— Я знаю, что делать… — снова пробормотал Игнасио.
На перемене мальчики засыпали его вопросами:
— Что ты хочешь делать?
— Я знаю что! — отвечал загадочно Игнасио.
— Ну, а все-таки?
— Увидите! Подождите, пока кончатся уроки, тогда всё узнаете. Вот увидите!..
Из школы вышли всем классом, ломая голову над тем, что бы такое мог придумать их товарищ. Игнасио шел впереди, очень серьезный, всем своим видом показывая, что сознает превосходство своего положения, и не отвечал на нетерпеливые вопросы, поминутно ему задаваемые. Он решил собственными силами восстановить справедливость. Разве он не старший в классе? А раз он старший, значит, на него падает ответственность за все, что происходит с учениками. Значит, он должен восстановить справедливость! А восстановить справедливость, по мнению всякого ребенка, означает вознаградить обиженного и наказать обидчика.
На глазах у изумленных одноклассников Игнасио вошел в книжную лавку и, бросив на прилавок все свои книги, спросил у торговца:
— Сколько вы мне дадите за все это?
Старик долго и внимательно рассматривал книги. Потом предложил:
— Три песо пятьдесят сентаво.
— Хорошо.
Игнасио взял деньги и вышел из лавки, все такой же серьезный, важный и молчаливый. Он пошел дальше, сопровождаемый товарищами, следившими за ним все с большим интересом, к которому теперь примешивалось и восхищение. Его важность, его молчание, героический поступок, который он только что совершил с такой простотой, — все это окружало его каким-то ореолом в глазах детей, в душе которых даже маленькое пламя свечи может разгореться, как разноцветная радуга, из конца в конец опоясавшая небо.
Игнасио остановился на углу, где мать Симона, сидя на пороге какого-то дома и держа на коленях ящик со спичками, торговала, или, вернее, просила милостыню. Две малюсенькие девочки, растрепанные, грязные, полуголые, копошились возле нее.
— Дайте мне коробок спичек, — сказал Игнасио.
Он взял у женщины коробок, вложил ей в руку свои четыре с половиной песо и отошел.
Женщина кричала ему вслед:
— Спасибо, мальчик! Бог вам за это заплатит, мальчик!
— Как это депутат правящей партии, который бывает каждый день в здании правительства, не может устроить человека на работу? Он не устраивает меня потому, что ему нет до нас никакого дела!
— У него, наверно, многие просят работу, а мест мало…
— А те места, которые есть, он распределяет так, как это ему удобно… Какое ему дело до матери и сына его прежнего друга?
— Да как ты рассуждаешь, Фелипе! Можно подумать, что это старик говорит! Вот смотри — мне семьдесят четыре года, и я все-таки не теряю надежды… Мне думается, что люди не так уж плохи, как ты их себе представляешь…
— Ах, бабушка, бабушка, вам семьдесят четыре года, а вы будто всего пятнадцать лет прожили!
— Я тебя не понимаю, дитя мое.
— Да я как только увидел доктора, так всякую надежду потерял, что он для нас что-нибудь сделает.
— Но почему же?
— Сам не знаю… Не могу вам объяснить.
— Вот увидишь, что ты ошибаешься. Я к нему зайду.
Фелипе поступил в типографию учеником. Но через каждые две недели бабушка все-таки отправлялась во дворец доктора. Ни разу ей не удалось переговорить с ним. Привратник, одетый в расшитый галунами сюртук, неизменно отвечал ей:
— Доктора нет дома.