Хорошо еще, что Алешке в ведре яблоко попалось, а не чугунное ядро XVI века.
– Так ей и надо! – взвизгнул предатель-дед и так подскочил на ветке, что она треснула и рухнула на землю.
Справедливость восторжествовала!
Мы помогли деду выбраться из ветвей. Он оглядел себя, ощупал и остался доволен:
– Во грохнулся, да? Давно я так не падал.
Мы тоже подумали, что давно, лет шестьдесят, не меньше.
– И что с ей делать? – дед развел руками. – Продать, что ли?
– А вы ее к доктору сводите, – посоветовал я. – Пусть он ей какой-нибудь усмирительный укол сделает.
– Еще чего! – взвыл дед. – Она и так с придурью. Чего он ей там вколет? Еще лаять начнет! Или песни петь! Ну его, обойдемся. Яблочком-то угости, – попросил он Алешку.
По глазам братца я понял, что за такие шуточки он и впрямь с удовольствием угостил бы деда яблочком. Как и его козу. Прямо в лоб. С удобного расстояния... Но пожалел все-таки – то ли дедов лоб, то ли красивое яблоко.
Мы забрали ведро и постарались поскорее удрать из этих одичавших Пеньков с их лающими козами и поющими коровами.
– Добытчики явились! – провозгласил папа.
Они с дядей Федором занимались благоустройством нашего походного лагеря. Даже ямку для мусора выкопали. Похоже, что мы застряли здесь надолго. Потому что дядя Федор, поворчав под нос, сказал:
– Обратно в город ехать надо. Вкладыши купить.
– У меня их полно, – сказал Алешка.
– Откуда? – обрадовался дядя Федор. – Тащи!
Но вкладыши у Алешки оказались совсем не те. Дядя Федор имел в виду такие подшипники, а у Алешки были вкладыши-картинки от жвачек. Он их зачем-то собирал.
Дядя Федор поскреб макушку, вернул Алешке вкладыши и пошел к шоссе. А мы захватили удочки и отправились на пруд. Сейчас мы им покажем, как надо рыбу ловить. И какие мы добытчики.
Пруд был красивый. Обросший по берегам кустами. На той стороне его стояли стройные камыши и покачивали своими коричневыми головками. А на нашей стороне были устроены мостки из гнилых досок. Мы уселись на них, забросили удочки и замерли.
А пруд словно спал под солнцем. Даже в его береговых кустах не чирикали птицы. А над водой не висели стрекозы. И не плескались двухкилограммовые караси.
Все тут спало. И наши поплавки, с которых мы не сводили напряженных глаз, – тоже.
Мы просидели на пруду довольно долго. И ни один карась не сорвался с наших удочек. И ни один карась не шевельнул застывшие на гладкой воде поплавки.
– Не зря они спят, – вдруг проговорил Алешка.
– Кто? Караси?
– Водители, – ответил он. – И коровы.
Да, нестандартно мыслит молодой человек. На солнышке перегрелся.
– Ничего я не перегрелся! Это жулики их усыпляют, чтобы они ничего не помнили, и угоняют их фуры с дорогими вещами. Понял? Потом где-нибудь их прячут...
– Водителей?
Алешка фыркнул:
– Фуры прячут. А потом на других машинах эти товары вывозят в безопасное место и сдают в какой-нибудь магазин. Где-нибудь в других краях.
А что? Похоже на правду. Только вот – кто эти жулики и где они прячут эти громадные грузовики?
– В каком-нибудь гараже, – предположил Алешка. – Или на стоянке. Надо папе сказать. – И вздохнул легонько: – Сам-то ведь не догадается.
Мы смотали удочки и пошли домой.
– А где рыба? – спросил папа.
– Спит, – сказал Алешка. – Как водители.
И он высказал папе свои соображения. Папа не удивился. Похоже, он все-таки сам догадался.
– Тут вообще какое-то сонное царство, – добавил Алешка. – Особенно в Пеньках. Бабки спят, коровы посреди дороги засыпают...
– Что-что? – заинтересовался папа. А когда мы ему рассказали про доктора и его спящую красавицу Милку, вдруг спросил: – А вы его фамилию не знаете?
– Иван Павлович его зовут, а фамилию мы не спрашивали.
– А вы спросите, – как-то серьезно посоветовал папа. – Только не у него самого.
– У Милки, что ли? – фыркнул Алешка.
– Мы у архитектора спросим, – сказал я. – Он человек посторонний.
– А это еще кто? – удивился папа. – Я смотрю, вы быстро обрастаете знакомствами на новом месте.
Пришлось рассказать и об Афанасии Ильиче и показать его подарок. Даже мама очень этим ядром заинтересовалась:
– Хорошая штучка, – сказала она. – Цыплят под ней удобно жарить. А то я все булыжником крышку сковороды прижимаю. Подарите?
– Мы тебе другое найдем, – поторопился Алешка, – еще тяжелее. – И утащил ядро в палатку.
Назревающий конфликт отцов и детей предотвратил вовремя вернувшийся дядя Федор.
– Вкладыши достал, – сообщил он. – Завтра, Саныч, движок снимать будем. И юнцов наших к этому делу припашем.
– Их припашешь, – проворчала мама. – Железку ржавую родной матери пожалели.
Дядя Федор и тут нас выручил:
– А тута, неподалеку, еще одну фуру угнали. А водилу пока не нашли. Спит где-нибудь.
Мы с Алешкой переглянулись. Но ничего не стали больше говорить. Все равно любой разговор перейдет на ржавую железяку, по опыту знаем.
...Стемнело. Мы поужинали при свете керосинового фонаря, вокруг которого вились мошки и ночные бабочки.
– Пейте молоко – и спать, – сказала мама.
Я молоко на ночь пить не стал. От него ночью бегать приходится. И первым забрался в палатку. Послушал, как за столом обсуждались завтрашние дела, как папа и дядя Федор устраивались на ночлег в машине. Задремал немного, но меня разбудили шмыгнувшие в палатку мама с Алешкой.
И долго не мог заснуть. И вовсе не из-за молока, которого я не пил. Какие-то мысли, связанные с этими фурами, беспокоили меня. И еще что-то мне мешало. Оказалось, это самое ядро. Оно как-то выкатилось из Алешкиного тайника – наверное, когда они с мамой укладывались, – и подкатилось мне под бок.
Я откатил его подальше, в ноги, повертелся еще и вышел из палатки.
Ночь уже разыгралась вовсю. Светили звезды в небе. Край его, там, где за лесом скрылось солнце, еще розовел, постепенно густел цветом и темнел. Трещали кузнечики и заливисто квакали лягушки. А на шоссе шумели машины и пробегали пятна света от их фар.
И вдруг мне опять послышался какой-то не очень далекий, то ровный, то прерывистый гул, и где-то за монастырем блеснул и погас мощный свет.
Я еще постоял у палатки, вслушиваясь и вглядываясь, пытаясь найти объяснение этому загадочному явлению. Но ничего у меня не вышло. Нет, не аналитический у меня ум. Стандартное мышление. Что ж тут поделаешь?
Я зевнул и забрался в теплую палатку, укутался поплотнее. А ядро XVI века опять подкатилось мне под одеяло. Но я не почувствовал, узнал об этом только утром...
Глава VII
ТАЙНЫ МРАЧНЫХ ПОДЗЕМЕЛИЙ
Утром я чуть не проспал интересное событие – скандал, который Алешка закатил маме, подозревая, что ночью она «скрала» его ядро.
– На исторических экспонатах цыплят не жарят! – орал он в запальчивости. – Куда ты его закатила?
– Да никуда я его не катала, – возмущенно отзывалась мама. – Сам где-то спрятал и забыл!
Я стал выбираться из-под одеяла и нащупал ногой это самое злосчастное ядро. И выкатил его из палатки, под ноги Алешке.
Тот на секунду замолк и тут же сделал свой вывод – дикий, но симпатичный:
– Ах, это ты, Дима! Совесть замучила? – И понеслось все по новой.
В конце концов он угомонился и запрятал ядро где-то в машине.
– Ты только не забудь, – посоветовала ему обиженная мама.
– А он уже кое-что забыл, – сказал папа, вытирая тряпкой измазанные в машинном масле руки. Они уже с усмехающимся дядей Федором подготовили двигатель к разборке. – Он забыл, что ему нужно извиниться.
Заставить Алешку извиниться мог только папа, да и то – с трудом.
Алешка задом выбрался из машины и что-то пробурчал, уставившись себе под ноги.
– Не понял, – сказал папа. – Очень невнятно ты высказался.
Алешка опять что-то пробурчал. Еще более невнятно.
– Вот это совсем другое дело! – похвалил его папа. – Пошли завтракать.
За столом все дружно нахваливали маму: она напекла оладьев и открыла к ним банку варенья. Особенно дядя Федор старался:
– Ох, и хозяйка у тебя, Саныч. И умна, и приветлива. И собой хороша.
Папа был так доволен, будто это его нахваливали, а не маму. Но маме тоже это нравилось, она раскраснелась от удовольствия и добавила в тарелку дяди Федора еще оладьев, самых больших и зажаристых.
Папа скосил на них глаза и тоже подключился, с тайной надеждой:
– Особенно глаза у тебя хороши! – сказал он маме.
– Как у коровы! – ляпнул Алешка.
За столом нависла страшная тишина. Только закашлялся дядя Федор, подавившись от неожиданности оладышком. Но я-то сразу понял, что Алешка не имел в виду ничего обидного. У коров действительно очень красивые глаза. Большие, карие, задумчивые и с длинными густыми ресницами. Совсем как у мамы.
И мама, кстати, тоже правильно поняла его и не только не обиделась, а еще больше расцвела. И, потрепав Алешку по голове, сказала папе:
– Учись, как комплименты говорить. Я от тебя за все пятнадцать совместных лет такой прелести не слышала.
– У них многому можно научиться, – смущенно сказал папа и сам положил себе добавку оладьев. – Мне бы не пришло в голову тебя с коровой сравнивать.
– Смотря как сравнить, – мудро заметила мама. – Вот если бы ты что-нибудь про походку сказал...
После завтрака мы с Алешкой повертелись возле машины, поделали вид, что очень здорово помогаем в ремонте и очень здорово от него устали. И сказали, что пройдемся в поле, соберем маме букет полевых цветов.
– И правильно! – обрадовался дядя Федор. И загадочно добавил: – Пользы будет больше, а вреда – меньше.
...Через полчаса мы уже входили в ворота монастыря. И нас приветствовал неугомонный архитектор.
– Смотрите-ка, – с какой-то непонятной улыбкой встретил он нас. – Смотрите-ка, коллеги, что я обнаружил. – И показал нам небольшую медную табличку, на которой были выпуклые буквы: «Монастырь XV века. Памятник старины. Охраняется государством».
– Здорово охраняется, да? – и он грустно осмотрел печальные развалины. – А ведь когда-то вот здесь, посреди двора, стоял прекрасный собор. А вдоль западной стены – монашеские кельи. А какие здесь были подвалы!
– А подвалы-то зачем? – спросил Алешка.
– А как же! – изумился его невежеству Афанасий Ильич и даже наклонил голову, разглядывая такого неуча поверх очков. – А как же! Для всяких припасов. Знаете, какое хозяйство у монастырей было? Первоклассное! По тем временам – даже передовое.
И он опять стал изо всех сил рассказывать нам про старинные годы. Вообще было довольно интересно. В школе мы, конечно, кое-что об этом по истории проходили, но как-то скучно и как-то все это не очень запомнилось...
– Проходили, – проворчал архитектор. – Вот именно – проходили. Мимо.
А Афанасий Ильич умел рассказывать. У него получалось так, будто он читал нам увлекательный исторический роман с яркими картинками в самых нужных местах.
– Монастырское землевладение, – рассказывал он, – включало в себя пашни, луга, леса, сады и огороды. У монастырей были охотничьи промыслы, рыбные ловли. Монахи собирали дикий мед в лесах, содержали пасеки. Выращивали прекрасные овощи, даже в северных районах собирали урожаи апельсинов и других южных фруктов. Монастырские огурчики, вино славились по всей Руси. А в том самом пруду, где вы ловили рыбу, они разводили карасей...
– По два кэгэ, – вставил Алешка. – Только они все, видно, кончились.
– Если бы только караси, – вздохнул архитектор. – И все эти плоды своих трудов монахи хранили в громадных подвалах. Кстати, эти подвалы сохранились до наших дней. Я знаю местечко, как туда попасть. И, надеюсь, что в ближайшее время мы совершим с вами, коллеги, небольшой экскурс в таинственные подземелья. И, между прочим, – он понизил голос и нахмурился, – в этих подземельях нередко организовывались тайные монастырские тюрьмы. Там десятилетиями сидели без света и человеческого голоса те, кто совершил преступления против церкви и государства. Это были ужасные камеры – глубоко под землей, крохотные, сырые и холодные. Несчастных узников там приковывали тяжелыми цепями к железному кольцу в стене...
– Жуть какая-то, – вздрогнул Алешка.
– Конечно, жуть, – согласился Афанасий Ильич. – Но вообще-то монастыри играли положительную роль в развитии государства.
– Тем, что людей на цепи сажали, да? – язвительно усмехнулся Алешка.
– Не только этим, конечно... Но ведь в монастырях, как правило, были больницы для бедных людей, школы, богатые библиотеки. А главное – монахи вели летописи. И теми знаниями прошлого, нашей истории, какими обладает сейчас современность, мы обязаны этим летописцам.
Афанасий Ильич набил трубку и выпустил клуб дыма.
– А когда в подземелья-то полезем? – спросил Алешка. – Цепи ржавые смотреть?
– Ну... К этому надо подготовиться. Это не так просто. Завтра я в город съезжу, привезу план подземелья. Фонарики нам будут нужны, теплая одежда.
– Пища и вода, – добавил Алешка. – А то вдруг заблудимся.
Он с таким интересом стал обсуждать с архитектором предстоящий «экскурс», что мне подумалось – вовсе Алешку не ржавые цепи интересуют, а что-то другое, более современное.
Мы, в самом деле, набрали в поле всяких цветов и принесли их маме. Она обрадовалась, разобрала их и поставила на стол в самую большую банку с водой. И в нашем стойбище стало еще уютнее и приветливей.
Папа с дядей Федором уже вытащили из машины двигатель, уложили его на брезент и приступили к разборке. А чтобы было «больше пользы и меньше вреда», мы им помогать не стали, а, забрав ведро, понесли его в Пеньки, чтобы вернуть Ирине Петровне. И захватили с собой по паре яблок на случай столкновения с козой Васькой.
Но коза оказалась не глупой. Едва завидев нас, она тут же спряталась в кустах и злобно мекала оттуда, но напасть не решилась.
Мы подошли к дому доктора, и тут из его калитки вышел, как нам показалось, мелкий суворовец. Но это был взрослый человек в милицейской форме. Тот самый гаишник, который разбирался на дороге с водителями фуры. Форма на нем висела, как на пугале, видно, нужного маленького размера в милиции не нашлось.
Он прошел мимо нас по своим делам, а я подумал – чего ему здесь надо? Ведь его дела – не здесь, а на шоссе. Обеспечивать безопасность дорожного движения.
Чуть в сторонке, возле какого-то бревенчатого сооружения, вроде бани, стояла машина с буквами «ДПС» на борту. Гаишник сел в нее и будто исчез, его из-за руля не стало видно – такой он был маленький. Как он поедет-то? Ему, при его росточке, стоя надо машину водить.
Но ничего, справился. И умчался, напылив колесами на яблони и другие окрестные деревья.
Мы отдали ведро Ирине Петровне, еще раз поблагодарили ее за яблоки.
– Кончатся – опять приходите, – радушно сказала она. – У нас их полно, не выбрасывать же.
– К вам даже гаишники за яблоками ездят, – с фальшивым уважением сказал хитрец Алешка.
– Это не ко мне, – отмахнулась Ирина Петровна, – не за яблоками. Это к мужу. По делам. Пациент. У него хронический насморк.
У него еще и насморк, с жалостью подумал я.
– И бессонница, – вдруг добавил вполголоса Алешка, словно прочитав мои мысли. – Мелкий и болезненный.
Но в голосе его не было сочувствия.