— Слушайте, тут полно всяких стрелок, — задрав голову, Марго уже разглядывала большой, покрытый тончайшей гравировкой золотисто-серебряный циферблат часов.
— Стрелок много, — подтвердил Сеня. — И все они из чистого золота. Между прочим, эта штука, если её не забывать вовремя заводить, показывает, кроме обычного времени, год, месяцы, дни недели, фазы Луны и ещё много чего, но я не помню.
— Классная штука, — оценил Луна.
— Только вот бой у них ужасный, — снова пожаловался Сеня. — И никуда от этого не денешься.
— Полагаю, бой можно переделать, — с умным видом изрек Герасим.
— Можно-то можно, но кто же тебе позволит, — откликнулся Сеня. — Предок теперь на эти часы даже дышать боится. Он за ними давно охотился. Это же антикварная вещь. И менять ничего нельзя. Сразу цена упадет.
— Что же, они с девятнадцатого века так и ходят? — изумился Иван.
— Ну, — подтвердил Сеня. — В том-то и дело. То есть, вернее, пока их предок не приобрел, они очень долго стояли. А после их мастер почистил, и они сразу пошли. Предок специально их в этой квартире поставил. Мы же здесь почти не живем, а значит, бой никому не мешает.
— Понятно, — кивнули ребята.
— Думаю, — потер руки Луна, — нам теперь самое время заняться сарделечками.
— И впрямь, — горячо поддержал его Герасим, который проголодался ещё во время прогулки с Арчибальдом.
Все вернулись в гостиную. Луна немедленно приступил к готовке. И вскоре по комнате распространились аппетитные запахи.
— Ну, прямо как в ресторане, — одобрил Сеня и облизнулся.
— Слушай, ты ещё долго там? — Герасим кинул хищный взгляд на Павла.
— Действительно, — подхватила Варя. — С твоей стороны, Пашечка, просто какой-то садизм так долго не давать нам сарделечку.
— Кажется, кто-то совсем недавно упрекал меня в неуемном аппетите, — повернулся к ней Луна, щеки которого раскраснелись от каминного жара ещё сильнее обычного.
— Так это тебе, Пашуня, давно пора худеть, — нашлась Варя, — а у меня и у Марго с фигурами полный порядок.
— У меня тоже, — ответил Луна, совершенно не испытывающий никаких комплексов по поводу собственной толщины. — Сколько раз тебе повторять, Варвара: мужчины должно быть много. И вообще, не давите на психику. Иначе я все испорчу.
К тому времени как Луна наконец нажарил на всю компанию сарделек с помидорами и луком, ребята изнывали от голода. И в считанные минуты смолотили совсем не малые порции.
— Луна, где картошка? — дожевывая последний кусок, осведомился Герасим.
— В золе, естественно, — улыбнулся друг. — Сейчас потыкаю, готово ли.
Вооружившись кочергой, Павел выгреб из золы три картофелины и ткнул в них вилкой.
— Кажется, жестковато.
Он собирался запихнуть картофелины обратно, но Герасим, оттолкнув друга, вонзил вилку в самый крупный и самый обуглившийся экземпляр.
— Нормально, — он впился зубами в картофелину. — Это просто Луна над нами уже измывается.
— Тогда разбираем! — И Марго тоже отыскала в золе картофелину.
Остальные последовали её примеру.
Еще через четверть часа напряженного жевания импровизированный пир завершился.
— Эй, Сенька, — взгляд Герасима упал на собственные часы. — А раритет-то ваш того… сломался.
— Как сломался? — подскочил от ужаса на стуле Баскаков. — Откуда ты знаешь?
— Элементарная логика, милый мой, — покровительственно произнес Муму. — В шесть они били? Били. А теперь половина седьмого. Все нормальные бьющие часы должны отсчитывать половину одним ударом. Но твой «Цвайс»-то молчит.
— Фу-у, — облегченно выдохнул Сеня. — Дурак ты, Муму. Зря только меня напугал. Говорят же тебе: это не просто бьющие часы, а уникальные. И отзванивают они только четыре раза в сутки. В двенадцать и в шесть, а потом снова в двенадцать и в шесть.
— Так бы сразу и объяснил. — Герасим крайне обиделся, что его назвали дураком.
Сеня все-таки наведался в столовую и проверил. Уникальные часы с громким тиканьем продолжали отсчитывать ход неумолимого времени.
— Не, ребята, все в порядке, — снова вошел в гостиную совершенно успокоившийся Баск.
— Сеня, — указала на портреты Варвара, — а это что, ваши предки или так просто?
— Так просто, — внес тот ясность. — Отец собирает. Ему нравятся старинные портреты.
— А вот здесь что-то знакомое, — с задумчивым видом Марго разглядывала партрет какого-то худого старика в черном сюртуке и бабочке. — Я точно уже его где-то видела. Только вот где?
Лицо обычно добродушного Баска скривилось в брезгливой гримасе.
— Это Дж. Д. Рокфеллер, чтоб ему пусто было. Предок специально портрет заказал. По фотографии. И, между прочим, у нас в загородном доме такой же висит. Прямо в моей комнате. Я вам уже говорил: предок от этого Дж. Д. просто тащится.
Ребята понимающе кивнули. Причина Сениной нелюбви к Дж. Д. Рокфеллеру была им известна и, как ни странно, носила глубоко личный характер. Дело в том, что нефтяной олигарх Виталий Семенович Баскаков придерживался крайне суровых взглядов на воспитание сына. Баскаков-старший считал: раз сам он всего добился собственными силами, значит, и Сеня должен научиться с самых ранних лет преодолевать трудности. Поэтому на карманные расходы Баску, по его словам, «выделялся низший прожиточный минимум». А хуже всего стала складываться его жизнь после того, как Баскаков-старший прочитал биографию Дж. Д. Рокфеллера.
К счастью для Сени, Виталий Семенович не мог, по примеру семьи американского миллиардера, заставить сына донашивать платья выросших старших девочек, потому что Баск был его единственным отпрыском. Заставить его ловить мышей по центу за штуку Виталий Семенович тоже не мог. В квартире и загородном доме Баскаковых этих животных не водилось. Но и того, что отец сумел воплотить в жизнь, Сене казалось более чем достаточно.
Тщательно проштудировав книгу о любимом Дж. Д., Виталий Семенович позвал к себе в кабинет единственного сына и наследника.
— В общем, так, — тоном, не допускающим возражений, объявил он. — Я понимаю и вполне разделяю твое мнение, что тебе требуются карманные деньги. Но теперь ты будешь их сам зарабатывать.
Сын пробовал возразить, но тщетно. И жизнь его с тех пор стала складываться совершенно невыносимым образом. Хитроумный нефтяной олигарх выработал систему поощрений и взысканий. Например, если Сеня брался за уборку собственной комнаты или за какие-нибудь другие домашние дела, ему насчитывался заработок. Но когда он при этом что-нибудь портил, из заработка вычиталась сумма загубленной вещи. И так выходило, что Сеня чаще всего оказывался не с карманными деньгами, а в неоплатном долгу.
— Из-за этого самого Дж. Д. — Баск продолжал со скорбью и гневом взирать на портрет Рокфеллера, чей образ ему отнюдь не казался светлым. — Так вот, из-за этого гада, — продолжал он жаловаться друзьям, — я всю жизнь теперь буду расплачиваться. Мне только один этот фейерверк придется не меньше чем полгода отрабатывать.
— При чем тут фейерверк? — посмотрела на мальчика Маргарита. — Ты ведь сказал, что не виноват. Неужели отец заставит тебя отрабатывать крышу Петрова?
— Если бы, — вздохнул Сеня. — Крыша-то халтурная. Ее фирма оплатит. Но предок как рассудил? Раз я принял в этом участие и ему пришлось объясняться с Петровым, значит, он потерял время. А папандр мне постоянно твердит: «Мое время, сынок, — это деньги». Вот он и скалькулировал потерянное на объяснение с Петровым время по отношению к деньгам, которые мог за этот период заработать. А так как Петров — мужик скандальный, то объяснялись они долго. Сумму назвать?
— Лучше не надо! — замахал длинными руками Герасим. Ему было даже страшно представить, сколько зарабатывал за час или два нефтяной олигарх.
— У других предки как предки, — ощутив общее сочувствие, Баск впал в окончательную тоску, — а у меня… — И, затруднившись подобрать нужное слово, Сеня умолк.
Варя и Марго переглянулись. Обе они не хотели бы быть детьми олигархов.
— Предок меня ещё почему сюда отправил, — снова заговорил Баск. — Во-первых, в воспитательных целях. А потом, чтоб бензин зря не тратить. Мол, чего из-за тебя одного машину взад-вперед гонять. А так я здесь. Шофера папандр отправил в отпуск; и горничную, и повара — тоже. В доме остались только два охранника. А мне сюда наняли по дешевке домомучительницу.
— Почему по дешевке? — спросила Варя.
— Это ты у неё спроси, — откликнулся Баск. — Она пришла и попросила. Предок остался очень доволен. Он называет её «скромной хорошей женщиной».
Последние слова Сеня произнес с такой интонацией, что Луна тут же поинтересовался:
— А что, жутко противная?
— Да, в общем, не так чтобы жутко, — объяснил Баск. — Она пока меня не особенно напрягает. Но без неё было бы гораздо лучше.
— Не сомневаюсь, — убежденно произнес Иван.
— «На свете счастья нет, но есть покой и воля», — Варя весьма к месту процитировала Пушкина.
— Это, Варвара, одни мечты, — покачал головой Баск. — А в действительности нет ни покоя, ни счастья, ни воли.
Из передней послышался хлопок двери.
— Ну, я же говорил, — с тяжелым вздохом изрек Баскаков. — Она вернулась.
— Кто? — спросил Каменное Муму.
— Ва-лен-ти-на, — по складам и шепотом произнес Сеня. — До-мо-му-чи-тель-ни-ца.
Судя по звукам, доносившимся до ребят из передней, домомучительница повесила шубу, затем сбросила сапоги и направилась в гостиную.
— Здравствуйте, — строго оглядела она всю компанию и начала принюхиваться. — Почему тут пахнет паленым? И камин зачем разожгли? В квартире, кажется, топят.
— Да мы тут… знаете, — с кротким видом начала Варя. — Камин — это очень красиво.
— И очень грязно, — резким голосом перебила домомучительница. — Вы разожгли, а мне потом убирать. Ковер, надеюсь, не спалили?
— Нет, Валентина Аркадьевна, — робко произнес Сеня. — Мы осторожненько.
— А ели зачем здесь? — покосилась на грязные тарелки домомучительница. — Сеня, по-моему, я тебе перед уходом русским языком объяснила: все приготовлено на кухне.
— Да я… да мы… Тут, у камина, как-то уютней, — нашел наконец объяснение Баск.
— Ладно, — смирилась Валентина Аркадьевна.
— Не беспокойтесь, — с самым что ни на есть ангельским видом сказала Варя. — Мы сейчас все отнесем на кухню и вымоем.
— Ну, раз так… — Домомучительница заметно смягчилась. — Если что надо, я буду у себя в комнате.
И она вышла из гостиной.
Впрочем, настроение у ребят уже было испорчено.
— Давайте по-быстрому все уберем, — поторопила Марго, — и домой. Все равно нам уже пора.
— Да посидите еще. — Сене не хотелось оставаться один на один с домомучительницей.
— Нет, Баск, — возразил Луна, — нам и впрямь уже пора. Мы лучше ещё придем.
— И в другой раз посидим подольше, — подхватила Варя.
— Как хотите, — вздохнул Сеня.
Ребята быстро справились с посудой и пошли одеваться.
— Ты тут держись, — хлопнул Сеню по плечу Луна. — Мы всегда мысленно с тобой.
— До завтра, — уныло откликнулся тот и выпустил всю компанию на лестничную площадку.
Наутро, когда Иван, Герасим, Марго и Варя вошли во двор дома номер двадцать шесть по Ленинградскому проспекту, где их поджидал возле своего подъезда разрумянившийся от мороза Луна, послышался громкий окрик:
— Ребята! Ребята! Подождите!
Вся компания, уже было направившая стопы в сторону экспериментальной авторской школы «Пирамида», где они учились в восьмом «А» классе, обернулась на крик. К ним со всех ног поспешал Сеня Баскаков:
— Стойте, стойте! Со мной тут такое…
И он осекся, чтобы перевести дух. По выпученным его глазам и растерянному виду ребята поняли: произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Сенечка, — всплеснула руками Варя, — неужели домомучительница твоя исчезла?
— С мучительницей порядок, — выдохнул Баск. — Тут совершенно другое.
— Какое? — мигом насторожился Герасим.
— Часы! — издал трагический вопль Сеня.
— Что часы? — подался чуть вперед Павел.
— С ними такое… такое… — никак не мог подобрать нужных слов Баск. — А теперь ещё они встали!
Глава II.
«КАРЛ ЦВАЙС» СХОДИТ С УМА
— Ты можешь объяснить внятно? — спросил Луна. — Что у тебя с этим антиквариатом стряслось?
— Дело ясное, — уверенно произнес Муму. — Баск пытался остановить часы, и они испортились.
— Фигли! — возопил Сеня. — Ничего я не пытался. Они все сделали сами, и не только это!
— Дурдом, — Варя покрутила пальцем возле виска. — Что, Сенечка, «не только это»?
— Тупые совсем? — выпалил Баск. — Говорю им, говорю, а они не врубаются.
— Говоришь ты много, — перебил Иван. — Но пока как-то не очень по делу.
— И впрямь, Сенька, — сказала Марго. — Давай-ка поясней. Иначе мы так до начала уроков ничего и не узнаем.
— Черт с ними, с уроками! — взвыл Баск. — Тут, может, вообще вопрос моей жизни и смерти решается.
— Жизни и смерти? — изумленно уставилась на него Марго.
— Именно, — с трагическим видом продолжал Сеня. — Предок вернется и тут же увидит, что его дорогой «Цвайс» откинул копыта. А если ещё окажется, что он безнадежно сломан? Мне тогда не только до конца школы, но и вообще до конца своих дней не видеть карманных денег.
— Вообще наследства лишат, — сладеньким голоском произнесла Варя.
— Какого ещё наследства? — ошалело уставился на неё Сеня.
— О-ли-гар-хи-чес-ко-го, — откликнулась Варя.
— Кончай издеваться! — простонал Баск. — И без того тошно.
— Я пока одного не понимаю, — зануднейшим голосом начал Муму. — Это ты сломал часы или не ты? Если не ты, то чего волнуешься? А если ты, то просто дурак.
— Да не ломал я! — грянул на весь двор Баск. — Но предку-то без разницы. Он все равно на меня подумает. Скажет: «Больше некому было ломать». А вообще с этим «Цвайсом» такая история… Ну просто полный абзац. Расскажи кто другой, не поверил бы. Но я же видел. Понимаете, видел!
— Так. — Луна хлопнул Сеню по плечу. — Или ты сейчас берешь себя в руки, напрягаешь волю и излагаешь нам по порядку все, что случилось, или мы идем в школу.
— Ща.
Сеня глубоко вздохнул, затем с шумом выдохнул воздух и, выдержав короткую паузу, загробным голосом произнес:
— Я проснулся, а они бьют.
На этом поток расноречия у Баска иссяк, и он задумался.
— Очень хорошо, — ободрил Павел. — Теперь мы по крайней мере можем сделать вывод, что часы тебя разбудили либо в полночь, либо в шесть утра.
— Ни фига, — отозвался Сеня. — Они разбудили меня ровно в три ночи.
— В три-и? — хором воскликнули ребята.
— Они же у тебя в это время не бьют, — добавил Иван.
— В том-то и дело, — с волнением продолжил Баск. — Я как проснулся, взглянул на будильник, а он три часа показывает. Тут меня и шарахнуло. Последний сон слетел. Думаю: «Либо будильник скапутился, либо у «Цвайса» крыша поехала». Но будильник-то у меня электронный. С дисплеем. И цифры светятся. Значит, с ним полный порядок. Иначе дисплей бы погас. Выходит, дело в «Цвайсе». Я свет пытаюсь включить, надо же проверить, что там с «Цвайсом». Но свет не включается. Ни возле кровати, ни на потолке.
Тут у меня в голове все и сложилось: воры электричество и сигнализацию вырубили, в квартиру проникли и пытаются «Цвайс» увести. Я телефонную трубку нашариваю. Она у меня всегда ночью возле кровати лежит. Нету трубки. Потом вдруг вспомнил: я ведь сейчас в Москве, а трубка возле кровати у меня там, в загородном доме, всегда лежит. Я к двери. Ближайший радиотелефон в коридоре. Думаю: «Проберусь, схвачу трубку, а потом из своей комнаты позвоню в милицию». Выхожу. Тьма, хоть глаз выколи, но тихо. Я, конечно, некоторое время ждал. Слушал. Ни единого звука. Ну, я и засомневался: «А вдруг мне вообще все приснилось? И «Цвайс», может, на самом деле не бил. Зачем тогда в милицию звонить?»
— Слушай, а сколько раз часы били, когда ты проснулся? — спросила Марго.
— Чего не знаю, того не знаю, — пожал плечами Баск. — Понимаете, я проснулся, а «Цвайс» заткнулся.
— Так приснилось или не приснилось? — не выдержал Герасим.
— Не перебивай, — ушел от ответа Сеня. — В общем, я решил посмотреть. Думаю: «Если там кто есть, проберусь обратно и тогда уж позвоню». Дошел до гостиной. А там окна занавешены плотными шторами. Темно, как в бочке. Я ко входу в столовую пробираюсь и только о том и думаю, чтобы ни на что не наткнуться. Представляете, если там кто-то есть.