Санька мигом прихлопнула дверцы антресолей, унесла стремянку и предстала перед дедушкой как ни в чем не бывало.
– Объявляется большая приборка! – провозгласил отдохнувший дедушка.
Санька уронила руки. «Большая приборка» была любимым дедушкиным занятием. В ней всегда участвовала вся семья. Большая приборка отличалась от обычной уборки квартиры тем, что вылизывался каждый уголок, включая самые укромные места под шкафами и кроватями. «Опять весь день ползать с трубой!», – обреченно подумала Санька, но делать нечего – она достала из кладовки пылесос и принялась разматывать шнур.
Завыл двигатель; пылинки, соринки, щепочки и бумажки устремились к раструбу пылесоса. Работа закипела! Дедушка протирал поверхности влажной тряпкой, при этом в сотый раз рассказывая, как он в молодости до блеска драил казарму на сто двадцать человек. Санька ползала под кроватями, воюя с пылью и успевая успокаивать Аграфену, которая была в ужасе от завываний пылесоса. Проходя по коридору, Санька подняла голову и увидела глаз Альшоля, который следил за ней в щелку. Альшоль явно страдал от того, что не может Саньке помочь.
Большая приборка закончилась лишь к ужину.
Санька была послана в булочную за хлебом. Когда возвращалась, на лестнице ей повстречался участковый Мулдугалиев, выходящий из квартиры соседки Эмилии.
– Значит, нет никакого Альшоля, девочка? – улыбаясь, прошипел он, топорща усы.
– Я вас не понимаю, – храбро сказала Санька.
– Ничего, поймешь. Свидетели есть… Прокурор санкцию даст на обыск – и я его найду! Может, он – особо опасный преступник? – продолжал Мулдугалиев.
– Сами вы особо опасный! – выкрикнула Санька и юркнула за дверь.
После ужина дедушка подобрел и размяк. Он чмокнул Саньку в макушку и удалился смотреть программу «Время», которая плавно переходила в дедушкин сон. Когда дедушка засыпал, мама или Санька на цыпочках входили в комнату и выключали телевизор.
Санька, едва дождавшись первых сигналов программы «Время», вскарабкалась к Альшолю, чтобы рассказать ему о новых происках участкового Мулдугалиева и соседки.
Она не поверила глазам: ее металлическая коллекция была вычищена до блеска и смазана машинным маслом! Альшоль в уголке скромно поглаживал бороду.
Санька подскочила к нему и расцеловала.
– Альшоль, миленький! Значит, ты тоже делал приборку!
Альшоль вдруг густо покраснел, отстранился от Саньки и потупил глаза, отчего Санька и сама смутилась.
– Ты чего?… – тихо спросила она.
– Меня семьсот тридцать шесть лет никто не целовал, – сказал Альшоль.
– Я по-дружески, – сказала Санька.
– И по-дружески никто не целовал. У меня был друг – дождь Билинда…
– Девочка или мальчик? – деловито осведомилась Санька.
– Я же говорю – дождь. Он умывал меня каждое утро.
– С мылом?
– Какая ты, Саша, странная… – обиделся Альшоль. – Я тебе серьезно говорю.
И вдруг они услышали снизу громкий голос дедушки:
– Саша! Ты где?
Санька бросилась к дверце, выглянула из антресолей. Дедушка стоял у стремянки, намереваясь подняться по ней.
– Я здесь… я убиралась… – залепетала Санька.
– Молодец, – похвалил дедушка. – К тебе пришли.
«Участковый!», – испугалась Санька.
Дедушка направился в кухню, а Санька, дрожа от волнения, спустилась вниз, оттащила лестницу на место и лишь после этого последовала за дедушкой.
Дедушка стоял посреди кухни. За столом чинно сидела старушка в белой кофточке. На коленях у нее устроилась Аграфена. Старушка медленными движениями помешивала чай ложечкой. Лицо у старухи было бледное-бледное, почти голубое, а пальцы будто вылеплены из воска. Дедушка почему-то с опаской покосился на гостью и обратился к Саньке:
– Ты плохо выполняешь пионерские поручения. Почему не сказала, что тебя ждет Софья Романовна?
– Кто? – еле слышно прошептала Санька, чувствуя, что теряет сознание.
– Софья Романовна, – указал дедушка на старуху, и она подтвердила его слова кивком восковой головы.
Санька попятилась, выбежала из кухни, бросилась в свою комнату и забилась в угол дивана. Ее трясло.
Дедушка появился на пороге разгневанный.
– Саша, это невоспитанно, это самое… Она тебя ждет.
Он взял Саньку за руку и повел на кухню. Санька шла покорно, обмирая от страха. Они вошли и увидели дымящуюся чашку чая на столе, жмурящуюся Аграфену на стуле – и больше никого!
Старуха как сквозь землю провалилась! Это самое.
Глава 6
Исчезновение старухи очень неблагоприятно повлияло на дедушку. Он проверил все запоры, произвел осмотр ценных вещей – фарфорового сервиза, орденов и медалей, которые хранились в тумбочке рядом с его кроватью, и собраний сочинений Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса, что стояли на полках в его комнате. Все оказалось на месте. После этого дедушка уложил спать Саньку и самолично погасил свет в ее комнате.
– Больше никакого милосердия, это самое! – сказал дедушка.
Санька испуганно лежала в темноте под одеялом. Потом догадалась стукнуть в стенку, отделявшую ее комнату от коридора, где были антресоли. В ответ раздался тихий стук Альшоля. Санька немного успокоилась и заснула.
Утром дедушка разбудил Саньку, поставил ее перед кроватью по стойке «смирно» и решительным голосом приказал:
– Кошку сдать Софье Романовне. Это первое. Сегодня же поедем с тобой на дачу. Это самое.
– Не поеду, – хмуро сказала Санька.
– Приказы не обсуждаются. Марш умываться! – прикрикнул он.
После завтрака дедушка деловито запаковал Аграфену в картонный ящик из-под макарон, валявшийся в кладовке, вручил ящик Саньке, и они вместе вышли из дома. Дедушка направился в магазин за продуктами для дачи, а Саньку отправил к Софье Романовне.
Вот только где ее искать, эту Софью Романовну?!
Санька спряталась за углом, наблюдая, как дедушка решительной армейской походкой направляется к магазину. Только он скрылся в дверях, как она стремглав бросилась домой, вбежала в квартиру и, лихорадочно подтащив стремянку к антресолям, забралась наверх вместе с ящиком.
Альшоль спал в уголке, свернувшись на плоских диванных подушках. Услышав шум, он проснулся, сладко потянулся и расчесал пятерней запутавшуюся седую бороду.
– Саша, это ты… – улыбнулся он. – Мне такой сон приснился! Будто меня окружили трётли и хотят превратить в камень. Наверное, я и вправду скоро умру…
– Подожди ты со своими трётлями! – рассердилась Санька и рассказала Альшолю о планах дедушки.
Услыхав про странную старуху, которая якобы уже умерла, Альшоль закрыл лицо руками и издал глухой стон.
– Боже мой, за что такая напасть?…
– Ты ее знаешь? – встревожилась Санька.
– Нет. Но я знаю многое другое.
– Расскажи! – потребовала она.
– Долгая история, Саша. Как-нибудь после…
Санька не стала допытываться, тем более что с минуты на минуту мог вернуться дедушка. Она оставила Аграфену Альшолю и спустилась вниз. Когда закрывала дверцы антресолей, заглянула внутрь: Альшоль сидел в темном углу, держа Аграфену на руках, и что-то тихо ей нашептывал. Аграфена вела себя спокойно.
Дедушка вернулся с туго набитыми сумками и принялся поторапливать Саньку на дачу. Через полчаса они уже выходили из дома, спеша на Финляндский вокзал к электричке. Дедушка повеселел, довольный Санькиным послушанием, рассказывал ей про огурцы в теплице и салат на грядке, выращиваемые бабой Клавой. Намекал также на прополку клубники и другие дачные дела. Но Санька слушала его вполуха.
Они с дедушкой ворвались в вагон подошедшей электрички в толпе других дачников с сумками, рюкзаками, досками, собаками на поводках, птицами в клетках и заняли места. Дедушка поставил две сумки на верхнюю полку и наконец ослабил бдительность.
– Дедушка, ты меня прости, но я не могу ехать с тобой, – сказала Санька, поднимаясь со скамейки.
Дедушка от неожиданности раскрыл рот. А Санька не спеша двинулась по проходу к дверям.
– Саша, стоять! – крикнул дедушка таким голосом, что все пассажиры вздрогнули.
Но Санька вышла из электрички и подошла к окну вагона в том месте, где сидел дедушка. Он высунул голову из открытой верхней части окна; лицо его покраснело, на лбу выступили капли пота.
– Ты что, это самое! – кричал дедушка на весь вокзал.
– Дедушка, правда, никак не могу. Это будет предательство, – тихо сказала Санька.
– А бросать меня, это самое?
Но Санька, мучаясь в душе и обмирая от страха, повернулась и пошла по перрону.
Она вернулась домой очень печальная. Первый раз в жизни она так жестоко обошлась с дедушкой. Но что поделаешь! Альшоль без нее пропадет – не сидеть же ему взаперти. К тому же он все время думает о смерти, будто нет других вещей повеселее. У него же на целой Земле никого, кроме нее, нет.
Санька отбросила печаль и решительно повернула ключ в замке.
В квартире было полно музыки; она доносилась из дедушкиной комнаты, где стоял телевизор. Санька поспешила туда и увидела следующую картину.
Перед телевизором в креслах сидели Альшоль и вчерашняя старуха. Она была почему-то в белом подвенечном платье старинного покроя – с прямыми твердыми плечиками, окруженными воздушными крылышками кружев, в длинных, до локтей, белых лайковых перчатках и с фатой, спадающей на спинку кресла. На коленях у старухи сидела Аграфена. Они смотрели «Утреннюю почту».
Санька остановилась в дверях, не зная, что делать.
Альшоль порывисто вскочил с кресла, мелкими шажками приблизился к Саньке. У него было виноватое лицо.
– Саня, прости меня, оно опять пришло…
– Кто это? – прошептала Санька.
– Да привидение же! Привидение! – с неудовольствием воскликнул Альшоль.
– Да, я привидение, – царственно произнесла старуха, поворачивая голову к Саньке. – Я пришло к моей кошке. Имею право… Подойди ко мне, девочка.
Она протянула к Саньке сухую тонкую руку в белой перчатке, Санька обмерла, но сделала шаг к старухе.
– Это я виноват, я… – сокрушался Альшоль сзади.
– Меня зовут Софья Романовна, – продолжало привидение. – Садись, девочка, – указало оно на кресло рядом с собою.
Санька послушно опустилась в кресло.
Альшоль за спиною старухи виновато развел руками: мол, что я могу сделать! Потом, спохватившись, прикрутил звук у телевизора, на экране которого Юра Шатунов пел про белые розы.
– Я хочу поблагодарить тебя, – сказало привидение Софья Романовна. – Ты первая вспомнила о моей любимой Аграфене и приютила ее у себя. Мне осталось на Земле совсем немного времени. На сороковой день после смерти Господь возьмет меня к себе… Если, конечно, сочтет это возможным, – добавила старуха, подумав. – Я хочу спросить: ты и дальше будешь заботиться об Аграфене?
– Да… – выдавила из себя Санька.
– Этот мальчик, – указала старуха на Альшоля, – помог мне воплотиться в полный рост. – Привидение с удовольствием оглядело себя и провело лайковой перчаткой по белому атласу платья. – Ты не представляешь, девочка, как трудно сейчас привидениям! У людей осталось так мало воображения, что нам приходится быть совершенно невидимыми. Изредка мелькнешь в своей собственной квартире в виде облачка, скрипнешь дверью – и все! А этот мальчик сумел воплотить меня в лучшем виде! И даже с фатою! – привидение элегантным жестом расправило газовую шаль фаты.
– Какой же он… мальчик? – несмело возразила Санька. – Ему семьсот пятьдесят лет.
– Глупости! – рассмеялось привидение Софья Романовна. – Альшолю четырнадцать земных лет, я же знаю! Остальное – не считается, потому что было там… – и оно махнуло белой рукой в пространство.
Альшоль, потупившись, стоял рядом с телевизором, будто старуха выдала его самую сокровенную тайну. На экране пел Владимир Пресняков-младший.
– Вот скажи: сколько лет сейчас Пушкину? – неожиданно обратилось привидение к Саньке. – Да-да, Александру Сергеевичу!
– Я не знаю… – растерялась Санька.
– Очень плохо. Двойка! – объявило привидение. – Александру Сергеевичу сейчас сто девяносто второй год, поскольку он, как сама понимаешь, бессмертен. Совсем старичок, верно?… А на самом деле ему, конечно, тридцать семь лет – было и останется!
– В общем, она права, – неохотно признал Альшоль.
– Не она, а оно, – поправило привидение. – Не говоря уже о том, что неучтиво говорить о привидениях в третьем лице, когда они рядом.
– Простите, – пробормотал Альшоль.
В это время в прихожей раздались требовательные звонки дверного электрического колокольчика.
– Ой, дедушка вернулся! – в ужасе воскликнула Санька.
Альшоль, подхватив Аграфену, метнулся из комнаты. Санька – за ним. Только тут она увидела, что из раскрытых дверец антресоли до пола свисает лестница, сплетенная из бельевой веревки. Альшоль ловко, по-матросски, вскарабкался наверх, предварительно забросив на антресоли Аграфену, мгновенно втянул внутрь лестницу и изнутри притворил дверцы. Санька понуро поплелась открывать.
Однако за дверью стояла соседка Эмилия – в джинсовой «варенке» с головы до пят. Из-за ее плеча выглядывала милицейская фуражка низенького участкового Мулдугалиева.
– Саша, дедушка дома? – спросила Эмилия.
– Нет, он на дачу уехал, – помотала головой Санька.
Эмилия без спросу вошла в квартиру. За нею двинулся участковый.
– Мама просила меня присмотреть за тобой, – тоном, не допускающим возражений, сказала Эмилия. – Покажи, как ты живешь?
– Это что – обыск? А санкция прокурора у вас есть?! – решительно воспротивилась Санька, весьма кстати вспомнив слова участкового о какой-то санкции.
– Ордера нет, девочка, – ласково сказал Мулдугалиев. – Но детская комната милиции интересуется. Мы взяли на учет всех подростков, оставшихся на лето в городе.
Эмилия направилась в кухню, осмотрела ее. Мулдугалиев зашел тоже, зачем-то распахнул холодильник, заглянул в кухонный шкаф.
– Мама сказала, что ты ходишь помогать какой-то старушке. Ты была у нее сегодня? – поинтересовалась Эмилия.
– Кто меня спрашивает? – донесся из дедушкиной комнаты громовой низкий голос.
Эмилия и участковый, толкая друг друга, бросились назад в прихожую и там остановились, как вкопанные.
Из дедушкиной комнаты, согнувшись в три погибели, появилась через дверь огромная, до потолка, старуха в белом подвенечном платье. Это было привидение Софья Романовна, внезапно разросшееся до невероятных размеров. Оно медленно выпрямилось перед непрошенными гостями, достав фатою потолок. Мулдугалиев был привидению по пояс.
– Я к вашим услугам, – сказало привидение сверху.
Эмилия и участковый попятились к дверям, онемев, не спуская с белого напудренного лица привидения оцепеневшего взгляда. А оно, подбоченившись, молча провожало их глазами, пока они не вывалились оба на лестничную площадку. Потом привидение сделало огромный шаг к двери, нагнулось и прикрыло ее. В тишине, как выстрел, щелкнул замок.
По правде сказать, Санька тоже была ни жива, ни мертва. Привидение Софья Романовна оглянулось на нее, заметило, что Санька напугана, улыбнулось и проворковало совершенно обворожительно:
– Пардон! Исчезаю…
И действительно исчезло, растворившись в воздухе.