* * *
Влечение к горам не носит какого-то необъяснимого, иррационально-мистического характера. Оно сформировалось на заре человечества и постепенно превратилось в коллективно-бессознательный архетип, связанный с эпохой матриархата и отсюда – с генетически запрограммированными матриархальными привязанностями людей. Последнее относится не столько к самим горам, сколько к горным (и всяким прочим) пещерам, всему, что ассоциировалось в сознании первобытного человека с материнским лоном. По существу, вся человеческая история и предыстория начинались с поклонения Женскому началу и Женскому естеству. Прежде всего это относится к процессам воспроизводства себе подобных, где главную роль играет женщина, которой от природы суждено быть матерью. Недаром на языке североамериканских индейцев навахо Земля называется naestsan, что дословно переводится как «опрокинутая на спину» (то есть «приготовившаяся к соитию женщина»).
В основе оргиастических культов, распространенных по всей земле, лежали таинства оплодотворения, зачатия и родов. А объектами поклонения, жертвоприношения и соблюдения подчас достаточно жестоких ритуалов неизбежно становились природные и рукотворные феномены, выражающие женское естество: пещеры, ущелья, озера, колодцы, венки, кольца и пр. Исторический период, соответствующий вечному символу и продлившийся несколько тысячелетий, получил название матриархата . Всестороннему осмыслению с точки зрения матриархальной идеологии, которая господствовала на протяжении многих тысячелетий, подвергалась вся окружающая природа в целом и в любых отдельно взятых ее частях.
Пещеры занимали особое место среди различных матриархальных объектов, предметов и натуральных или символических аспектов женского естества. Мать-пещера, спасительница и охранительница не одного поколения пещерных обитателей, ассоциировалась в их сознании прежде всего с женской утробой. Сюда после долгой ночи проникали пронизывающие мрак солнечные лучи, олицетворявшие небесно-космические фаллосы. Но и сами горы, в которых, как правило, находились пещеры, олицетворяли соответствующую и необходимую сторону сексуального партнерства. Культурологи отмечают: если пещера всегда олицетворяет женский принцип и обозначается треугольником вершиной вниз, то в таком случае гора, в которой находится пещера, символизирует мужской принцип и обозначается таким же треугольником, но вершиной вверх. Китайцы же наполнили оба первоначала космическим содержанием: пещера – одна из ипостасей фундаментального женского принципа инь, а гора – его зеркального отражения – мужского принципа ян (см.: Дж. Купер. Энциклопедия символов. М., 1995. С. 245–246).
Таким образом, древние пещеры выступали объектами первобытного культа, им поклонялись, они внушали страх и трепет, обрастая разного рода обычаями или запретами. В Восточных Саянах живет маленький сибирский народ тофалары, насчитывающий менее тысячи человек и говорящий на одном из тюркских наречий. Тофаларский фольклор столь же богат, как и устное творчество любого народа. В легендах коренных жителей Саян сохранились и следы архаичного поклонения пещерам. По их поверьям, на вершине самой высокой горы есть огромная пещера, наполненная сокровищами – золотом и драгоценными камнями. Там живет сам Хозяин гор. Но добраться в запретную пещеру никто не в состоянии: как только редкие смельчаки достигали половины горы – налетал ветер, появлялись тяжелые тучи, начиналась буря с дождем, градом, громом и молниями. Те, кто не погибал, вынуждены были ни с чем возвращаться назад.
Многие мегалитические памятники (как естественные, так и искусственные) также символизируют соответствующие аспекты противоборства или же, напротив, гармонии между матриархальными и патриархальными традициями, которое завершилось гармоническим единством и относительной взаимотерпимостью полов. О конкретных деталях и перипетиях былого противостояния матриархата и патриархата современной науке известно очень мало – за исключением косвенных данных археологии, фольклора и этнографии. Лишь немые природные свидетели недвусмысленно напоминают о страстях, кипевших много тысячелетий тому назад.
Рис. 25. Менгир в пещере (Архив Акад. наук, ф. 21, оп. 5, № 39/47)
Отголоски былых верований сохранились повсюду на Урале и в Сибири. Наглядным подтверждением может служить научный рисунок, сделанный еще в XVIII веке и хранящийся в архиве Академии наук (рис. 25). На нем изображена уральская пещера вместе с огромным фаллоподобным менгиром (о размерах ландшафтного святилища можно судить, сравнивая с нарисованными тут же деревьями или мощным кустарником). И положение менгира в пещере, и самая суть культового объекта свидетельствуют о сексуально-эротической насыщенности мировоззрения древних обитателей данного региона. Как обстояли дела с отправлением культа (скорее всего тайным) ко времени, когда был сделан приведенный рисунок, теперь сказать трудно. Зафиксированное карандашом художника пещерное святилище навсегда исчезло из поля зрения ученых – точно испарилось или ушло под землю. В пещерах часто находят древние рисунки, в символической форме изображающие мужское или чаще женское естество. Подобные знаки обнаружены, к примеру, в огромной Каповой [17] пещере на Южном Урале, более известной сделанными с помощью охры изображениями исчезнувших животных – мамонтами и шерстистыми носорогами (прорисовки женских и мужских знаков см.: Бадер О.Н. Каповая пещера: Палеолитическая живопись. М., 1965).
О сексуально-эротической направленности былого поклонения пещерам в Сибири свидетельствуют и скрупулезные исследования этнографов и фольклористов. Работа эта исключительно трудоемка, так как требует не только знания соответствующего языка, но и доверия со стороны информаторов – хранителей древнего знания, не говоря уж о том, что львиная доля таких сведений безвозвратно утрачена из-за длительных и повсеместных преследований первобытного язычества и шаманства, носивших к тому же, с точки зрения властей и обывателей, непристойный характер. Тем не менее по сохранившимся крупицам удается выявить древнейшие традиции поклонения пещерам у разных сибирских народов и соответствие этих представлений общемировым стандартам. Например, у бурят – как и у других народов Евразии, Америки или Африки – пещера всегда символизировала материнское чрево и женский детородный орган (см., напр.: Дашибалов Б.Б. Культ пещер у бурят и его древние истоки // «Банзаровские чтения», посвященные 170-летию Доржи Банзарова. Улан-Уде, 1992). Аналогичные факты приводят и исследователи алтайской культуры.
Природа и Космос испокон веков мыслились как детородные первоначала, обусловливающие сексуальное поведение всего живого и в особенности людей. Именно в космическо-небесных силах видели первоисточник сексуальной энергии – мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах; их естественными декорациями и выступали природные и рукотворные объекты, имитирующие или же напоминающие мужское и женское естество. Философы, обобщив многотысячелетнюю практику, объявили пещеру символом Космоса. Сохранился трактат с поэтическим названием «Пещера нимф», принадлежащий известному неоплатонику Порфирию (234 – между 301 и 305) – одному из последних заметных представителей позднеантичной философии, – где суммированы различные взгляды на пещеру как олицетворение Космоса:«Пещеры и гроты древние, как подобало, посвящали космосу, беря его и в целом, и в частях. Символом же материи, из которой образован космос, они делали землю, почему некоторые думали, что если земля есть материя космоса, то сам космос, происшедший из нее, следует представлять в образе пещеры. Пещеры большей частью бывают естественными и одной природы с землей, состоя из скал какого-нибудь одного вида. Внутренняя часть их вогнутая, а извне они простираются в беспредельность земли [и сливаются с ней]. Космос также самороден и одной природы с материей, которую сближали образно со скалами и камнем, имея в виду ее косность и способность принимать придаваемые ей формы, а также и то, что по бесформенности своей она может быть понимаема как нечто беспредельное. Текучесть и лишенность собственного образа, который ей придает форму и делает видимой, обилие воды и сырость пещеры, мрак и тумановидность в ней, как выражался поэт, принимались обычно как символ свойств, присущих материальному космосу».
...
(Перевод А.А. Тахо-Годи)
С функцией жизненности и плодоношения Земли сопрягались не только представления о соитии и деторождении или же, скажем, основные моменты ежегодного земледельческого цикла, но и добыча руды и процесс выплавки из нее металла. Крупнейший культуролог и религиовед ХХ века Мирча Элиаде (1907–1986), досконально исследовавший историю данного вопроса, пришел к следующим выводам:
«Такие концепции чрезвычайно древние. Шахты, подобно устьям рек, приравнивались к лону Матери-Земли. На вавилонском языке термин pu означает как “исток реки”, так и “влагалище”; на египетском – слово bi означает как “влагалище”, так и “штольня шахты”; на шумерском buru также означает “влагалище” и “река”. Вероятно, руды, добываемые из шахты, приравнивались к зародышам. Вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводится как “эмбрион”, а другими – “выкидыш”. Во всяком случае имеется скрытая симметрия между металлургией и деторождением. Жертвоприношение, иногда выполняемое перед плавильным горном, напоминало родовспомогательное жертвоприношение. Горн приравнивался к лону, именно там “зародышевые руды” должны были завершить свой рост и проделать это за значительно более короткий промежуток времени, чем тот, который потребовался бы, если бы они оставались скрытыми под землей. Металлургический процесс во многом подобный сельскохозяйственному труду – и в такой же мере подразумевающий плодородие Матери-Земли – в конце концов вызвал в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий во чреве Земли. Человек понуждает и ускоряет ритм этих медленных глубинных созреваний, в некотором смысле он занимает место Времени».
Понятно, что наблюдения и выводы Элиаде имеют не локальное, а общемировое значение. Ибо подобные мировоззренческие представления о матриархальном и матримониальном характере добычи полезных ископаемых в шахтах и рудниках были присущи народам всех без исключения континентов, где получило развитие горное дело и металлургия. В представлении древних или же примитивных народов Евразии, Африки и Америки (исключение составляет только Австралия, где древняя добыча руды и выплавка металлов не получили развития) минералы, кристаллы, драгоценные камни и руды зарождаются и зреют во чреве Матери-Земли точно так же, как после зачатия в течение девяти месяцев развивается ребенок в утробе беременной женщины, а затем естественным путем выходит на белый свет.
Этнографы разных стран собрали немало интересных подтверждений данному представлению, распространенному во все времена по всему миру. Например, южноазиатские горняки, добывающие оловянную руду, до сих пор считают, что олово – живое существо и обладает свойствами живой материи (находящейся к тому же под покровительством всякого рода духов, гномов, эльфов, добрых фей и злых гоблинов): оловянная руда передвигается сама по себе из одного места залегания в другое, после выработки она самозарождается и вновь увеличивает свой объем, подобно домашнему животному, она испытывает симпатии к одним людям и антипатию к другим. Среди культурологов, изучающих данный аспект мировой мифологии, даже возникло понятие «геологического уровня Жизни» – научно-терминологического синонима понятия Живой Земли.
Сходные поверья бытовали и в среде уральских горняков (подробнее обо всем этом – ниже). Уральские рудокопы считали, что с рудой и любыми другими подземными богатствами необходимо установить тайные доброжелательные отношения. Без симпатии и покровительства тайных сил и хозяев Подземного царства рудознатцу и рудокопу никогда не дождаться удачи в своем трудном и опасном деле. Неуважение к подземным силам и тем более глумление над ними неизбежно приводит к изощренной мести с их стороны. Лучшее тому подтверждение – хорошо известный образ Хозяйки Медной Горы, восходящий к самым истокам архаичного мировоззрения и бездонным глубинам матриархата, когда Великая Богиня – Мать-Земля – олицетворяла великое Женское Начало мироздания и его неисчерпаемую сексуальную и детородную энергию.
* * *
Безусловно, горы сами по себе – тем более автоматически и в любое время – не порождают пассионарную ситуацию, однако они создают для нее наиболее подходящий естественно-природный фундамент. При стечении благоприятных геофизических и геокосмических обстоятельств горные массивы, цепи и отдельные горы становятся оптимальными проводниками для потоков частиц и полей, наполняющих или подпитывающих пассионарной энергией любые компоненты биосферы и ноосферы.
И каким-то неведомым «двадцать пятым чувством» люди по сей день ощущают это: большие и малые горы всегда манили человека, приобщали его к своему величию. Своими пещерами, символизирующими материнскую утробу, укрывали от непогоды, врагов и хищных зверей, а потом щедро открывали свои богатства в виде золота, самоцветов и драгоценных камней и приобщали к своей сказочной силе, раскрывая тайны рудознатства, медного, железного и иного литья. Урал – не исключение; напротив – самый показательный символ единения человека и горнокаменной твердыни.
Уральцы особенно привязаны к горам, сознательно и бессознательно они чувствуют сокрытую в них информационную тайнопись. Уральский тележурналист Александр Сидельников из Магнитогорска прекрасно выразил это на примере одной из самых высоких и красивых гор Южного Урала – Иремели (она имеет две вершины: 1582 метра и 1400 метров). На ее вершинах вздымаются скалы, напоминающие развалины древних построек. Разные образы рождает она у людей. Например, для Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка (1852–1912) «Иремель – громадный корабль, севший на мель и загородивший течение». Легко обнаружить сходство между Иремелем, имеющим форму исполинской, наискось усеченной пирамиды, и гигантским седлом. Учитывая, что в некоторых тюркских языках есть слово «эмел» – «седло», а в башкирском языке есть слово «ир», которое переводится как «мужчина», «герой», специалисты по топонимике истолковывают слово «Иремель» как «седло героя». Есть и другие мнения относительно происхождения названия горы Иремель, выводящие его из слов «герой», «священная», «заклинание», «высшие духи земли и воды». Сама собой напрашивается и увязка уральского топонима с архаичным (и прежде всего древнерусским) названием рая – ирий.
Ни на минуту не приходится сомневаться, что представление об Иремеле как о священной горе сложилось в предысторические времена. В конце 80-х – начале 90-х годов XX столетия в Южном Зауралье была открыта целая «Страна городов» – уникальная цивилизация, достигшая невиданного для своего времени уровня культуры. Все больше ученых признают «Страну городов» одной из ранних индоиранских, индоарийских цивилизаций. Предпринимаются попытки сравнить мифологическое описание прародины ариев с тем регионом, где была открыта «Страна городов». Одна из священных рек древних ариев – Рангха – берет начало с горы Хукарйа, высочайшей вершины горного массива Хара Березайти, опоясывающего Землю. Известный российский филолог В.И. Абаев выдвинул гипотезу, что Рангха – это река Волга (еще древние греки называли ее Ра). Но тогда священная гора Хукарйа – это и есть Иремель.
Ведь именно Иремель – одна из самых высоких гор Южного Урала (по высоте она уступает только горе Яман-Тау). Мифы утверждают, что с Хукарйа стекают воды, «дающие начало всем водам и рекам». И с хребтов в окрестностях Иремеля, буквально в нескольких километрах друг от друга, берут начало реки бассейна Каспийского моря (Урал, Белая и ее притоки Юрюзань, Ай) и реки бассейна Северного Ледовитого океана (Миасс, Уй). Если к этому добавить, что еще полторы тысячи лет назад Волга не впадала в Каспий, а соединялась с Доном там, где сегодня проходит Волго-Донской канал, и фактически была рекой бассейна Атлантического океана, то можно сказать, что гора Иремель действительно была водным центром Евразии. То, что гора Иремель имеет форму усеченной пирамиды, также примечательно. Сегодня накоплено множество свидетельств о том, что пирамиды способны «подзаряжать» окружающее пространство, при этом в нижней части пирамиды концентрируется отрицательная энергия, а в верхней – положительная. У Иремеля «срезана» как раз верхняя треть, и можно предположить, что человек, находящийся на вершине горы, достраивает своим телом ту часть пирамиды, где должна концентрироваться положительная энергия, и тем самым получает дополнительный импульс для благого изменения своего сознания. (См.: Сидельников А.И. Гора богов // Наука и религия. 1999. № 4.)