– Тебе придётся рассказать, куда ты их спрятал, – произнёс Андерс, – иначе он тебя прикончит.
Калле подёргал себя за вихры. «Используй свои умственные способности», – сказал Петерс. Калле твёрдо решил последовать его совету. «Если использовать свои умственные способности на все сто, можно что-нибудь придумать».
– Если бы я мог убежать… – сказал он вслух. – Если бы я мог убежать… Было бы здорово!
– Как же, если б ты ещё мог луну с неба достать, тоже было бы неплохо, – заметил Андерс.
Калле не отвечал. Он думал.
– Вот что, – сказал он наконец. – Обычно в это время Никке приносил вам еду, так?
– Да, – ответила Ева-Лотта. – В это время он приносил завтрак. Но сейчас Петерс, наверное, вздумает уморить всех нас голодом.
– Всех, но не Расмуса, – возразил Андерс. – Расмуса Никке в обиду не даст.
– А что если, когда Никке придёт с кормёжкой, мы набросимся на него все разом, – предложил Калле. – Как думаете, сможете повисеть на нём, пока я не сбегу?
Ева-Лотта просияла:
– Сможем! Уверена, что сможем. Мне давно не терпится треснуть его по башке!
– И я тоже тресну Никке по башке! – с восторгом заявил Расмус. Но, вспомнив про лук со стрелами и лодочки из коры, добавил задумчиво: – Только не очень сильно, ведь он всё-таки добрый, Никке.
Но Расмуса уже никто не слушал. Никке мог прийти с минуты на минуту, и надо быть наготове.
– А когда ты убежишь, что ты будешь делать? – спросила Ева-Лотта возбуждённо.
– Поплыву на материк и сообщу в полицию, а профессор пусть думает что хочет. Без полиции нам никак не обойтись, давно надо было её вызвать.
Ева-Лотта вздрогнула:
– Так-то оно так, но ведь никто не знает, что Петерс может натворить до их приезда.
– Тс-с-с, – шепнул Андерс. – Никке идёт.
Они бесшумно вскочили и встали по обе стороны двери. Шаги приближались, было слышно, как дребезжит посуда на жестяном подносе. Вот ключ в замке поворачивается… Они напрягли каждый нерв, каждый мускул… Ещё секунда и…
– Расмусик, я тебе яичницу принёс! – крикнул Никке с порога. – Ты же любишь яи…
Но он так и не узнал, что думает Расмус о яичнице, потому что в ту же секунду все дружно накинулись на него. Поднос со звоном грохнулся на пол, яичница разлетелась в разные стороны. Они повисли на его руках и ногах, повалили на пол, ползали по нему, садились на него, дёргали за волосы и били его головой об пол. Никке рычал как раненый лев, а Расмус, радостно повизгивая, скакал вокруг. Ведь это была почти что война Роз, и он считал своим долгом помогать нападающим. Он поколебался немного (ведь, несмотря ни на что, Никке был его другом), но, тщательно всё обдумав, подошёл и дал Никке хорошего пинка. Ева-Лотта и Андерс дрались как никогда, и Калле пулей вылетел за дверь. Через несколько секунд всё было кончено. Никке обладал гигантской силой, и как только он оправился от неожиданности и удивления, то высвободился с помощью двух ударов своих сильных рук. Злой и смущённый, вскочил он на ноги и тут же обнаружил, что Калле исчез. Разъярившись, Никке бросился к двери, рванул её, но она оказалась запертой. Несколько секунд он стоял и тупо смотрел на дверь. Потом со всей силой навалился на неё, но дверь была сработана на совесть и не поддалась.
– Кто, к дьяволу, запер дверь? – кричал он гневно.
Расмус всё ещё приплясывал, весёлый и возбуждённый.
– Я запер! – крикнул он. – Я! Калле убежал, а я запер.
Никке крепко схватил мальца за руку.
– Куда ты подевал ключ, шельмец?
– Ой, больно же! Пусти, глупый Никке!
Никке потряс его ещё разок.
– Ты куда спрятал ключ, я тебя спрашиваю!
– А я его выбросил в окошко. Во как!
– Браво, Расмус! – крикнул Андерс.
Ева-Лотта громко и от души смеялась:
– Теперь, милый Никке, ты видишь, каково это сидеть взаперти.
– Ага, и очень интересно, что Петерс скажет по этому поводу, – заметил Андерс.
Никке тяжело опустился на стоявшую рядом раскладушку. Очевидно, он старался привести в порядок свои мысли. И когда это ему удалось, он громко расхохотался.
– И правда, будет интересно, что он скажет. На самом деле, интересно! – Но тут Никке вдруг снова стал серьёзным: – Дело дрянь! Я должен найти парня, пока он ещё чего-нибудь не натворил.
– Ты хочешь сказать, пока он не привёл сюда полицию? – спросила Ева-Лотта. – В таком случае, поторопись, дорогой Никке!
16
Свежий западный ветер всё усиливался. Он нёсся, глухо завывая, по вершинам елей и гнал злые, с белыми гребешками волны через пролив, отделявший остров от материка. Запыхавшись после бурной потасовки и быстрого бега, Калле стоял на берегу и с отчаянием смотрел на пенящуюся воду. Кто бы ни отправился сейчас вплавь, он рискует жизнью. Даже переправа на лодке весьма сомнительна, да и не было у него никакой лодки. При свете дня он не осмеливался спуститься к причалу – впрочем, все лодки теперь были наверняка заперты.
На этот раз Калле был в полной растерянности. Он начал уставать от всех осложнений и препятствий, выраставших на их пути. Вот и сейчас – ему ничего не оставалось, как ждать, когда, наконец, стихнет ветер, а это могло продлиться несколько дней. Где он будет прятаться всё это время, и что он будет есть? О шалаше не могло быть и речи – они первым делом ринутся искать его именно там. Еды нет никакой – все припасы забрали киднепперы. «Положение хуже некуда», – думал испуганный и растерянный Калле, блуждая среди ёлок. В любую минуту здесь мог появиться Никке. Калле понимал, что решение надо принимать немедленно.
Вдруг сквозь свист ветра до него донеслись крики о помощи из домика Евы-Лотты. От ужаса он покрылся холодным потом. А вдруг за то, что он скрылся, инженер Петерс придумал друзьям какое-то жуткое наказание? У Калле подкосились ноги. Он непременно должен узнать, что случилось.
Тем же извилистым путём он вернулся назад. Приближаясь к домику, он всё отчётливее различал голоса и, к своему изумлению, обнаружил, что о помощи взывал Никке, а иногда Расмус. Что, во имя всех святых, Андерс и Ева-Лотта сделали с Никке, почему он так вопит? Любопытство было сильнее страха, и Калле решил выяснить, в чём дело, хоть это и было рискованно. На счастье, лес стоял вплотную к домику – умеючи можно было подкрасться к окну Евы-Лотты незамеченным.
Калле змеёй прополз меж елей. Он подобрался так близко, что мог слышать, как Никке ворчит и изрыгает проклятия. Калле уловил довольные голоса друзей. Судя по всему, потасовка с Никке закончилась, тогда почему он так зол? И почему он остался в доме, а не отправился на его, Калле, поиски? Стоп! А это что такое? Прямо у ног, под ёлкой, что-то поблёскивало.
Ключ! Калле поднял его и оглядел со всех сторон. Неужели он от Евы-Лоттиного домика? И как он сюда попал? Новый вопль Никке был ответом на этот вопрос.
– Инженер Петерс, помогите! – кричал Никке. – Они меня заперли! Откройте!
Лицо Калле озарилось широкой улыбкой. Никке был заперт вместе со своими пленниками: вот уж действительно очко в пользу Белой розы! Довольный, Калле сунул ключ в карман брюк.
В ту же минуту он услыхал, как из главного дома выбежали Петерс, Блюм и Сванберг. Калле застыл от страха. Сейчас на него начнётся охота, это ясно, как дважды два. Они будут искать его, пока не найдут. Калле опять был на свободе, а это для Петерса равносильно смерти, ведь он понимает, что Калле постарается во что бы то ни стало вызвать подмогу. Поэтому сейчас для Петерса жизненно важно не дать Калле покинуть остров. Калле был уверен – Петерс не побрезгует никакими средствами, и от этой мысли ему стало не по себе. Он лежал, с ужасом прислушиваясь к топоту ног. Время не ждёт, нужно немедля найти какое-нибудь укрытие, иначе ему конец.
И тут перед самым своим носом он обнаружил просто сказочное место; здесь они искать его не станут, во всяком случае, не сейчас. Под каменным фундаментом домика с западной стороны зияла пустота, где можно было более или менее удобно разместиться. Задняя стена домика выходила на край склона, фундамент здесь был высоким, и в одной его части образовалась пустота, которую Калле и приметил. Заросли высокой травы и красных цветов отлично защищали это место от посторонних глаз на случай, если кому-нибудь вздумается искать его здесь. Быстрый, как ласка, он скользнул под фундамент и отполз подальше от края. Если будут искать здесь, то они ненормальные. Если у них есть хоть капля здравого смысла, они должны искать беглеца как можно дальше от его тюрьмы, а не прямо у себя под носом.
Он лежал, а над головой у него сотрясалась земля. Это Петерс уяснил в общих чертах суть происшедшего: Никке заперт в доме, а Калле сбежал.
– Бегите! – диким голосом орал Петерс. – Бегите и схватите беглеца! И чтоб без него не возвращались, иначе не знаю, что я с вами сделаю…
Блюм и Сванберг поспешили убраться, а Петерс, громко ругаясь, сунул собственный ключ в замочную скважину и открыл дверь. И тут же разразилось новое землетрясение, гораздо сильнее прежнего. Бедняга Никке неумело оправдывался, но Петерс был неумолим. Такой взбучки Никке, пожалуй, никогда ещё не получал, и продолжалась она до тех пор, пока в разговор не встрял Расмус:
– Какой же ты несправедливый, инженер Петерс!
Калле так отчётливо слышал его решительный голосок, словно находился с ним в одной комнате.
– Ты всё время очень-очень несправедливый! Никке же не виноват, что я запер дверь и выбросил ключик в лес!
Петерс ответил лишь глухим рыком.
– Марш отсюда! – заорал он на Никке. – Отыщи парня, а ключ я сам найду.
Калле вздрогнул. Если Петерс решит искать ключ, он подойдёт к нему очень близко, безумно близко!
Вот уж поистине собачья жизнь… Постоянно надо быть готовым защищаться от новых и новых опасностей. Но Калле соображал быстро и так же быстро действовал. Как только Никке с Петерсом вышли из комнаты и заперли дверь, он в ту же секунду покинул своё убежище. С невероятной быстротой Калле подполз к углу дома и стал наготове. И как только услышал быстрые шаги Петерса, проворно прокрался вдоль противоположной стены дома к крыльцу. Вдалеке он различил спину Никке, бежавшего в лес. И, к немалому изумлению Евы-Лотты и Андерса, вырос в дверях всего лишь минуту спустя после того, как киднепперы ушли.
Расмус открыл было рот, чтобы высказаться по этому поводу, но Ева-Лотта тихо оборвала его:
– А ты помолчи!
– Так я же ничего не сказал, – обиделся Расмус, – но если Калле…
– Тс-с-с! – шепнул Андерс, показывая пальцем на Петерса, рыщущего прямо под их окном.
– Ева-Лотта, спой-ка да погромче, – прошептал Калле. – Чтобы Петерс не слышал, как я запираю дверь.
И Ева-Лотта во всё горло запела:
Особой радости это пение Петерсу не доставило.
– Замолчи, – цыкнул он, продолжая поиски ключа.
Он ковырял палкой в траве, раздвигая цветы иван-чая, но ключа так и не нашёл. Было слышно, как он клянёт всех и вся. Но потом, видно, махнул на ключ рукой и исчез. Пленники ждали, затаив дыхание. Они вслушивались в каждый шорох и надеялись, что пронесёт… но вдруг уловили чьи-то шаги на крыльце. Господи, помоги, он вернулся!
Они в растерянности смотрели друг на друга, обессиленные, бледные как полотно, не в состоянии здраво мыслить. В самую последнюю секунду Калле вдруг очнулся. Одним прыжком он оказался за ширмой, загораживающей умывальник. И в тот же миг дверь отворилась – вошёл Петерс. Ева-Лотта взмолилась: «Возьми его отсюда, возьми его отсюда, я не в силах этого вынести… А вдруг Расмус проболтается…»
– Я вас выпорю, как только выкрою время. Такую взбучку вам устрою, когда вернусь, – мокрого места не останется. А если вы не успокоитесь до тех пор, пеняйте на себя. Понятно?
– Да уж, спасибочки, – хмыкнул Андерс.
Расмус хихикнул. Он не слышал ни слова из того, что сказал Петерс. Он был охвачен одной лишь мыслью: Калле за ширмой! Надо же – это почти как в прятки играть!
Ева-Лотта с замиранием сердца следила за выражением его лица. «Молчи, Расмус, молчи», – молила она мысленно. Но Расмус не слышал её тихой молитвы, лишь зловеще посмеивался.
– Ты чего хихикаешь? – зло спросил его Петерс.
Вид у Расмуса был радостный и загадочный.
– Вот ты никогда не догадаешься, кто… – начал он.
– На этом острове ужасно много черники! – дико заорал Андерс. Он с радостью бы сказал что-нибудь более осмысленное, но это единственное, что пришло ему в голову.
Петерс взглянул на него с отвращением.
– Шутить вздумал? Оставь свои шуточки при себе.
– Хи-хи, инженер Петерс, – продолжал неутомимый Расмус. – Ты не знаешь, кто…
– Обожаю чернику! Что может быть лучше черники! – закричал Андерс.
И Петерс покачал головой:
– Да ты просто полоумный! Ну да ладно… Я ухожу, но предупреждаю, чтобы впредь никаких безобразий!
Он направился к двери, но, не дойдя, остановился.
– Да, чуть не забыл, – сказал он сам себе. – У меня здесь должны быть бритвенные лезвия в туалетном шкафчике.
Этот шкафчик висел на стене рядом с умывальником, за ширмой.
– Лезвия! – пронзительно крикнула Ева-Лотта. – Я их съела! То есть я хочу сказать, я их выбросила в окошко. И плюнула на кисточку.
Петерс уставился на неё.
– Мне жаль ваших родителей, – сказал он и ушёл.
И они остались одни. Все трое сидели на раскладушке и тихо обсуждали происшедшее. Расмус примостился около них на полу и с интересом слушал.
– Ветер слишком сильный, – сказал Калле. – Пока он не стихнет, мы ничего не сможем сделать.
– Он может дуть так девять суток подряд, – утешил всех Андерс.
– Калле, что ты намерен делать, пока мы ждём? – поинтересовалась Ева-Лотта.
– Залезу под фундамент, как мокрица. А когда Никке придёт с последним обходом, навещу вас, поем и лягу спать.
Андерс засмеялся:
– У нас всё так здорово получается… Вот бы повторить это с Алыми.
Они долго ещё сидели так и беседовали. Время от времени до них долетали возгласы и крики из леса, где Петерс, Никке, Блюм и Сванберг искали Калле.
– Ищите, ищите, – злорадствовал Калле. – Ничего, кроме черники, не найдёте.
Наступил вечер, стало темно. Калле больше не мог лежать под фундаментом, ему было необходимо выйти и подвигаться немножко, пока руки и ноги не онемели окончательно. Идти к друзьям было рано, Никке ещё не сделал своего вечернего обхода. Неслышно, осторожно ступал Калле в темноте. До чего же приятно было просто-напросто размяться!
В большом доме у Петерса горел свет. Окно было открыто, и Калле слышал голоса. О чём, интересно, они там говорят? Калле чувствовал, как в нём просыпается жажда приключений. Если подкрасться незаметно и встать под окном, можно узнать кое-что полезное!
Он так и сделал. Подбираясь всё ближе и ближе, он останавливался после каждого шага и прислушивался, пока, наконец, не оказался под самым окном.
Он услышал хриплый голос Никке:
– Надоело мне всё это. До того всё осточертело, что я выхожу из игры.
– Ах так? И почему же, позволь узнать? – холодно спросил у него Петерс.
– Потому что тут что-то не так. Раньше только и говорили, мол, поступай, как знаешь, лишь бы это шло на пользу дела. И я, бедный и глупый моряк, попался на эту удочку. А теперь я больше не верю. Потому что нельзя же так обращаться с детьми, пусть оно хоть тыщу раз хорошо для дела!
– Берегись, Никке! – пригрозил Петерс. – Тебе ведь не нужно напоминать о том, что может случиться с теми, кто пытается выйти из игры?
Наступила тишина, но наконец Никке угрюмо ответил:
– Да знаю я.
– То-то же, – продолжал Петерс. – И предупреждаю: чтоб впредь никаких глупостей! Ты несёшь такую чушь, что я начинаю подозревать, уж не нарочно ли ты парня упустил?
– Да вы что, шеф… – рассердился Никке.
– Нет, конечно, такой глупости даже ты не сделаешь, ведь ты, наверное, осознаёшь, что значит для нас его побег.
Никке молчал.
А Петерс продолжал:
– Я никогда в жизни так не боялся. И если самолёт скоро не появится, нам капут – не сомневайся.
«Самолёт! – Калле навострил уши. – Что ещё за самолёт, который должен прилететь?»
Его размышления были прерваны. Кто-то шёл и светил карманным фонариком. Шёл от дачки, стоящей недалеко от пригорка, где находился профессор. «Наверное, это Блюм или Сванберг», – подумал Калле и вжался в стену. Но испугался он зря. Человек с фонариком направился к большому дому, и через минуту Калле услышал его голос: