Ирка уже несколько раз порывалась выбросить этот мешок, но ей становилось жалко усилий Бабани. К тому же цветы на Бабанином перегное и правда росли как на дрожжах.
Комнатные растения были вторым после изготовления кукол увлечением Бабани. Еще во времена скитаний по учреждениям и выпрашивания денег на Иркино лечение Бабаня постоянно таскала с собой маникюрные ножнички для мгновенного умыкания ростков. На ее заботливых окнах они быстро превращались в пышущие здоровьем растения.
— Этот я в мэрии стырила! Мэр небось до сих пор слезы льет! Этот из бухгалтерии Минздрава, белый цветущий — из собеса, а вот тот лысенький — из инвалидной комиссии! — хвасталась Бабаня.
И радовалась великой радостью капусты, которую поливают.
— Ты боишься? Ну скажи правду! — спросила Ирка после того, как Бабаня ухитрилась скормить ей вторую за вечер говяжью котлету. Котлета была таких размеров, что, если пришить к ней лапки, получилась бы приличная крыса.
— Нет, это ты боишься! Ты всего боишься! — задиристо ответила Бабаня.
— А ты?
— А я всего не боюсь и просто надеюсь. На лучшее или хоть на что-нибудь!
Ирка подумала, что отныне это будет ее девизом. Просидев у Бабани до десяти, она поцеловала ее, вернулась в «Сокольники» и легла спать. Ночь прошла нормально, но вот под утро…
…Багров вскрикнул. Чьи-то зубы впились ему в руку выше локтя.
— Кто это? Что ты делаешь? Ира! Больно же!
Он оттолкнул ее. С секунду Ирка стояла с безумным видом, потом выплюнула кожу. Его, Багрова, кожу! Губы у нее были в крови.
— С ума сошла? Ты выгрызла мне кусок мышцы!
— Не знаю, что со мной. Правда не знаю… Прости!
Ирка дрожала. На мгновение она прижалась лбом к плечу Матвея, потом метнулась к крану и, причитая, стала полоскать рот.
— Ты же шутила про это… Совсем недавно! — сказал Багров медленно.
— Так бывает. Человек навязчиво шутит про что- то определенное, а потом его заклинивает, — сказала Ирка.
Она забралась r гамак и повернулась лицом к стене. Матвей подошел к кровати и откинул подушку, под которой была спрятана шкатулка. На крышке кривлялись деревянные человечки. Багров едва сдержался, чтобы не ударить по ней палашом. А ведь не придерешься! Что просил, то и получил. Зуб-то и правда новый, с отменными режущими качествами.
— Знаешь, что. Отдай мне Камень Пути! — внезапно потребовал Багров.
— Зачем? — спросила Ирка.
— Он же мой.
У Ирки не было сил спорить:
— Хорошо, возьми. Он там! Синяя такая… с карманами… — ее рука вяло мах пула в сторону шкафа.
Джинсовая куртка пахла давно умершим костром. Из кармана вытряхнулись забытые ключи, несколько икеевских карандашей, и, наконец, обнаружился Камень Пути, засыпанный отсыревшими крошками и трухой скомканных магазинных чеков. Багров стиснул его пальцами. Страх исчез, отпали сомнения. Матвей ощутил давно забытую радость ясности н простоты.
— Ты же хотела его спрятать! — крикнул он Ирке.
— Я и спрятала. В карман. У меня сильное ощущение, что Камень Пути нельзя украсть. То есть можно, но глобально нельзя. Странно, что ты вспомнил о нем сейчас.
Матвей поднес Камень Пути к груди. Чужое сердце отозвалось болью, а Камень Пути вдруг вздрогнул у него в ладони, точно он и был сердцем.
— Я хочу, чтобы он снова был у меня тут, — сказал Багров.
Ирка обернулась и посмотрела на него. Она все еще лежала в гамаке, но уже начинала раскачиваться, легонько отталкиваясь пальцами от стены.
— Кого мы можем попросить его вставить?
— Может, Мамзелькину?
— Очень смешно, — сказала Ирка и снова вы' цвела голосом и настроением.
Багров пожалел о своей ошибке:
— Прости!
— Это ты прости, что я тебя укусила.
Матвей примирительно качнул гамак. Когда слишком долго просишь прощения — это уже к новой ссоре.
— Это я виноват.
— Почему?
— Да так… дурак потому что!
Боль от укуса то отпускала его немного, то вновь вгрызалась. Самое досадное, что рана не желала затягиваться с помощью магии, хотя он пробовал уже дважды.
— Значит, пису пис? — спросил Матвей.
— Нет, вору вор! Хорошо, пусть будет пису пис! Полежу немного, ладно? — Ирка закрыла глаза.
Матвей качал гамак все тише и тише, пока она не уснула. Тогда он укрыл ее пледом, оделся, сунул во внутренний карман Камень Пути и по канату соскользнул на кучу листьев. К ближайшему дереву цепью был пристегнут велосипед «Салют», который использовали для передвижений по парку рабочие «Сокольников», а однажды почему-то про него забыли.
— Как можно было бросить велосипед? — помнится, удивилась Ирка.
— Вот и я говорю: как? — согласился с ней Матвей и незаметно вытер с седла склеротическую руну.
«Салют» был древний надежный велосипед, произведенный в то время, когда с вещей не брали тайное обязательство через три года ломаться, а через пять — рассыпаться в прах. Несколько раз перекрашен, но все равно кое-где краска сбита и видна ржавчина. Спицы обмотаны разноцветной проволокой. Одна педаль еще советская, со светоотражателем, вместо другой торчит штырек. Звонок новый, китайский, в форме дудки. Если по дудке бьешь сильно — она молчит, но когда случайно подпрыгнешь на колдобине, то мамы с колясками сигают через кусты, как белки, считая, что началась война и где-то в бомбоубежище сработала сирена.
Матвей сел на велосипед и быстро поехал к метро. Он уже опять сомневался в том, что задумал. Камень Пути, раскачиваясь вместе с карманом, то касался его кожи, то отодвигался от нее, и потому решимость, которую испытывал Багров, то вспыхивала, то гасла.
Временами Матвей задирал голову. В небе творилось нечто невообразимое. Все мелькало и металось, как в барабане стиральной машины. Три армии туч — серых, черных и белых — сошлись в решающем бою. Вот в атаку идет кавалерия серых. Вспарывает ровный строй белых, но увязает в нем и, теснимая, откатывается назад, бросая убитых и раненых. А снизу ее уже атакуют плотные черные тучи, похожие на колесницы с серповидными ножами.
Запахи обострились, проступили явственно, а потом вдруг хлынул дождь, но не здесь, а в кварталах за «Сокольниками», там, где желтые дома утопали летом в тополином пуху. И оттуда уже большая взлохмаченная туча, составленная из отдельных сизых клочков, поползла на северо-восток. Она была похожа на овечье стадо. Ветер, наскакивая по бокам, путал ее, как пес, сбивая в кучу.
Багров мчался на велосипеде, часто оглядываясь. Дождь настигал его. Он был близко, за спиной. За ним было уже все черно. Наконец наступил момент, когда первая тяжелая капля ударила Матвея в шею и скользнула по позвоночнику. Он успел ощутить ее холод, как и холод еще нескольких капель, когда вдруг туча настигла его и за какую-то минуту вымочила так что квакало даже и в носках.
Велосипед Матвей приковал у метро. Под крышей круглого павильона стояли еще сухие люди и трусливо смотрели на Багрова, который, ничего больше не боясь, возился с замком и цепью. Временами то один, то другой, отчаявшись ждать, нахлобучивал на голову хлипкий пакетик и бросался под сбегавшие с жестяной крыши струи. Закончив с велосипедом, Матвей уверенно пошел в метро, оставляя за собой длинный след стекающей воды. Сырость уже начинала ему надоедать. У турникетов Багров не отказал себе в удовольствии повысить температуру тела до сорока двух градусов. Выше не рискнул, чтобы кровь не начала сворачиваться, а клетки распадаться. Голова сразу закружилась от жара, а от быстро просыхающей одежды стал подниматься белый пар.
Из-за дождя в метро была давка. Багров стоял, опустив руки, и ощущал, как к Камню Пути сквозь его рубашку прикасаются разные люди и, вздрагивая, замирают, не понимая, что с ними происходит. Те решения, которые давно вызревали, но на которые у них не хватало мужества, выбрасывали ростки осуществившихся действий. Высокий, чуть сутуловатый парень вдруг расправил плечи. Он решил бросить хорошо оплачиваемую, но нелюбимую работу в банке и пойти учиться на ветеринара. А худенькая девушка вдруг с такой силой оттолкнула от себя своего спутника, что он не удержал равновесия и, ничего не понимая, уселся прямо на плиты пола.
«А ведь я тоже мог бы менять человеческие судьбы! Жизнь подминает, размывает людей, заставляет их опустить руки, но они устоят благодаря краткому прикосновению Камня Пути», — подумал Багров.
Ему стало стыдно, что когда-то он так мало дорожил тем, что имел. Он вспомнил анекдот о недовольном мужике, который только тогда понял, что у него просторная изба, когда по совету соседа взял к себе в дом козу, овцу и теленка, а через год выгнал их в хлев.
Теперь, когда Камень Пути был непрерывно прижат к его коже множеством толпящихся тел, Матвей больше не сомневался. Он почувствовал, что сделает то, что давно отравляло жизнь ему и Ирке, — расскажет Фулоне о копье и возьмет вину на себя.
Матвею открыл оруженосец Фулоны. Он был в фартуке, в перепачканных краской камуфляжных брюках, а в руке держал забрызганный валик на длинной ручке. К появлению Багрова он отнесся прагматично.
— А у нас ремонт! Вынесешь мусор — скажу, где Фулона! — заявил он.
— Бак далеко? — покорно спросил Багров
— Двести восемьдесят метров на юго-запад от подъезда, минуя естественные препятствия, — по- военному отчеканил оруженосец.
«Мусором», который пришлось нести, оказались две стенки от старого шкафа, каждая метра по три. К одной из панелей была прикреплена дверь, кого- рая, открываясь, придавливала Матвею пальцы.
— Фулона у Радулги! Там у них вроде как сборище! — сказал оруженосец, когда, дуя на пальцы, Матвей вновь появился на площадке.
Настроение у Матвея опустилось куда-то между плинтусом и асфальтом. Радулга была последним человеком, которого ему хотелось видеть. Но все же пришлось отправиться к ней. Валькирия ужасающего копья жила па «Профсоюзной» в панельном доме с круглыми балконами и желтыми полосками. Из-за этих полосок дом был похож на гибрид жирафа и зебры.
Миновав бдительную консьержку, которая почему-то была убеждена, что в девяносто второй квартире проживает не валькирия Радулга, а какая- то Александра Калиновская. Матвей все же прорвался к лифту.
В кабину Багров вошел вместе с маленькой студенткой, имевшей лицо человека, который всегда и во всем прав. Матвею она уделила ровно столько внимания, сколько потребовалось, чтобы понять, ударит он се по голове или нет.
Лифт двигался медленно, словно его поднимал не мотор, а где-то сидел пожилой томик и вертел катушку спиннинга. На третьем этаже их лифтовый дуэт дополнил темноволосый парень. Тревожно покосился на девушку, на Багрова и неопределенно буркнул:
— Здравствуй, Надя.
— Привет, Игорь. Разве тебе не вниз? — вежливо удивилась девушка, интересуясь исключительно кнопками лифта.
— Я покатаюсь.
— Дело твое. Я не запрещаю.
Молодой человек задвинулся в угол лифта и принялся грызть ногти. Камень Пути позволил Багрову безошибочно определить, что парню давно нравится Надя, которую он знает со школы, но отношения не развиваются, потому что Игорь болен слабостью желаний. То есть вроде понимает, что ему пора шагнуть во взрослую жизнь, но не настолько, чтобы всерьез начать шевелиться. Его вполне устраивают мама, готовящая вкусные блинчики, и мягкий папа, который занудно объясняет маме, что Игорьку надо купить нормальный шампунь, потому что «Кря-кря» для его лет не есть хорошо. И так будет продолжаться годами, пока не явится какая-нибудь усатая тетя с бицепсами, не расшвыряет маму и папу и не заберет Игорька себе.
Заинтересовавшись. Матвей посмотрел на девушку и шевельнул Камень Пути, чтобы он плотнее прилег к коже. Камень отозвался и моментально выткал перед Багровым полотно их дальнейшей судьбы.
Надя тоже не сахар, но в другом роде. Ей двадцать два года. Она училась на экономиста, но недавно поняла, что хочет быть психологом, и как-то сложно перевелась с потерей двух курсов и досдачей экзаменов. Мать чуть ли не с десятого класса старалась выпихнуть ее из дома. У Нади есть младшая сестра, с которой они постоянно орут друг на друга. Сестре восемнадцать, и она звереет, когда ей терпеливо объясняют, что она ничтожество и при виде старшей сестры обязана мелко дрожать.
Игорь Наде, скорее всего, симпатичен, хотя всерьез она его не рассматривала. «Нравится» слишком дробная категория, состоящая из десятков «за» и «против», а встречаются они только в лифте раз пять в месяц. Для серьезной бухгалтерии отношений этот маловато.
Матвей отвернулся, постепенно теряя к этой парс интерес, но тут что-то ударило его точно током. Он покачнулся, схватившись за грудь. Камень волнами передавал Багрову тепло. У Матвея как-то по особому закружилась голова, и он увидел то, что было сутью существования камня, — ПУТЬ. Почувствовал, что перед ним — при всей своей обычности, даже неромантичности — люди, созданные друг для друга.
Да, Надя будет шпынять Игоря всю жизнь, даже когда он станет старшим инженером авиакомпании, круглосуточно промывая ему мозги, но детей они вытянут. Он пару раз оступится: один раз начнет незаметно спиваться, в другой раз возникнет напористая стюардесса (цивильный аналог усатой тети с бицепсами), но оба раза Надя поймет его, поддержит и сохранит семью.
К старости Игорь оглохнет, его парализует, и Надя будет ухаживать за ним года четыре, искупив тем самым свое ворчание (но все равно тем не менее невыносимо ворча на больного мужа).
Лифт протащился несколько этажей и замер, открыв двери.
— Переломать бы им пальцы! Вызывают, а потом пешком идут! — с раздражением сказала Надя.
Она сделала шаг вперед, чтобы выглянуть на этаж, и туг, подчиняясь Камню Пути, Багров подвинулся вперед, коснувшись ее карманом рубашки. Девушка сердито обернулась.
— Споткнулся! — объяснил Матвей и, всплеснув руками, тотчас навалился на Игоря. Тот оттолкнул его, крикнув:
— Пить надо меньше!
— И не лезть к стюардессам! — не удержался Матвей.
— Чего? — озадачился Игорь.
— Все в порядке! Нет проблем! Голова у меня… — спохватившись, сказал Матвей.
Он заметил, что после прикосновения камня Игорь стал выглядеть иначе. Выпрямился, не прятал глаз, даже ногти грыз как-то вяло, по инерции, без аппетита. Где-то в незримости гномик со спиннингом соблаговолил проснуться. И опять — только тишина и скрип кабины. На восемнадцатом этаже лифт снова открыл двери. Багров вышел. Прежде чем гномик снова начал сматывать свою катушку, он услышал, как Игорь тихо сказал Наде:
— Ты свой этаж проехала.
— Знаю, — ответила Надя.
Они смотрели теперь только друг на друга. Двери лифта закрылись, распахнувшись в чью-то судьбу.
Времени гордиться устройством чутких судеб у Матвея не было. На площадке перед квартирой он увидел валькирию лунного копья, которая доводила своего оруженосца, требуя купить ей мартышку. Зачем ей мартышка, Ламина не знала и сама, пять минут назад никаких обезьянок не было у нее и в мыслях, а теперь ей казалось, что без мартышки и жизнь не жизнь, а голое существование.
У двери Матвей на секунду остановился и подержал руку на Камне Пути. Сердце сердцем, но и пальцу иногда требуется мужество, чтобы нажать на кнопку звонка.
Багрову открыл оруженосец Радулги. На плече у него висел автомат «Кедр», который, раскачиваясь, задевал тесные стены коридора. Задиристые усики и крошечная бородка делали Алика похожим на Арамиса.
— Мы разве договаривались? Чего тебе? — спросил он неприветливо.
— Улыбку! — сказал Матвей.
Алик выдавил улыбку, способную повторно оборвать жизнь бройлерного цыпленка.
— В следующий раз улыбайся глазами! В этом будет хоть какая-то недоговоренность! — Матвей пальцем отодвинул мешавший ему автомат.
Алик задумался. Пропуская Багрова, он зацепился за рубашку Матвея флешкой, заменявшей ему пуговицу, и долго выпутывал ее, умоляюще восклицая: «Осторожно! Там ценная информация!»
Фулона и Радулга сидели за столом и разглядывали схемы. На схемах были кружочки, геометрические фигуры, стрелки. Маленькая такая кабинетная война. Временами Фулона комкала листы и швыряла на пол. Радулга поднимала бумажки и что-то, горячась, доказывала: