек.
Мама. Егор, тебе сорок лет.
Папа. Что, правда?!
Мама. В этом возрасте уже нельзя есть что попало. Побереги сосуды головного мозга.
Папа запел: «Светит месяц, светит ясный...»
Егор. Пап, ну не надо... Родители! Эй! Ну вы чего?
Мама. Егорушка, съешь яблоко. Зеленое яблоко на ночь очень полезно. Кровь разжижается.
Папа. А если красное и с утра, то мозги.
Мама. Что – мозги?
Папа. Разжижаются.
Мама (толчет в медной ступке что-то полезное). Да, послушайте, чуть не забыла. Тут сумку какую-то странную принесли. А на ней наш телефон написан. «В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять».
Папа молчит.
Мама. Да вот. (Показывает сумку с разноцветными пуговицами.)
Папа протягивает было руку, но передумывает. Егор берет сумку.
Папа. Что за ерунда.
Егор. Да, правда, смотрите, вот тут на изнанке, – наш телефон. «В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять...» Маркером написано.
Папа. Как это попало сюда?
Мама. Мужик какой-то позвонил.
Папа. Пьяный?
Мама. Почему? Нормальный. Вот, говорит, сумку на пустыре нашел, вы случайно не теряли?
Папа. Так. И что?
Мама. Ну, я подумала, мало ли, что, ведь телефон-то наш, вышла к нему за угол к булочной.
Папа. Нет, это просто потрясающе! Катя, голубушка, да в своем ли ты уме, родная? А если бы тебя похитили? А если в сумке – бомба? Эдак кто угодно позвонит. Наплетет какую-то чушь, и ты побежишь к первому встречному...
Мама смеется.
Черт знает что! Черт знает что!
Егор держит в руках сумку, разглядывает, вытряхивает, в сумке ничего нет.
Мама. Я подумала мало ли что. Все-таки наш телефон.
Папа берет у Егора сумку, разглядывает и молчит.
Мама и Егор смотрят на папу.
Папа. Это просто недоразумение. Недоразумение. Наверное, неправильный номер. Это, очевидно, номер предыдущих жильцов этой квартиры.
Егор. Каких предыдущих? Нам же телефон недавно поставили. У тебя же сначала только служебный мобильный был.
Папа. Может, тут и мобильный мой написан? (Пожимает плечами, вертит в руках сумку.) Егор, может, это тебе?
Егор. У наших ни у кого такой нет. Смешная торба. Я бы сразу заметил.
Папа. Недоразумение. Ерунда какая-то, не стоит и внимания обращать.
Мама. А мне почему-то тревожно стало. Я даже в бюро несчастных случаев позвонила.
Папа. И что?
Мама. Ничего не случилось. Вообще ни одного несчастного случая.
Егор. Одни счастливые.
Папа. Ну, я же говорю. Ничего страшного. Пустяки. (Усаживается в кресло, вытягивает ноги, устраивается полулежа, берет пульт, голубоватый отсвет телевизора ложится на его лицо.)
Мама(намазывает лицо чем-то вязким). Прошлогодняя бузина, глубоко проникая в поры, дезинфицирует и симулирует. (Тоже усаживается и, закончив класть маску на лицо, замирает.)
Папа смотрит боевик. Приглушенно – автоматные очереди, крики, выстрелы, взрывы.
Егор (в задумчивости с сумкой в руках). В случае несчастья прошу известить... И наш номер... Чья же это может быть сумка? Мам... Мам...
Мама, замерев, подняв намазанное лицо, машет на Егора рукой. Егор идет в противоположную сторону, где сидит перед телевизором папа.
Пап... Пап...
Папа спит под звуки боевика, под выстрелы и вопли, вытянув ноги, расслабившись всем своим большим телом. И даже во сне его хмурое лицо выражает привычную усталость. Ничего, кроме усталости.
Вечер. Рыжая девочка Соня бродит в сумеречных дворах.
Соня. Извините, пожалуйста, вы случайно не видели мою собаку? Такая большая, меховая, рыжая собака. Мы с ней вместе рыжие, обе, она и я. Она очень добрая. Ее зовут Селедка.
Егор. В случае несчастья прошу известить... прошу известить...
Соня. Не видели? Нет? Извините... Пожалуйста, если увидите, помогите ей прийти ко мне... А я вам за это отдам свои ролики и Барби беременную. Вы случайно не видели мою собаку?.. Она такая классная, настоящий друг человека...
Егор. В случае несчастья... Прошу сообщить... три четыре пять девять... В случае несчастья... несчастья...
Соня. Скажите ей, пожалуйста, что я очень по ней скучаю и чтобы она возвращалась домой...
Егор. Прошу известить... Наш номер... Папа... Папа!
Папа спит. Или притворяется спящим? Фонограмма боевика усиливается, и вот уже оглушительно звучат взрывы и выстрелы, детский плач, крики и собачий визг тонут в треске автоматных очередей, лязге танков, свисте вертолетных винтов... Егор выключает телевизор и уходит. Папа спит.
Мама в полезной маске сидит не шевелясь, с закрытыми глазами. Тишина. Ночь.
Соня. Пожалуйста, помогите мне найти мою собаку... Вы не знаете, где моя собака? А вы?..
Вторая часть
Светлый майский день, чистое небо над крышей высокого дома. Сегодня День города. Визу на площади идет народное гулянье, выступают клоуны, раздают бублики и пряники, то и дело доносится музыка и веселые голоса в усилитель. На крыше много труб, антенн, башенок и слуховых оконцев. По крыше ходит рыжая девочка Соня в своих толстых ботинках. Железная крыша гремит. Соня пьет воду из пластиковой бутылочки. У Сони на шее висит большой морской бинокль. Смотрит в бинокль вниз.
Соня. Весна наступила. Люди вылезли из нор и потащили куда-то свои жирные животы... (Достает зеркальце, разглядывает себя, кривляется, гримасничает, устраивается на крыше развалясь, полулежа. Стучит нога об ногу, ботинок о ботинок.) Ботинки! А ботинки? Парле ву франсэ? Милые мои... Красавцы, бедолаги... Мэйд ин Франс... Вам бы гулять по совсем другим городам, топтать по булыжникам всяких там рю и авеню! А вас – сюда, грязь месить, чтобы на вас в автобусной давке наступали. Бедные ботинки! «Где мы, что с нами? – шепчут они. – Мы ничего не понимаем! Зачем мы здесь, зачем шершавая дорога, лужи и пустыри, люки водостоков, а какой ужас этот снег, мы ничего не понимаем!» Компрене ву? (Ударяет башмак о башмак.) Ву компрене, нес па? А помните, дорогие мои ботинки, как мы с вами искали мою собаку много-много дней подряд? «Селедка! Селедка! Селедка!» Ходили о каким-то пустырям и окраинам, по городскому парку, по шоссе, в закоулках, заблудились, устали, споткнулись, «Селедка! Селедка! Селедка!», наступила ночь, а нас с вами уже искали, милиционер спросил строго: «Девочка, как твоя фамилия?», мы убегали от милиционера, а он догнал, крепко взял за руку, лучше бы сказал, где моя рыжая собака. Ведь он же милиционер, он должен знать, куда деваются собаки... Милые мои ботинки! Вы отважно и верно мне служили. И вы достойны красивых проводов. (Снимает ботинки, шевелит пальцами ног, гладит ботинки, как живое.) Я открыла фонд поддержки моих рыжих ботинок, но пожертвования поступали очень скудно. Нет! Дорогие ботинки! Я ни за что не отправлю вас на помойку! Я посылаю вас в прощальный полет над городом, в день этого самого города, в праздничный весенний день! (Раскручивает ботинки над головой и кидает.)
Пауза.
Наверняка приземлились на голову какой-нибудь толстой тетеньке. То-то визгу, небось...
На крыше стоит большой брезентовый рюкзак. Соня достает из рюкзака пакет, снимет джинсы и майку, из пакета вынимает очень красивое светлое платье. Переодевается. Надевает нарядные туфли. Расчесывает волосы. На крыше дует ветер.
Соня стоит на крыше молча. Ветер развевает ее красивое платье, несет ее волосы. В это время снизу, где праздник, доносится музыка, духовой оркестр играет старинный вальс.
(Смеется и машет рукой.) А вот и я! Ну, как вы там, на площади? Веселитесь? Веселитесь-веселитесь, толстопузенькие... (Долго смотрит в бинокль.)
На крыше появляется Егор. Отряхивается, очищает одежду от чердачной пыли. Видит Соню. Смеется.
Егор. Вот это да! Хороший день сегодня! Забираюсь на крышу, а там – ты.
(Соня молчит. Егор смотрит на город сверху и говорит с Соней, как со старой знакомой). А сверху вроде даже красивый город получается...
Соня. Вы правы, молодой человек, если смотреть сверху, все выглядит значительно привлекательнее.
Егор. Ты меня не помнишь, а я тебя помню. Можно мне в бинокль посмотреть? (Смотрит в бинокль.) Надо же, морской, настоящий... Х-ха, вон наш квартал «Г»... А вон Новый мост... Машины ездят... Классно все-таки, не было моста. А теперь есть... (Отнимает бинокль от глаз.) Это мой отец мост построил. Да. Главный архитектор проекта. Он конкурс выиграл, чтобы мост построить... И построил. Мы из Калуги специально приехали, потому что он мост здесь строил. А теперь в Америку поедем. На год. Он там метро оформлять будет. Конкурс выиграл.
Соня молча смотрит на Егора.
В лом мне в эту Америку ехать... Что ты так смотришь?
Соня. Жду, когда вы свалитесь с крыши, молодой человек.
Егор (смеется). Ну и город! До чего противный город, где на крышах сидят такие рыжие, такие серьезные девушки в красивых платьях! Я не собираюсь никуда сваливаться. Я на крышу по делу пришел.
Соня. Я тоже.
Егор рассказывает, Соня неотрывно смотрит в бинокль.
Егор. У меня есть друг. Здешний. Потомок. Кличка – Потомок. Потому что он потомок купцов Дыркиных. Классный парень! Во такой! А то, что у него часто кровь носом идет, это не беда, доктора помогут, на то она и медицина. Он в больнице уже месяц киснет. А у него день рожденья скоро. Потомок у нас, он такой приколист, у него мечта – день рожденья на крыше справить. И мы решили его порадовать. Ну, надо же, чтобы у человека мечты исполнялись.
Соня. Мечты? Это да, это конечно, это я понимаю!
Егор. Внимание, внимание! Тайна повышенной секретности! Разработан план похищения Потомка из больницы... Знать запрещено всем, кроме рыжей девушки на крыше! Нора приходит его навещать, приносит цивильный прикид. Потомок и Нора идут гулять в больничный садик. Потомок переодевается. Тем временем Красивый, наш Красюк, которому недавно очередная тетенька подарила «БМВ», подруливает к воротам. Потомка везут на крышу. А тут уже накрыт стол, которым займемся мы с Хали. Хали, правда, у нас что-то того... Короче, я облазал все высокие крыши нашего города и выбрал самую подходящую. Эту.
Соня. Боюсь, что она вам совсем не подойдет, молодой человек.
Егор. Почему это?
Соня. Потому что у меня тоже есть мечта.
Егор. Какая?
Соня. Сказать?
Егор. Скажи.
Соня. А вы сделаете то, о чем я вас попрошу?
Егор. Постараюсь. А что надо сделать?
Соня. Значит, так. Сейчас надо повернуться лицом вон туда, вот так, дойти до слухового оконца, влезть в него, оказаться на чердаке, аккуратно закрыть за собой железную дверь, спуститься вниз на лифте, выйти через черный ход, и все – вас на этой крыше не было, ничего не видели, ничего не знаете.
Егор. И что? А про мечту?
Соня. А про мою мечту вы прочтете в завтрашних газетах. Про то, что она сбылась. Надеюсь, уже в утренних. (Делает шаг к краю крыши.)
Егор. Что ты? Никак не въеду... Ты что тут удумала? Ты что?! (Хватает ее за одежду, оттаскивает от края, при этом орет белым стихом.) Опомнись! Отойди от края! К чему все эти страшные шаги! Ты посмотри, как он прекрасен – рассвет вечерний, то есть, блин, закат... И жизнь прекрасна, все равно прекрасна...
Соня. Смотри! Вон воздушный шар летит.
Егор и Соня, запрокинув головы, глазами провожают воздушный шар.
Егор. Это на Марфином поле, в честь Дня города запускают. А поехали на Марфино? Тоже полетаем...
Соня. Нет, не поехали. (Садится на крышу, смотрит в бинокль.)
Егор (садится рядом). А я тебя помню. Ты еще говорила, что пишешь стихи...
Соня. Стихи?
Егор. Да.
Соня. А кто слушает металл, тому Бог мозгов не дал, металлика – параша, победа будет наша!!! Вот. Стихи.
Егор. Ты не такие стихи пишешь. Слушай, а ты в какой школе учишься?
Соня. Я учусь в институте смертной казни. Понял? Но меня скоро исключат. За жестокое обращение с беременными тараканами.
Егор. У тебя что-нибудь случилось? В историю, что ли попала? Что ты задумала-то вот это?..
Соня. Что?
Егор. Ну что ты вот это вот решила... (Показывает глазами с крыши вниз.)
Соня. Ты что, псих? Совсем, да? И впрямь решил, что я сейчас с крыши сигану?
Егор. А что, не будешь сигать?
Соня. Полный идиот!
Егор. Похоже было очень... Купился.
Соня. Значит, это я принарядилась специально, чтобы с крыши вниз бросаться? На площадь, где народные гулянья? Чтобы валяться, как мусор, и чтобы всякие толстопузые на меня таращились?
Егор. Да не ори ты! Ненормальная какая-то... Соня.
Соня. Что – Соня?
Егор. Запомнил, что тебя зовут Соня. Что ты рыжая. И что стихи пишешь. А что тебя так долго видно не было?
Соня. В лесной школе училась.
Егор. В лесной?
Соня. Ага. Знаешь, там за партами – ежики, белочки, зайчики.
Егор. Понятно. Что, нашлась собака у тебя?
Пауза.
Соня. Надо же, такой большой мальчик, и не знаешь, что из добрых мохнатых рыжих собак делают шапки. Я вот раньше тоже не знала. А теперь зато знаю. (Отворачивается.)
Егор (пытается заглянуть ей в лицо). Извини... (Прикасается к ней.) Ну... Не плачь...
Соня (подскакивает как ужаленная). Это кто плачет? Я – плачу? Фигушки! Это я раньше плакала. Плакала-плакала, плакала-плакала, плакала-плакала... Сначала искала. «Селедка! Селедка! Селедка!» А потом стала плакать. А потом заблудилась. И меня искали с милицией. И отправили лечиться в лесную школу в Шаховском районе. Там я тоже все время плакала и просилась домой. Тогда мне дали каких-то таблеток. и я стала спать. А потом проснулась. Попросила, чтобы мне принесли мою любимую куклу – Барби беременную. И проткнула вилкой ее пустое пластиковое пузо. Так что я больше не плачу. Я больше никогда не плачу и никогда не сплю. Я не сплю. И сегодня не спала. Потому что сегодня День города и у меня должна сбыться мечта.
Егор. У моего отца сбылась мечта – новый мост запустили. Ленточку перерезали, шампанское пили, папа белую рубашку надел. А чего хорошего? Правый берег застраивать начнут, а луга асфальтировать, заводы вредные строить, дети болеть будут. Вот у нас Потомок... Тощий такой стал. У них с Норой любовь – ну просто морковь. С ботвой. Она его к себе на родину везти хотела, в Абхазию. Война, говорит, кончилась, поедем, там море, тебе полезно. Собирались автостопом, вышли на трассу, а ее отец догнал и вернул, запер ее, Потомку худо стало, в больнице капельницу приделали.